Приключения Саида

о времена Гаруна Аль-Рашида, калифа багдадского, жил в Бальсоре человек по имени Бенезар. У него не было определенного занятия, он не служил и не торговал; поместье его давало ему достаточный доход. Даже когда у него родился сын, то и тогда он продолжал жить ничего не делая, говоря при том: «где двое едят, там будет сыт и третий, неужто же в мои годы начать трудиться для того только, чтобы оставить сыну наследство сотнею золотых лишних. Только бы был хороший человек, а все остальное будет».

И Бенезар сдержал слово. Он и сына не приучал ни к ремеслу, ни к торговле, но о воспитании его заботился; брал ему хороших учителей и хотел, чтобы сын его был также телесно развит; он упражнял его в играх, в верховой езде, в драке и плавании, и молодой Саид скоро стал отличаться между товарищами своими: везде во всех играх и гонках, он был первый.

Когда ему минуло восемнадцать лет, отец стал собирать его на богомолье в Мекку, поклониться гробу Пророка. Таков обычай мусульман. Перед его отъездом отец позвал его к себе. Дав ему добрые советы и наделив его деньгами, он сказал:

— Я должен тебе открыть тайну: ты знаешь, я не суеверен, мать же твоя, вот уже двенадцать лет как она умерла, мать твоя верила в духов и в волшебников, так твердо как в коран. Она меня даже уверяла, что с самого детства ее навещал добрый дух, и я дал ей слово никогда никому об этом не говорить. В то время я смеялся над ее суеверием, но сознаюсь тебе, Саид, что некоторые вещи меня удивляли, и я не умел их себе объяснить. Так однажды целый день шел дождь, было темно как ночью. В четыре часа мне пришли сказать, что Аллах послал нам сына. Я пошел к матери твоей, но меня не пустили; ее комната была заперта. Я постучался — никто не отпирал. Служанки сказали мне, что Земира, мать твоя, выслала их всех, желая остаться одна.

Недовольный, в раздумье стоял я у дверей ее, как вдруг небо прояснилось в одно мгновенье и как чудом каким, только над нашим городом был виден голубой небесный свод, кругом же облегали тучи и молния ежеминутно сверкала. В ту же минуту дверь распахнулась, и сильный запах роз, гвоздики и гиацинтов обдал меня, как только я вошел в комнату. Мать твоя подала мне тебя, указав на серебряный свисток с тонким золотым шнурком, надетый на тебя. «Мой добрый дух был здесь, сказала она, и вот его подарок нашему сыну». — «Так это он прояснил погоду и надушил твою комнату гвоздикой и розами?» — спросил я подсмеиваясь, «если так, то мог бы он подарить что-нибудь получше свистка, хоть бы, например, кошелек с деньгами, или лошадь».

Но мать твоя меня просила не насмехаться, чтобы не рассердить духа.

В угоду ей я замолчал. Прошло шесть лет, Саид; она почувствовала близость смерти, и вручила мне серебряный свисток, поручая передать тебе его, когда тебе минет двадцать лет. После этого она умерла. Вот тот свисток, — сказал Бенезар, — доставая его из ларчика, — возьми его; хотя тебе еще только восемнадцать лет, но ты теперь уезжаешь и кто знает, доживу ли я до твоего возвращения. Ты в восемнадцать лет, также ловок и умен, как иной в двадцать четыре, а потому я не вижу причины почему бы тебе не отдать его теперь же. Отныне ты совершеннолетний, иди с миром и помни отца своего и в счастье и в горе.

Так говорил Бенезар, отпуская сына своего. Растроганный Саид простился с отцом, надев цепочку, заткнул свисток за пояс и вскочив на лошадь полетел к отправлявшемуся в Мекку каравану. Вскоре набралось восемьдесят верблюдов и несколько сот человек. Караван двинулся, и Саид покинул надолго свой родной город.

Сначала путешествие развлекало его, новые впечатления сменялись одно другим, но чем далее они подвигались, чем однообразнее становилась степь — тем более стал думать Саид о том, что говорил ему на прощанье отец.

Вынув свисток, он осмотрел его со всех сторон, приложил ко рту, дунул — но свисток не свистел. Как ни старался, как ни надувался Саид — свисток упорно молчал. В досаде на такой бесполезный подарок, заткнул он его снова за пояс, но мысль о добром духе не покидала его. Он часто слыхал рассказы о волшебниках и волшебницах, но все это было в старину, доселе он не встречал человека, который бы сам бывал в сношении с духами, и вдруг у него в руках был подарок от какого-то доброго духа. Невольно Саид все снова и снова возвращался к этой мысли, она занимала его, не давала ему покою, и он весь день провел как во сне, не принимая участия ни в разговорах, ни в песнях своих спутников.

Саид был красив собою; его смелый, отважный взор и выразительные черты лица придавали ему благородный и положительный вид, редкий в его годы. В полном военном наряде, легко и свободно сидел он на лошади. Невольно всякий засматривался на него и любовался им.

Один из спутников, уже пожилой человек, завел с ним разговор. Саид говорил со стариком разумно и почтительно и все более и более нравился ему. Но как Саид был постоянно занят одною мыслию, то вскоре разговор перешел на добрых и злых духов. Саид спросил старика, верит ли он в них, и в самом ли деле они в постоянном сношении с людьми.

Старик задумчиво погладил бороду. «Предания говорят, что они в старину бывали, но я утверждать не могу, и сам их никогда не видал». И старик стал рассказывать самые удивительные случаи, о которых слыхал. У Саида голова шла кругом, он слушал и не мог наслушаться. Перебирал в голове все, что сказал ему отец, и объяснил себе, что гроза, непогода, запах роз и гиацинтов, при которых появлялся к его матери добрый дух, — все это хорошие предзнаменования, что он родился под покровом наилучшей и доброй волшебницы, что свисток дан ему для того, чтобы в горький час жизни призвать на помощь свою сильную покровительницу. Всю ночь ему грезились волшебные замки, добрые духи, и ему казалось, что он сам живет в волшебном царстве.

Но не долго продолжались его мечты: на другой же день ему пришлось столкнуться с горькою действительностию. Караван шел целый день, Саид не покидал своею товарища, как вдруг вдали показалось что-то темное; иные говорили, что это тучи, другие что это песчаные холмы, некоторые уверяли, что это встречный караван; но старик, опытный в дорогах, тотчас же закричал: «Разбойники! Готовьтесь к нападению!» Мужчины схватились за оружие, женщин и товар сбили в кучу и караван остановился, в ожидании нападения. Медленно подвигалось темное пятно, издали похожее на стаю перелетных птиц, но чем ближе оно подходило, тем быстрее шло и едва люди и копья стали виднеться — как с быстротою молнии шайка разбойников налетела на караван.

При всей храбрости своей, путники не могли одолеть разбойников: их было более четырех сот человек. В общей рукопашной свалке, Саиду вдруг вспомнился его волшебной свисток, он хватился за него, дунул — и в отчаянии опустил руки: свисток не свистел. В бешенстве Саид прицелился в самого видного богато одетого разбойника. Тот зашатался и упал с лошади.

— Аллах! Аллах! Что ты наделал, мальчишка, — обратился старик к Саиду, — теперь все мы пропали.

И в самом деле с той минуты разбойники с яростью и ожесточением бросились добивать всех оставшихся. Саид был разом окружен пятью, шестью человеками; он ловко отбивался копьем своим; вдруг почувствовал закинутую на шею петлю, из которой вырваться уже не мог.

Караван был взят. Разбойники разных племен стали делить добычу и погнали часть на юг, другую на восток. Возле Саида ехало четыре вооруженные всадника, смотревшие на него с особою злобою; они ругались дорогою, не давая ему, ни малейшей свободы; он не смел даже оглядываться на остальную часть разбитого каравана. Однако же Саиду удалось увидать между прочими пленными и старика спутника своего, которого уже считал убитым. Теперь Саид понял, что он убил вероятно атамана всей шайки, и страшно ему было думать об ожидающей его судьбе.

Через несколько времени они приблизились к палаткам. Целая толпа баб и детей выбежала им на встречу. Переговорив несколько слов между собою, разбойники указали на Саида, тогда поднялся общий вой и плач, на него сыпались брань и ругательства. Саида теснили, все на него лезли, замахиваясь кулаками и палками; кричали притом: «Убит его! Убить! Пусть дикие шакалы съедят его мясо! Он убийца Альмансора, храбрейшего из храбрых вождей!» Вооруженные разбойники едва могли отстоять своего пленника и спасти его от разъяренной толпы. «Пошли вы прочь, недоросли! — кричали они, — он должен пасть, но не от бабьих рук, а от меча смелого воина!»

Тогда связали пленников попарно и повели в палатки, Саида же, связанного по рукам и по ногам, повели особо в большую палатку, где по средине сидел человек, богато одетый, по-видимому сам атаман. Провожатые Саида шли грустно опустя головы.

— Я слышу бабий вой, — начал он, — и по лицам вашим вижу, что Альмансора нет более в живых.

— Да, наш храбрый Альмансор пал, но мы привели тебе убийцу его; вот он, как велишь казнить его?

— Кто ты таков? — спросил Селим, сердито глядя на Саида, смело стоявшего перед ним, выжидая своего смертного приговора.

— Я Саид, — отвечал он коротко.

— Отвечай: тайком ты убил моего сына? — спросил Селим, — накинулся на него сзади?

— Нет, я убил его в открытом бою, когда разбойники сами на нас напали, и после того как они у меня на глазах перебили восьмерых товарищей моих.

— Правду ли он говорит? — оборотился Селим к людям, приведшим пленника.

— Правду, Альмансор убит в открытом бою, — отвечал один из них.

— В таком случае, он сделал то же, что сделал бы всякий из нас на его месте, — продолжал Селим, — свобода, жизнь его была в опасности, защищаясь от нападающего, он убил его. Это не преступление; развяжите его!

В удивлении все смотрели на Селима. «Как! Ты не казнишь убийцу сына своего?» — спрашивал один. «Когда бы знать, лучше бы нам было его самим убить», — говорил другой.