Хидэёси высоко оценил эту деятельность торговцев и в знак своего особого внимания к ним и поощрения их занятий решил восстановить портовый город Хаката, который в результате военных действий был почти полностью разрушен.

Когда по дороге из Сацума в Осака Хидэёси на короткое время остановился в местечке Хакодзаки, недалеко от Хаката, он подробно обсудил с местными феодалами план восстановления этого важного торгового центра, через который не только шла почти вся торговля по Внутреннему Японскому морю, но и осуществлялись торговые связи с материком. Купцам города Хаката была предоставлена, по существу, полная свобода в торгово-коммерческих операциях, включая право на ведение внешней торговли, что способствовало расцвету Хаката и превращению его в один из влиятельных городов со своей автономией городского управления по типу так называемых вольных городов.

Во время пребывания на Кюсю Хидэёси столкнулся с одной из серьезнейших проблем — миссионерской деятельностью португальских патеров, всю опасность которой он ранее не представлял себе так явственно и осознанно, как здесь. По существу, их деятельность на Кюсю ничем не была ограничена. Речь шла уже о безопасности страны.

Хидэёси, как и его предшественник Ода Нобунага, вначале благосклонно относился к миссионерам, часто встречался с ними, радушно принимал в своем замке Осака и знал о том, что среди японцев, главным образом жителей юго-западных провинций, где особенно активно действовали миссионеры, многие приняли новую веру. Патеры-иезуиты в то время казались ему безобидными людьми, даже несправедливо притесняемыми местными властями, тем более что они охотно прикидывались униженными и оскорбленными, взывали о помощи и защите. Он не представлял себе, в сколь огромных и угрожающих размерах развернулась деятельность миссионеров, которые не только проповедовали свою религию, но и активно занимались широкими торговыми операциями, наживаясь даже на продаже японцев в рабство.

Город Нагасаки, расположенный на западе Кюсю, превратился не только в центр миссионерской деятельности, но и в своеобразный перевалочный пункт, через который осуществлялась работорговля. Этот город, по существу, оказался на положении колонии Португалии, какими были в то время Гоа в Индии или Макао (Аомынь) в Китае. Все это не могло не насторожить Хидэёси, заставило его принять решения, которые многим показались странными и неожиданными.

Ночью 18 июня 1587 года он вдруг вызвал в свою резиденцию в Хакодзаки некоторых феодальных князей и обсудил с ними сложившуюся ситуацию. С гневом и раздражением он говорил о тех князьях, которые превратили свои владения в опорные пункты миссионеров, насильно обращали местное население в христианство, спокойно взирали на то, как миссионеры открыто вмешивались во внутренние дела страны, не считаясь с японскими обычаями и традициями. В ультимативной форме Хидэёси потребовал от тех князей, которые сами крестились, отказаться от христианской веры. Он пригрозил, что в противном случае лишит их всех владений. На этом же совещании Хидэёси сформулировал известные пять вопросов, на которые руководитель миссионеров на Кюсю епископ Коэлхо должен был незамедлительно дать ответы. Были поставлены следующие вопросы.

Почему японцев насильно заставляют принимать христианство?

Почему уничтожаются синтоистские и буддийские храмы?

Почему преследуются буддийские священники?

Почему христиане употребляют в пищу мясо полезных человеку животных, в частности рабочего скота — лошадей и буйволов?

Почему разрешается продавать японцев в рабство?[352]

Коэлхо, получив послание Хидэёси с пятью вопросами, был страшно удивлен и напуган. Ведь только накануне Хидэёси по его приглашению посетил португальский корабль, который стоял в порту Хиката, где они вместе провели несколько часов. Хидэёси ознакомился с кораблем, с его мореходными качествами и вооружением, был как будто в хорошем расположении духа, обещал разрешить миссионерам постройку церкви в Хаката и вообще всячески поддержать их деятельность. И вдруг всего через несколько часов после того, как Хидэёси покинул гостеприимный португальский корабль, такой неожиданный и резкий поворот. Коэлхо ничего не мог понять. Гонец, доставивший ему послание Хидэёси в столь поздний час, требовал немедленного ответа на все поставленные вопросы.

Для Коэлхо не представляло большого труда ответить на первый вопрос, поскольку, как он считал, вся миссионерская деятельность на Кюсю строилась в полном соответствии с разрешением, полученным от самого Хидэёси еще в мае 1586 года. Патер отрицал, что иезуиты применяют хоть в какой-то мере насилие над японцами. Что касается употребления в пищу мяса рабочего скота, то Коэлхо утверждал, что если миссионеры и едят это мясо, то только сами, и то очень редко. В их стране так принято. Но если Хидэёси видит в этом проявление неуважения к японцам, их обычаям и привычкам, то миссионеры готовы воздержаться от употребления такого мяса в будущем.

Ответ на последний вопрос был чрезвычайно показательным. Коэлхо фактически признавал факт существования работорговли, заявив, что патеры не в состоянии воспрепятствовать продаже японцев в рабство и вывозу их в Португальскую Индию и другие страны, что прекратить это можно, лишь издав соответствующие распоряжения, которые бы строго соблюдались в портах, через которые осуществляется работорговля[353].

Ответы Коэлхо не удовлетворили Хидэёси. Он тут же распорядился отправить вице-епископа в Хирадо, там же собрать всех миссионеров и приказать им в течение шести месяцев покинуть Японию. На следующий день, 19 июня 1587 года, был принят указ, который строжайше предписывал всем миссионерам под угрозой смертной казни покинуть страну в течение 20 дней. В нем говорилось о том, что португальские миссионеры проповедуют законы, которые находятся в противоречии с японскими, что они ведут себя вызывающе, что позволяют себе разрушать храмы и монастыри, возведенные в честь японских богов и Будды. Такое грубое попрание закона и прав японцев заслуживает самого сурового наказания, но, если миссионеры за 20 дней покинут Японию, им не будет причинено никакого вреда или ущерба. По истечении этого срока каждый иезуит, который появится в любой из провинций страны, должен быть арестован и подвергнут наказанию как самый опасный преступник.

Что же касается португальских торговцев, то за ними сохранилось право приезжать, как и прежде, в японские порты и вести обычную торговлю. Однако им предписывалось заключать торговые сделки самим, а не через посредников, в роли которых нередко выступали христианские миссионеры, наживавшиеся на этих операциях. Если португальские купцы будут уличены в том, что нелегально ввозят в Японию иностранных священнослужителей, они будут подвергнуты наказанию в виде конфискации их судов и товаров[354].

Чем была вызвана столь неожиданная вспышка гнева у Хидэёси по отношению к христианским миссионерам? Что явилось той каплей, которая переполнила чашу терпения и побудила его принять такие строгие меры против христиан?

Надо сказать, что и раньше, до похода на Кюсю, он слышал жалобы на иезуитов, которые чинили насилия, бесчинствовали, держали в страхе местное население, оказывали сильное влияние на некоторых крупных феодалов, которые, в сущности, во всем были им послушны. И тем не менее Хидэёси продолжал поддерживать миссионеров.

Он, вероятно, не мог представить себе, что их действия приняли столь угрожающие размеры и осуществляются в таких грубых, насильственных формах. Только на Кюсю он, очевидно, понял, сколь опасными могут стать для страны миссионеры, если не принять против них немедленных и решительных мер. Особую озабоченность вызвали у него факты, связанные с работорговлей, которая принимала все более широкие размеры, а также те действия португальцев, в которых он усмотрел неприкрытое вмешательство во внутренние дела Японии, а следовательно, и реальную возможность того, что в один прекрасный день страна может оказаться в полной зависимости от иностранной державы.

Португальские миссионеры хотя и признали, что продают японцев в рабство, но пытались доказать, что это единичные случаи. Между тем работорговля на Кюсю приняла широкие размеры. Один из тех, кто сопровождал Хидэёси во время его военного похода на Кюсю, Омура Юки, сообщал, в частности, о том, что «японцев сотнями, включая женщин и детей, покупают и доставляют на черные корабли, заковывают в цепи, загоняют в трюмы, подвергая жесточайшим наказаниям»[355].

Мэрдок приводит выдержки из одного документа, обнаруженного в архиве Академии истории в Мадриде; в нем говорится о том, как португальцы осуществляли позорную работорговлю в различных районах мира, в том числе и в Японии.[356]

Работорговля, которую не знала до этого Япония, не могла не настроить ее правителей против тех, кто пытался навязать стране это позорное явление. Выдающаяся заслуга Тоётоми Хидэёси состояла в том, что он был первым среди японских политических и государственных деятелей, кто ликвидировал работорговлю — одно из самых омерзительных и позорных проявлений колониальной политики.

В действиях португальских миссионеров на Кюсю, открыто вмешивавшихся во внутренние дела Японии, поддерживавших одних феодалов и выступавших против других в ходе междоусобной борьбы,[357] Хидэёси увидел опасность закабаления Японии иностранной державой. В этой мысли он окончательно утвердился тогда, когда ему донесли, что один подвыпивший матрос с португальского судна кичливо заявил: «Наши короли начинают с того, что посылают в страны, которые они хотят завоевать, священников, соблазняющих народ к принятию нашей религии; и когда те уже достигают значительного успеха, они призывают войска, которые вступают в союз с новыми христианами; и тогда нашим королям уже нетрудно довершить остальное»[358]. Как писал Б. Чемберлен, когда эти хвастливые речи португальского матроса дошли до Хидэёси, «ярость его была безгранична, и он тут же издал эдикт, строжайшим образом запрещавший христианство и его проповеди в Японии и предписывавший высылку всех миссионеров из страны»[359].