— Он влюбился в меня. — продолжала, между тем, Майя, уткнув подбородок в пустой стакан. — И сделал мне предложение. А мамаша у него была ведьма. Вот она и отправила меня сюда, на Грань. Вот так. Наливай, Олька!

Снеговичик посмотрел на меня и, хитро улыбаясь, мотнул головой в сторону Майи, которая тяжко вздыхая, расстёгивала рубашку. Я икнула от неожиданности и выпила-таки свой второй недопитый стакан.

У Квадрадамы под рубашкой вместо тела клубился туман — темно-серый, густой, серебристый, объёмный и пухлый в нужных местах. Как у кукол — тело ватное, а руки и голова — из пластмассы, так и у Квадрадамы шея росла из тумана. А самое интересное, что в середине этого облака на толстой цепи, точно маятник, болтался блестящий ключик.

— Ну, Олька, наливай!

Я покачала кувшин из стороны в стороны, там булькало еще много волшебной жидкости, точно она в принципе не могла закончиться. После второго стакана мне стало так уютно, что захотелось петь. Что-нибудь грустное и мистическое.

От любви краснеет небо на закате,

Точно бархатом укутывая море,

И мутнеют звезды на рассвете,

Пряча блеск от солнечного взора.

Точно призрак, вьется паутина,

Каждой нитке имя — бесконечность,

Убегая вдаль, Любовь резвится,

Превращая поиск себя в вечность.

И сойдутся, вздрагивая грани,

Поглощая, словно крошки, души.

Звон зеркал, разбитых, как в насмешку,

С каждым мигом глуше, глуше, глуше….

Наверное, Людви писал эту песню в очередной депрессии. Песня была в духе «любовь за гранью» и к антуражу вполне подходившая, а мотив напевный и тягучий, вязкий…как туман.

Больше я себе не наливаю.

— Ох, печалька! — сказала Маяй, растрогавшись и похлопав меня по руке. — Наливай.

— Хи-хи, Майя, хозяин тебя вряд ли похвалит.

— Хозяин меня никогда хвалит, но он, в любом случае, будет поздно. А у нас поминки. Давайте еще раз за безвременного погибшего…

— Недолюбишего… — согласился Снеговичок.

— Недопевшего… — продолжила Майя.

— Недопившего….- добавила «снежная проекция моего бессознательного.

— А в моей сумочке был телефон, а на телефоне была фотография моего жениха. Все, что у меня от него осталось! Только вот где теперь моя сумочка? — проговорила я, тяжко вздыхая.

— Сумочка, говоришь. Ох, жарко чего-то в этой униформе. -

Квадрадама тяжко вздохнула, зевнула и почесала короткую шею, потом завела руки за голову и потянула голову вверх. Не совсем голову, получается, скорее кожу или нечто вроде кожи, не знаю. Но лицо поползло вверх, открывая серебристо — туманный рот, силуэт расплывчатых щек и пушистый с белыми завитушками лоб. Снятое «лицо» сморщилось и Майя сунула его в карман рубашки. То же самое Квадрадама проделала с руками, сняла точно перчатки, и туманные силуэты пальцев забарабанили по столу.

— Знаешь, а я знаю, где твоя сумка. Момент!

Квадрадама вынырнула из одежды и растворилась в воздухе. Я хотела глотнуть из кувшина, но вовремя себя остановила.

— А… — хотела я спросить, но не успела.

Квадрадама вернулась назад. Она победно улыбалась, держа в высоко поднятой правой руке болтающийся на длинной цепочке голубой клатч.

— Ой, Майя, Ой! — заохала я, понимая, что передо мой качается не просто клатч, а мой мобильный, моя банковская карта и еще много полезной мелочи.

— Держи! — крикнула Майя. — И Наливай! Я подчинилась. И подчинилась еще раз, а потом мы зашли на третий круг.

И на четвертый. Но я, конечно, держалась. В середине стола, по просьбе Майи я поставила телефон с фото. На фото был Роберт (я не стала разочаровывать Майю, а Роберт симпатишный и представительный). Когда мы пошли на пятый разлив, Майя, обнимая Снеговика, тихонько всхлипывала.

— Олька, спой чего-нибудь…про любовь! Хотя нет, давай споем вместе! Любо-о-о-овь! — затянула Майя басом. — Любо-о-о-о-вь! Где ты-ы-ы!

— Любо-о-о-овь! — подхватила я. — Ччччч!

Квадрадама всхлипнула, откинулась на спинку стула и захрапела. Снеговичок уютно посапывал рядом. Ключ все так же болтался в туманной груди Квадарадамы.

Я встала. Я подошла. Я протянула руку. Майя не шевелилась. Я ухватила ключ.

Майя не шевелилась.

Я потянула ключ вверх. Цепочка звякнула.

Майя вздохнула во сне, покрепче обняла Снеговика и снова застыла.

Я потянула вверх еще. Затем еще чуть-чуть. Раз, два, три. Я не дышала.

Ключ оказался у меня. Я судорожно выдохнула, подхватила сумку, телефон и пошла искать выход.

Выход нашел меня сам. В тот момент, когда я подошла к лестнице, ключ в моей руке потеплел. Я огляделась, но двери не увидела. Я вспомнила, какая неприметная дверь вывела нас на поляну с облаками. Я стала медленно обходить пространство под лестницей. Ключ теплел. Когда он разогрелся до того, что почти обжигал ладонь, я, наконец, приметила очертания двери. Вставив ключ, я открыла замок.

— Грань пропусти, грань, пропусти, — шептала я. Губы, сухие и покусанные от волнения, плохо меня слушались. Сердце колотилось, пока я шла сквозь плотный туман.

Но вот туман рассеялся, и я оказалась на скале. Надо мной рос тот самый упрямый можжевельник. Небо было ярко голубым, а солнце палило, как сумасшедшее. Ключ на ладони расплавился и исчез. Грань захлопнулась, я — на свободе.

А на свободе меня ждал неприятный сюрприз — банковской карты в сумке не было, наличных не было тоже.

И сигарет тоже не было. Демон меня ограбил.

Раш…

Я вспомнила Раша — всего на секунду. Но хорош ведь, действительно хорош, красноглазый тестостерон. Я вспомнила его объятья. Поцелуй я вспоминала несколько дольше.

Потом я позвонила Роберту и написала ребятам, что все в порядке, что я несколько задержалась, но я буду, скоро обязательно буду.

— Детка, где ты? Еду, буду через 10 мин!

И поцелуи с объятьями меня настигли снова. На этот раз в исполнении Роберта. Но теперь я знала, что такое высший пилотаж. Роберт до него не дотягивал.

На секунду мне очень захотелось вернуться. К Рашу. К его «продолжим вечером». Но я не привыкла оглядываться назад.

— Роберт! Роберт, стоп! Стоп, я сказала! Фу! Нельзя!

— Олененок! Я когда услышал, я чуть с ума не сошел!

Роберт покрывал поцелуями лицо, шею, руки, не обращая внимания на мои вялые протесты.