— Платье ваше уже готово. Такое красивое получилось… Носите на здоровье. Приду еще — принесу его: выйдете отсюда в новом платье — светлый день ведь для вас…

Однако Фирюза на этот раз грустно ответила:

— Не утруждайте себя. Выйду, сама заберу.

— Ну что вы говорите, сестра! — настаивала удивленная Шарофат. — Я принесу. Как же, ведь радостный день.

— Ну хорошо, раз хотите, воля ваша, — согласилась Фируза.

Через день, взяв кувшинчик с куриным бульоном и не забыв новое платье для подруги, Шарофат снова пошла в роддом. Моросил мелкий дождь, первый дождь той осени. Грустно шелестели пожелтевшие листья.

Встав на кирпичи под окном, Шарофат заглянула в палату, однако Фирюзы там не увидела. Она хотела было спросить у женщин, но тут в палату вошли врач и сестра; заметив ее, врач спросил строго:

— Что вы тут делаете?

— Я просто… сестру свою хотела увидеть. Принесла угостить ее.

— Зайдите в приемную, отдайте дежурной. Здесь вам нельзя быть.

Шарофат послушно отошла от окна.

В приемной за столом сидела женщина в белом халате, в очках, что-то записывала в толстую тетрадь. Услышав имя Фирюзы, она положила ручку, помолчала. Поднялась с места.

— А вы кем приходитесь ей?

— Я? — удивилась Шарофат. «Для чего ей знать, кем прихожусь?» — Соседка я, но мы с ней как сестры.

— Сестры?.. Зря вы принесли передачу. Теперь ей уже ничего не нужно.

Женщина опустила голову.

— Как это, не нужно? Почему?

— Не нужно… Возвращайтесь обратно, — сказала дежурная, не глядя на Шарофат. — Скончалась она, сообщение в селение уже отправили…

Кувшин выпал из ее рук, разбился, и лужица растеклась по полу. Следом, не помня как, очутилась на полу и сама Шарофат — ноги, видать, подкосились, помнит только: сидит, где стояла, руками за голову схватилась…

Когда тело Фирюзы предали земле, муж ее, дядя Аслам, по совету родичей и с согласия своего младшего брата отдал своей невестке новорожденного мальчика шести дней. Отдал со словами: «Станет твоему сыну молочным братом; считай, теперь два сына у тебя — не один». У невестки был свой мальчик, месяц назад родившийся, и Шарофат сердцем чувствовала: не желает она в сыновья чужого ребенка, не хочет лишних забот. Однако слово мужа было законом, ослушаться, да еще на людях, значило проявить неслыханную дерзость… Дядя Аслам, потеряв жену, боялся потерять еще и сына. Он знал, что только женщина, полюбившая ребенка как своего, способна выходить шестидневного. А кто ж и полюбит, кто и пожалеет, как не жена единокровного брата? Поэтому отдал ребенка невестке, поэтому мягко отклонил просьбу Шарофат, которая хотела взять ребенка себе, выкормить, вырастить и воспитать.

«Не плачьте, сестра, — так сказал он Шарофат в утешение. — Тысячу раз спасибо, что вы сами пришли, что просите отдать дитя вам. Но подумайте, как трудно будет, как намучаетесь…»

Может быть, и не поверил дядя Аслам словам женщины, не родившей собственного ребенка.

Прошло несколько дней.

Как-то утром в ворота Шарофат тихо постучали.

Она вышла и увидела дядю Аслама, напуганного и растерянного.

Обменялись приветствиями.

Дядя Аслам помолчал, потом с трудом проговорил:

— Я пришел, сестра… Тяжелые у меня дни. Ребенок до сих пор не берет грудь. Как назло, и сынишка у брата заболел, жена его словно колючка… Сегодня сказала, что, мол, ее ребенок был совершенно здоровым, а вся болезнь от злой судьбы моего сына.

Шарофат поняла.

— Если пойду к ней, отдаст его мне без скандала?

— Отдаст, да еще и с радостью! Только и повторяет: «Забери своего сархура — мало ему, что мать погубил, так еще и моего ребенка уморить хочет!» И ничего слушать не желает. — На глаза дяди Аслама навернулись слезы. — Брат мой не знает, что делать… Почему бог не забрал меня вместо матери — ребенку она была нужнее!

В тот же день Шарофат приняла из рук невестки дяди Аслама маленького его сына, не имевшего еще имени, и, гордая и счастливая, вернулась с ним к себе в село. Назавтра, пригласив нескольких старушек, она дала ребенку имя: в память о матери назвала его Фирузом.

Ей было очень трудно одной с маленьким ребенком. Несколько раз малыш тяжело болел. Тогда Шарофат ни на шаг не отходила от Фируза. Отец его, дядя Аслам, видя старание и любовь Шарофат к мальчику, понимая ее вдовье одиночество, молчаливо признавал теперь Фируза ее сыном. Но как же она боялась потерять ребенка! Это она, она долго не говорила мальчику, что жив его отец… Ибо страшилась того дня, когда Фируз узнает обо всем.

…Тетушка Шарофат медленно поднялась, положила картошку в котел, прикрыла его крышкой, взяла ведра и отправилась за водой.

Становилось жарко.

Фируз осмотрел стену — дувал вокруг сада, просевший кое-где от ветра и дождя, проверил виноградники — лозы дали хорошие завязи, но трава под ними поднялась стеной; небольшой участок клевера тоже пора было косить. Фируз присел в тени черешни. Ягоды уже поспели, и к дереву то и дело наведывались воробьи и индийские скворцы — беспечно чирикая, клевали крупные глянцевито-красные ягоды.

Фируз взялся рукою за ствол, тряхнул дерево. Птицы с шумом взлетели. Поднялся и Фируз, сорвал несколько черешен, попробовал. Закурил и, окончательно почувствовав, что наконец дома, вернулся — стал думать, с чего начать завтра: выполоть сорняки? Обрезать лишние побеги в винограднике? Или замесить глину и поправить дувал? Хоть дядя Хидоят с Афзалом и помогали матери по хозяйству в его отсутствие, все же видно — двор оставался без хозяина. Пожалуй, сначала надо выполоть сорняки, скосить клевер, обрезать лишние побеги на лозах, а уж потом можно и дувалом заняться.

Из дома донесся голос матери, она звала его:

— Сынок, тебя пришли навестить.

— Сейчас…

Еще издали Фируз увидел возле суфы знакомую легкую фигуру человека, опиравшегося на палку. Сердце его дрогнуло, и странная слабость растеклась по телу… Справившись с собой, он пошел навстречу отцу.