— Стойте, — сказал Фируз, приближаясь к ним.

Шариф-шабкур, уже с мешком на плечах, удивленно посмотрел на него и, не удостоив ответом, шагнул в сторону раскрытых ворот.

— Стойте! — повторил Фируз.

Шариф-шабкур остановился, повернулся с мешком, спросил недовольно:

— Ну, чего там?

Насир перемахнул через борт, стал между Фирузом и Шарифом.

— Идите спокойно, брат, если у него есть что сказать, так это мне… — Он зло глянул на Фируза. — Ну, чего еще тебе надо от меня?

Фируз, не обращая внимания на Насира, обошел его и стал перед Шариф-шабкуром, загораживая ему дорогу к дому. Шариф нерешительно посмотрел на Насира и, не зная, что делать, опустил мешок с плеча на землю; похоже, хотел уладить все миром, договориться.

Из кабины стоявшего рядом грузовика Насира доносился сладкий голос певца:

— Значит, говоришь, дорога плохая, много пшеницы просыпается? — спокойно спросил Фируз, глядя Насиру в зрачки.

— Погоди, а сам-то ты кто такой?

— Шофер, как и ты…

— Раз шофер, так двигай отсюда свою телегу и впредь не суй нос в чужие дела!

— Вот как? — Фируз даже засмеялся, он не ожидал такой наглости.

— Да, именно так! — Насир сжал кулаки.

— Слушай, Насир, — сказал Фируз серьезно, — если не хочешь опозорить свой род, возьми-ка этот мешок и вези на совхозный склад, да поскорее.

Шариф-шабкур, до сих пор не принимавший участия в стычке, коснулся рукой локтя Фируза.

— Эй, парень, — сказал он, — прежде, чем говорить, надо подумать, разве нет? Нехорошо поступаешь… Мы живем в одном селе, можно сказать, добрые соседи — почему должны смотреть друг на друга волком? Подумай сам, о чем спорим? Что, я стану богаче, получив этот мешок пшеницы, или, может быть, государство обеднеет? И ты из-за какого-то несчастного мешка хочешь поссориться с людьми своего села? Послушай совет старшего: вспомни, куда шел, и иди туда, не задерживаясь.

Фируз даже не обернулся к Шариф-шабкуру, повторил, не сводя глаз с Насира:

— Возьми мешок, Насир, высыпь в кузов.

— Если откажусь, на виселицу потащишь?

— Нет, не потащу, а возьму мешок в свою машину и отвезу в контору совхоза, прямо в кабинет твоему брату — директору.

Насир издевательски захохотал — ну-ну, посмотрим! Потом сказал Шарифу:

— Не обращайте внимания на этого дурака, несите спокойно. Он думает, будто это пшеница его матери…

— Ты бы поосторожнее, Насир, — предупредил Фируз.

Шариф-шабкур, словно заразившись решимостью Насира, наклонился было над мешком, собираясь поднять его на плечи, как Фируз опередил его и взялся за горловину мешка.

— Ты куда лезешь! — в бешенстве закричал Насир и попытался оттолкнуть Фируза.

— Не видишь разве? — Фируз закрутил горловину мешка, чтобы удобнее было вскинуть на плечо. — Я же сказал тебе, раз сам не хочешь везти на склад, отвезу твоему брату, покажу… Пусть знает, чем ты занимаешься.

— А это не хочешь отнести и показать?!

Насир резко размахнулся, но Фируз, отпустив мешок, отпрянул в сторону, левой рукой перехватил руку Насира, а правой крепко ударил его в подбородок. Стукнувшись спиной о ствол тутовника, Насир, ошеломленный, опустился было на землю, однако сразу же вскочил на ноги и бросился к Фирузу.

— Насир, прекрати! — крикнул Шариф-шабкур, становясь между ними. — Не видишь разве, у парня мозги протухли! Зачем равняешь себя с ним? Пропади он пропадом со своей пшеницей!

Бормоча ругательства и угрозы, Насир отступил, а Шариф-шабкур подтолкнул Фируза в плечо.

— Иди, парень, куда шел…

— Я-то пойду, только сначала поднимите мешок и высыпьте все, что есть, в кузов, — решительно ответил Фируз, не двигаясь с места.

— Лучше бы ты ушел поскорее, парень, стыдно ведь.

— Стыдно, говорите? — Фируз невольно повысил голос. — Воровать, значит, не стыдно, а возвращать ворованное…

— Ай-яй-яй, что он говорит!

С выражением ненависти на лице Шариф-шабкур схватил мешок.

— Поднимись на борт, Насир, помоги. Будь эта пшеница из золота, все равно не нужна она мне. — Он с отвращением оглядел Фируза с ног до головы и покачал головой. — Смотри, какой заботливый, вместо того чтоб самому жить и другим давать… Знай, парень, завидуя другим, никогда не разбогатеешь.

— Ладно, приятель, ты у меня еще попомнишь этот день, — добавил Насир, забираясь на борт машины. — Пусть я не буду Насиром, если не увидишь свою мать несчастной. Дней и ночей у бога много!

Шариф-шабкур подошел с мешком к борту машины.

Из кабины по-прежнему доносился голос магнитофона:

Насир принял мешок, высыпал зерно в кузов и вернул пустой мешок Шарифу. Спрыгнул на землю, залез в кабину — тут же заработал мотор, и машина рванула вперед.

Шариф-шабкур ушел во двор, запер за собой ворота.

Улица опустела.

Фируз глядел вслед грузовику и думал: «Что, если бы собрать все зерно, которое украли Насир и такие, как он, сколько же его наберется? Однако скажешь им слово, и они станут твоими заклятыми врагами…»

Он проснулся — кто-то громко колотил в их ворота. Значит, это не сон, действительно, стучат. Встревожился: кто может быть, да еще и ночью? Спустился во двор — темень, до рассвета еще далеко. Из своей комнаты на айван вышла и тетушка Шарофат.

Фируз отворил ворота и увидел перед собой дядю Хидоята.

— Вы?! Что случилось?

Старик бросил на землю камень, которым стучал в ворота, и обнял Фируза; на глазах его были слезы.

— Что случилось, дядя? Скажите…

— Крепись, сынок… Твой отец скончался.

Тетушка Шарофат, стоявшая за спиной Фируза, только и смогла вымолвить: «О боже…» — и без сил опустилась на землю, словно ее согнула и придавила непомерная тяжесть. Фируз закаменел, не мог сказать ни слова. Весть, которую принес дядя Хидоят, ни ум, ни сердце не принимали. Внезапно Фируз почувствовал, что дрожит, будто нагим вышел в зимнюю стужу. Он не думал о неизбежном… и никогда не думал, даже в сознании не допускал мысли, что придет час и родной его отец вслед за матерью покинет этот мир.

И вот этот час пришел, и Фируз не был готов встретить его. Ведь только вчера он был у отца, и отец казался здоровым…

— Дело божье, сынок, — тихо сказал дядя Хидоят. — Оденься, и пойдем со мной.