ДЕПУТАТ ЛАПЛАНДИИ
Кеми-йоки не только дает электроэнергию городу. Она еще и конвейер, несущий сплав, миллионы бревен с лесных делянок Лапландии, к целлюлозно-бумажным комбинатам, к лесопильным, спиртовым, сульфатным заводам, выросшим на побережье Ботнического залива, у города Кеми.
Река, несущая сплав, — общая, но каждый хлыст сплава, идущего вразброд, вразброс, молем — имеет своего хозяина.
А хозяев много.
Лесорубы валят сосну и ель на делянках, принадлежащих разным фирмам и государству. Да и сами лесопильные заводы и целлюлозные комбинаты акционерных обществ вырубают для своих нужд огромные площади леса. Каждое бревно, медленно плывущее по плесу, прыгающее на пенистых порогах, несет на себе отметину — тавро хозяина.
У города река перегорожена, моль задерживается — и в запанях, ловко орудуя баграми, сплавщики по этим отметинам сортируют сплав.
Каждый хозяин получает свое. Каждое бревно идет на предназначенную ему лесобиржу.
Близ этих запаней и разыгрались события, долгое время лихорадившие всю страну.
Акционерное общество «Кемиокиюхтие», собственник многих предприятий в Кеми, перешло в наступление на завоевания рабочих, достигнутые после войны, когда в правительство входили представители ДСНФ.
Предприниматели, собираясь повсеместно снизить заработную плату на 20—40 процентов, чтобы «прощупать» настроения рабочих, объявили о снижении с 1 июля 1949 года зарплаты двумстам грузчикам древесной массы.
Те забастовали.
Хозяева отказались вести переговоры с бастующими. Тогда в знак солидарности 17 июля забастовали рабочие принадлежащего тому же акционерному обществу завода Карихаара, а 20 июля — рабочие-сплавщики на запанях у устья Кеми-йоки.
Сортировка бревен прекратилась, а так как «естественный» конвейер остановиться не может (его нельзя выключить мановением руки), то новые бревна все продолжали наплывать и наплывать.
Правительство, возглавляемое социал-демократом Фагерхольмом, ввело тогда в действие принятый во время войны «закон о власти», по которому можно заставить бастующих приступить к работе: забастовку на предприятиях акционерного общества «Кемиокиюхтие» объявили незаконной.
В ответ на это решение забастовка солидарности, сопровождавшаяся многотысячными демонстрациями, стала разрастаться и постепенно охватила всех рабочих Кеми.
Не надеясь на местную полицию, министр внутренних дел, тоже социал-демократ, приказал собрать в Кеми полицейских со всей Лапландии.
А тем временем у плотины на Кеми-йоки, в шести километрах от города, громоздился лес, и все подходил и подходил сплав.
Буржуазные газеты, требуя прекратить забастовку, пугали читателей, уверяя, что такое скопление леса угрожает городу наводнением.
Предприниматели начали вербовать на сортировку бревен по всей Лапландии девушек-студенток, которые в летние каникулы хотели подзаработать на зимнюю учебу, и «мастеров леса» — по-нашему, десятников.
Завербованных провели сквозь пикеты забастовщиков и поселили вблизи от запани.
Сортировка бревен возобновилась.
Студентки не обращали внимания на призывы пикетчиков. Они оставались глухи и к словам о пролетарской солидарности. Даже многие из тех, кто родился в семьях рабочих, мечтали, что диплом об окончании вуза отделит их от рабочего класса, «возвысит» над ним…
Слушая этот рассказ о студентках-штрейкбрехерах на запанях в Кеми, я понял, почему старый беспартийный рабочий, каменщик Арво Роснелл, у которого я побывал в гостях в Пори, с нескрываемой гордостью сказал мне, что он сумел воспитать свою дочь так, что, даже окончив университет, она осталась верной делу рабочего класса!
Так уж долгое время складывалось в Финляндии, что мало кто из детей рабочих, окончивших университет, оставался верен своему классу, делу отцов. И по сей день из 20 тысяч студентов в Академическом социалистическом союзе состоит немногим более полутораста человек.
Не случайно даже на последнем съезде Коммунистической партии Финляндии, в отчетном докладе Центрального Комитета, было сказано:
«Очень часто происходит так, что буржуазной школе удается воспитывать из сыновей и дочерей трудящихся — людей, чуждых рабочему движению и коммунистической партии. Мы еще не сломили стены предрассудков, которая отделяет интеллигенцию от нашей партии».
Может быть, именно поэтому в справочнике парламента, где помещены снимки всех депутатов без головных уборов, только один депутат снят в традиционной студенческой фуражке, надетой набекрень на распущенные волосы. Это студентка Анна-Лийса Тиексо, депутат-коммунистка, председатель Демократического союза молодежи Финляндии.
В этой фотографии — вызов и обещание: стена уже разбирается, она будет снесена.
Анна-Лийса Тиексо уже несколько лет как окончила университет. У нее двое малышей — Пекко и Пааво. Но тогда, в дни забастовки в Кеми, она только что окончила среднюю школу. И тут такое событие, как забастовка!
Каникулы перед поступлением в университет стали для нее «боевым крещением». Вместе с несколькими девушками и юношами из Союза молодежи, еще моложе, чем она, Тиексо организовала бригаду, которая выступала на рабочих собраниях с песенками на злобу дня, разыгрывала сценки, подымающие дух, декламировала боевые стихи поэтессы Эльви Синерво.
Бригада выезжала и в соседние города, выступая там, где проходили митинги солидарности, сборы средств в помощь бастующим.
На одном из митингов Анна-Лийса выступила с речью, обращаясь к крестьянам, среди которых агенты предпринимателей хотели вербовать штрейкбрехеров.
— Я дочка малоземельного крестьянина, — убеждала она, — и говорю вам, что интересы бастующих и крестьян — едины!..
Восемнадцатого августа, когда в Кеми раздались выстрелы, молодежная бригада «гастролировала» в Оулу.
— А здесь дело было так, — рассказывал мне Хейкки Маркко, участник памятной демонстрации, — во дворе Рабочего дома проходил бурный митинг.
— Надо всем нам пойти в бараки, где живут штрейкбрехеры. И выразить им презрение народа! — сказал один из ораторов.
Призыв этот был подхвачен.
Народ дружно двинулся по дороге… Некоторые шли, ведя за руль велосипеды, были в толпе и матери с детьми, молодежь и пожилые рабочие.
Дома, где жили сплавщики-сортировщики, — на северном берегу Кеми-йоки, и пройти к ним можно только дорогой, проложенной по плотине.
Но поперек шоссе, преграждая его, цепью стояли полицейские с резиновыми дубинками и автоматами. На плотине и около нее сгрудились отряды подкрепления.
— Никогда я сразу столько полицейских не видел, — вспоминает Хейкки Маркко.
Мы стоим сейчас у плотины, и он показывает мне, где была первая шеренга полицейских, где прятались подкрепления, откуда приближалась демонстрация.
Дорога дальше идет к Рованиэми, а здесь поворот на плотину. Место открытое. Лишь несколько деревянных домов — и то стоящие поодаль.
Запомнился Маркко один бойкий старик, наверное, отец лесного мастера или бывший шюцкоровский активист. Когда демонстранты шли мимо его дома, он честил их последними словами.
— Дальше ни шагу! — скомандовал полицейский офицер, когда первые ряды демонстрантов подошли к повороту на плотину.
Дорога здесь узкая. Тысячи три человек идут почти что вплотную. Передние остановились, задние продолжали подходить, напирать, как сплав весной.
— Дальше ни шагу! — повторил полицейский.
А когда этот шаг был сделан, полицейские бросились избивать демонстрантов резиновыми дубинками.
Ну, финн так легко не позволит себя избивать, а особенно дубинкой. Это в финский «менталитет» не входит. Передние стали защищаться голыми руками, как могли!
Тогда полицейские открыли огонь из пистолетов-автоматов.
Рабочие начали отступать. Правда, отходя, они швыряли камни. И, как потом выяснилось, тридцать полицейских получили серьезные ушибы.
Двое демонстрантов были убиты, десятки ранены.
Среди раненых оказался и старик, который последними словами ругал демонстрантов. Пуля попала ему в «мягкое место».
Вечером полиция, видя, что дело приняло серьезный оборот, стала производить аресты. Но так как полицейские прибыли сюда со всей губернии и не знали в лицо здешних жителей, им удалось опознать и арестовать сначала лишь с полсотни участников демонстрации.
Срочно было состряпано дело «о вооруженном восстании в Кеми», по которому отдали под суд 116 человек.
Но уже на другой день после расстрела демонстрации поднялась вся рабочая Финляндия. Митинги, забастовки солидарности, демонстрации протеста прошли во всех городах и поселках страны.
И 21 августа правительство, опираясь на тот же самый «закон о власти», согласно которому недавно оно объявило забастовку в Кеми «незаконной», повернуло этот закон, как дышло, и запретило предпринимателям снижать в Кеми заработную плату.
Но судопроизводство, раз возникнув, уже шло своим путем.
Среди свидетелей обвинения был и приковылявший на суд случайно раненный старик, но даже его дружественные полиции показания не могли убедить беспристрастных людей в том, что в Кеми было вооруженное восстание.
Имя адвоката Хелтти, раскрывшего на процессе перед народом произвол полиции, стало известным всей стране.
Больше сотни лесорубов и каменщиков, сплавщиков и маляров, мотористов, чернорабочих, парикмахеров было приговорено к различным срокам отсидки.
Попав в неловкое положение, социал-демократическое правительство представило в парламент законопроект о помиловании осужденных. Но они отказались от помилования, требуя пересмотра дела.
— Нельзя принимать помилования за несовершенное преступление!
Парламент, однако, так и не успел принять закон о помиловании, потому что правительство Фагерхольма пало.