О с т р о в с к и й. Да кто же это? Фамилия как?
Б о н д а р е в. Не знаю. Сегодня только приехал. Вызвали на бюро: так, мол, и так, информируйте товарища. Ну, мы, сам понимаешь, рады стараться!
О с т р о в с к и й. Седой, говоришь?
Б о н д а р е в. Седой. А на лицо вроде не старый еще.
Ч е р е м н ы х (у окна). Идет! Он это?
Б о н д а р е в. Он самый! Пошли, Михаил. Держись, Коля! Гни свою линию. Мужик он суровый!
О с т р о в с к и й (заметно волнуясь). Не пугай, Саша. Я пуганый!
Бондарев и Черемных выходят. Пауза. Затем голос Раи: «Осторожнее. Вот сюда, пожалуйста». На пороге комнаты появляется А к и м. Не отрываясь, смотрит на лежащего Островского.
О с т р о в с к и й. Проходите, товарищ… Тут должен быть стул… Садитесь. (После паузы. Напряженно.) Что же вы стоите?
Аким молчит. Не может справиться с волнением.
А к и м (с трудом). Это Рая в коридоре была?
О с т р о в с к и й (растерянно). Рая… А откуда вы…
А к и м. Не узнал я ее в темноте…
О с т р о в с к и й (вдруг). Аким!
А к и м. Я, Коля… Я, браточек… (Уже у постели.) Здесь я… рядом!
О с т р о в с к и й. Я слышу.
А к и м (после долгой паузы). Эх, парень… Почему раньше не написал?
О с т р о в с к и й. Писал я… Бюрократов у вас — не продохнуть!
А к и м. Газеты тебе читают?
О с т р о в с к и й. А что?
А к и м. Кампания идет по борьбе с волокитой.
О с т р о в с к и й. Идет-то она идет… Да быстро как-то проходит! У нас тут гроб по улицам таскали… «Смерть бюрократизму» написано. Знаешь, кто нес?
А к и м. Кто?
О с т р о в с к и й. Самый главный бюрократ.
А к и м. И такое бывает…
О с т р о в с к и й. Если бы не Окунь, я бы к тебе не пробился, завяз бы в этом бумажном болоте!
А к и м. Окунь? Я его и в глаза не видел.
О с т р о в с к и й. А заявление мое?
А к и м. По почте переслали. Без обратного адреса.
О с т р о в с к и й. Так…
А к и м. Был он у тебя?
О с т р о в с к и й. Был… Что же это такое, Аким? Клятву давали! Мировой революцией бредили! В атаки в одном строю ходили!
А к и м. Ты людей все еще полками считаешь, дивизиями, армиями, классами… А они, браточек, уже давно Иваны Ивановичи, Петры Николаевичи, Николаи Алексеевичи… И все разные, Коля! Человек уже не тот, когда встречаешь его второй раз, и совсем другой, если видишь его в третий.
О с т р о в с к и й. «Все течет, все изменяется»?
А к и м. Смотри-ка! Образовался!
О с т р о в с к и й. Интеллигентом еще обзови!
А к и м. Обидишься?
О с т р о в с к и й. Рабочий я.
А к и м. А Ленин — интеллигент.
О с т р о в с к и й. Брось!
А к и м. Музыку любил, языками владел.
О с т р о в с к и й. Ну… За границей он жил…
А к и м. В России учился. На Волге.
О с т р о в с к и й. В царской гимназии.
А к и м. Хуже учили, думаешь?
О с т р о в с к и й. Да ну, Аким. Я ведь серьезно.
А к и м. Я тоже. Еще гордиться будешь, когда тебя интеллигентом назовут. (Помолчав.) Ты вот добиваешься: ради чего все? Ради чего ты?! Вот что главное. Одной веры в общее дело теперь мало. Ты думай о том, где больше пользы принесешь этой нашей вере. Делом! А не клятвами и заверениями. Пора учиться понимать жизнь во всей ее сложности, Коля… А подлинная интеллигентность, если хочешь знать, — умение мыслить. (После паузы.) Умирали бойцы и умирать будут за идею. Это подвиг. Я понимаю. Но, по-моему, дважды подвиг — жить во имя этой идеи. И не просто жить, а идти вперед — ошибаясь, падая, набивая шишки, — но вперед!.. А то у нас некоторые садятся посреди дороги и празднуют свое торжество. Фальшивое! Напоказ! А нам еще шагать и шагать…
О с т р о в с к и й. Значит, были бойцы, полки, армии, а теперь просто люди? Человеки! А Бабенко? Целоваться мне с ним?
А к и м. Ты вшей в окопах бил?
О с т р о в с к и й. Приходилось.
А к и м. Считай, что недобил. Они, брат, теперь не те, что в девятнадцатом на плакатах рисовали. В толстовках ходят, в гимнастерках. (Невесело.) От десяти до четырех социализм строят, после четырех анекдоты про него рассказывают. (Помолчав.) И вот еще что… Больно мне было тебя таким увидеть. Больно и горько… Побереги себя, Коля! Мы врачей не очень жалуем, но надо. Ничего не попишешь! Считай это партийной нагрузкой.
О с т р о в с к и й. Партийной?
А к и м. Проверку пройдешь. Здесь или в Москве. Если таких парней выкидывать, кому же оставаться?
О с т р о в с к и й. Я себя вне партии не считаю.
А к и м. Правильно делаешь! Верю я в тебя. Не в утешение говорю. Этого не умею. Верю, и все! Найдешь ты себя. Где, как… не знаю… Но найдешь.
Опять зазвучала за стеной труба. Трепетно и светло, как призыв к жизни, борьбе, победе.
Что там у тебя за оркестр?
О с т р о в с к и й. Сосед мой. Трубач…
А к и м. Завтра же переезжай.
О с т р о в с к и й. Нет.
А к и м. Последним хочешь корабль покинуть?
О с т р о в с к и й. Плохо это?
А к и м. Да нет… Ничего.
О с т р о в с к и й (после паузы). Если книжка выходит… Сколько штук печатают?
А к и м (растерянно). Шут его знает, парень… По-разному… Тысяч пятнадцать, десять… Зачем это тебе?
О с т р о в с к и й. Десять тысяч! Это же целая дивизия! Я знаю, что мне делать, Аким! Вижу, куда идти! Понимаешь, вижу!
Медленно разгорается свет в зрительном зале. До полного.
Значит, мы еще побузотерим! А если все… Край… Ночь… (Откинув одеяло с ног, встает с постели. Легко идет вперед. К самой рампе.) Рубайте за меня! Рубайте, братишки! Рубайте!..
Сигналом атаки звенит труба. На зеленом взгорье, где во время боя играл полковой оркестр, стоит трубач. В штатском. И в буденновском шлеме на голове.