14

Левенгаупт объявился через трое суток. Молодые волонтеры, предводительствуемые Аргамаковым, выехав на рекогносцировку, увидели — неприятель стоит невдалеке, у местечка, именуемого Мур-мызой, в довольно крепкой позиции.

Огорошенный Борис Петрович долго сидел, понурясь, подмяв под локоть рисунок Лифляндского края. «Ускользнул! — выстукивало в голове молоточками. — Ускользнул и ждет… Стало быть, изрядно усилился… Господи, боже мой! Что делать, как оправдаться перед государем?»

— Пехота… сколько ее? — тихо справился Боур, обескураженный ловким ходом неприятеля.

— На глаз региментов пять, господин генерал-майор, — отрапортовал Аргамаков.

— Ну вот! — Шереметев с силой хлопнул по столу, поморщился. — А у меня три, да и те неведомо где…

— Чамберс подойдет к обеду, не раньше, — уточнил квартирмейстер.

— Ну вот, пожалуйста!

…В полдень шереметевский корпус, дождавшись Чамберса с его пехотными полками, выдвинулся к Мур-мызе. Левенгаупт ждал в березовом перелеске, за проточиной.

— Голова-а-а-аст. Экое свил гнездо! — удивленно молвил Аргамаков, адресуясь к фельдмаршалу. Тот и сам видел — соперник распорядился позицией весьма обдуманно. Изволь воевать: повороты для конницы невозможны, чтоб напасть — надо или переправляться в середине под лобовым огнем, или искать броды и атакировать одно из крыльев, что нелегко тоже: справа лагерь Левенгаупта прикрыт ржавой топью, а слева, где ручей образует колено, — густым лесом… Ясно теперь, почему осмелел. Наверняка осведомлен лазутчиками, что наше войско в основном конное, и посему решил воспользоваться превосходством своей пехоты. Вот она: раз, два, три, четыре, пять полковых знамен! Волонтеры сосчитали верно…

— Интересно, кто у них командует пехотой?

— Будберг, Врангель, Нирот, кто-то еще, — отозвался Аргамаков.

Борис Петрович лихорадочно водил подзорной трубой, отыскивая хоть какую-то слабину в неприятельской позиции. Нет, свей построился плотно, в две линии: первая — сомкнутая, вторая — пожиже, с интервалами, отдельные колонны просматривались и за ними. Итак, пешие в центре, кирасиры, рейтары и драгуны по бокам, пушки вдоль всего фрунта, помеченные белыми дымками, — сила немалая. Сколько называли пленные, взятые в Мур-мызе? Тыщ около двенадцати? У нас чуть поболе, но вот беда — пехоты скудновато. Конница хороша в погоне, а твердой ногой на поле стоит мушкетер, — только он!

«Мур-мыза!» Борис Петрович пожевал губами… Кому она будет завтра мурлыкать, по ком погребальные песни петь?

Он посмотрел на своих бригадных. Родион Боур напрягся, неотрывно глядя вперед, у Игнатьева широко раздувались ноздри.

— Давай команду, господин фельдмаршал, и черт нам не брат, если мы не схватим свея за глотку!

— Действовать, и немедленно! — отрезал Боур.

— Какое действо, ну какое? — заволновался Борис Петрович. — Вы на пехоту гляньте: ей, бедной, скулы свело. Да и Григорий Волконский вот-вот приспеет, а у него как-никак драгунская бригада… Нет, переночуем, кашки отведаем, ну а завтра, с божьей помощью…

— Вась-сиясь! — голос Болтина.

— Иуда, не прекословь! — рявкнул Шереметев, полностью овладев собой. — Выставить караулы и эти… пикеты, прочим отойти на версту!

Принесся коренастенький непоседа Зубов, отрапортовал: швед грузит фуры, не иначе — напуган и готовится в убег! Шереметев подергал себя за долгий нос, усомнился. Поди, лишнее в тыл сплавляет, большак-то один-единственный. К тому же, не верилось, что Левенгаупт, имея очевидный перевес, не попробует свести счеты, как он сделал это осенью семьсот четвертого с литовскими гетманами при Крыжборке…

— Устраивать лагерь, кому велено?! — Борис Петрович возвысил голос. — Господа бригадные командиры, прошу…

Но те, вместе с Аргамаковым и волонтерами, разом повернулись влево: на пологий береговой склон, только что очищенный русскими драгунами, въезжал крупный отряд шведской конницы, сыпал на ходу из фузей.

— Опьять двадцать пьять! — Боур привстал на стременах. — Полковник Штакельберг, самый у них прыткий кавалерийский начальник!

— Левенгаупт атакует, что же мы-то? — вне себя выпалил Кропотов.

— Прогнать! — взмахнул рукой Борис Петрович, слегка порозовев морщинистым лицом. «Семь бед, один ответ! — взметнулось отчаянное. — Токмо бой и оправдает, если живы останемся… Токмо виктория!»

Донеслось «ура», замелькали палаши. Эскадроны Штакельберга, сбитые короткой контратакой, отступили к своим, но перестрелка не утихла, распространилась по всему ручью, в ход с той и другой стороны мало-помалу втянулись главные силы.

Отменно бился Боур на правом крыле. Действовал смело, надежно, не зарывался, памятуя строгий фельдмаршальский наказ. «Вот ведь, из холопей почти, а мыслит как прирожденный воин!» — с одобрением отметил Борис Петрович. Он, конечно, знал о недавней встрече Родиона Боура с братом и сестрой, батраками на глухом двинском подмызке. Не смутился, обнял по-родственному, обласкал… Шереметев задумчиво усмехнулся. Ему, сыну и внуку великих бояр, не доводилось решать подобных головоломок: воевода под рукой отца, при незабвенном Алексее Михайловиче; после сам набольший, с титлом наместника тамбовского — при Софье, прости ее бог, да и теперь, при господине бомбардире, не в последних. Как-никак фельдмаршал… Но вот Родька — молодцом!

Боур дважды опрокидывал огнем кирасир, выдвинутых против него, оба раза наталкивался на сильное стрелковое каре, медленно, с береженьем отходил за ручей.

Жарко было и слева. На подмогу битым шведским эскадронам подошло подкрепление, — по словам пленного, драгунские регименты Горна и Шрейтерфельда, — сбоку подбегала и строилась голубовато-серая пехота. Бригада Кропотова, накрываемая свинцом, затопталась на месте, кое-где подалась назад.

Борис Петрович кивнул командиру именного шквадрона.

— Возьми часть людей, Васильич, подопри… И тем же духом обратно, во второй линии нужен будешь. Линия — допрежь всего!

— Есть! — гаркнул Болтин.

Шквадронцы подоспели вовремя. Кропотов соединил полки, приведенные было в расстройство, сковал правое шведское крыло. Не промедлил и остроглазый Боур: подстерег мгновенье, нанес третий огневой удар, и это вынудило Левенгаупта растянуть свои порядки, бросить пехотный резерв, чтобы парировать боковые наезды русской конницы.

«Так, так, ребятушки, — взволнованно шептал Борис Петрович. — Не давать покоя!»

К высотке, где стоял со свитой фельдмаршал, примчался распаленный Игнатьев, чертом крутанулся на вороном жеребце.

— Накаты-откаты, щелк-перещелк… Доколь? — крикнул он с досадой. — Не придумать ли что-то новое?

— Ни-ни, Иван Артемьич, ни-ни. Чувствуй соседа, не дергайся. Рядком-ладком!

— Э-э-э-эх! Без клина плахи не расколешь, господин фельдмаршал… А уж вечер на носу! — Игнатьев скрипнул зубами, пришпорив коня, сорвался к своим драгунам, построенным в затылок чамберсовой пехоте. Шереметев медленно покачал головой. «Ну кипяток… Сколько ему? Тридцать всего-навсего. Бог даст, остепенится!»

Бой в центре долго протекал вничью. То серо-голубые, то зеленые — маршировали прытко, давали залп, сами оказывались под роем пуль. Грохотала артиллерия, окутанная космами дыма, оба войска несли ощутимый урон. В конце концов, солдатам Чамберса удалось потеснить свеев на северном берегу и отнять у них три пушки.

Лицо Шереметева просветлело.

— Кажись, одолеваем… тьфу-тьфу, чтоб не сглазить!

— Скорей бы, — отозвался Аргамаков. — Я думаю, ваше сиятельство, надо б усилить напор слева, где большак рижский.

— Ага, думаешь — Левенгаупт глупец, будет спокойненько любоваться, как его в кут загоняют? Сотворим иначе! — Борис Петрович поправил фельдмаршальский шарф, приосанился. — Зубов, Колтовский, Зерновы, сей секунд передать командующим: поднесть патроны и равномерно, соблюдая «плечо», идти вперед!

И тут же обеспокоенный голос:

— Господин фельдмаршал, взгляните… Прямо под нами!

Шереметев наставил трубу: зеленая чамберсова пехота расступилась, и два кавалерийских полка очертя голову летели по ту сторону ручья, рассекая шведские линии… Игнатьев атакует! — мелькнуло. Почему один? Почему не дождался общего сигнала?.. Подзорная труба свалилась под ноги смиренной соловой кобылы, фельдмаршал сидел, оцепенев. Замысленное рушилось как карточный домик…

— Вернуть! — запоздало крикнул Борис Петрович. — Вернуть неслуха! — Он покачнулся, в полубеспамятстве упал на руки молодых свитских. — Вернуть…

Какое там! В березовом перелеске, подернутом легкими сумерками, все смешалось. Игнатьев с бригадой лихо прорубился сквозь линяло-синие квадраты шведской пехоты, опрокинул подошедшего сбоку Горна, и тот, панически отступая, вывел русских на обоз самого Левенгаупта. Драгуны кинулись к фурам, наполненным доверху разной кладью, а тем временем задние неприятельские шеренги развернули фрунт на сто восемьдесят градусов, открыли меткий огонь им в спину.

— Господи, боже мой! Казацким способом, бесстройно… — стонал Шереметев, хлюпая носом и сморкаясь. — Послать кого-нито, сведать… Про все!

Наконец из дымной кутерьмы боя вынырнул адъютант Колтовский.

— Ну? — с надеждой подался к нему Борис Петрович.

— Полный конфуз, ваше… Кто цел — отбегает. — Колтовский низко наклонил голову. — Начальные перебиты сплошь…

— А… Иван Артемьич?

— При последнем вздохе, господин фельдмаршал. Ранен в чрево, исперервало все кишки…

— Матерь пресвятая богородица!

Теперь впору было думать о своей артиллерии, о своих — какие ни есть — обозах. Солдаты Чамберса, полусмятые остатками игнатьевской конницы, атакованные в лоб свежими ротами шведской пехоты, а с флангов ободренными удачей кавалеристами Штакельберга, Горна и Шрейтерфельда, попятились на южный берег ручья… И тут снова проявили геройство драгуны Боура: ударили по кирасирам Шлиппенбаха так, что в руках у них оказалась часть генеральского багажа, вместе с обозной прислугой. У взгорья, куда нежданно-негаданно прихлынула сеча, стойко держался именной шквадрон Болтина, обок мелькали красные кафтаны пушкарей. На миг-другой в глаза Борису Петровичу бросилась троица молодых артиллеров: средний — великан — размахивал банником, сметая напирающих свеев, его товарищи бились палашами… Шведы, понеся потери, мало-помалу ослабили натиск, остановились, а потом и вовсе отошли.