Вторично к этому вопросу Военное министерство возвратилось в 1875 г. и особым приказом установило два вида обязательных тактических занятий: систематические упражнения офицеров в решении тактических задач на картах и планах и практические упражнения в поле. Но этот приказ распространялся только на младших офицеров. Приказ подчеркивал, что «весьма желательно, чтобы ближайшими руководителями молодых офицеров… могли быть ротные и эскадронные командиры». Это снижало ценность мероприятия, так как учения не превышали знаний в объеме роты или эскадрона и таким образом носили узкоприкладной характер.

В военных округах учения стали проводить довольно широко и до 1875 г. В 1873 г. требовалось во время летних занятий «решать особые тактические задачи». В 1874 г. проводилась проверка хода тактических занятий, и в приказе № 175 дан их разбор и оценка. В Виленском округе также проверялась тактическая подготовка в 1874, 1875, 1876 гг. В Харьковском округе такая проверка проводилась в 1873 и 1874 гг. В Киевском и Одесском округах были установлены занятия преимущественно на самой местности, и командующие округами нередко лично проверяли ход этих занятий. Наиболее интересными явились маневры войск Петербургского округа, на которых была показана переброска крупных соединений по железным дорогам[471]. Однако в общем практическая подготовка офицеров в войсках не получила должного развития и твердых оснований. Она была начата сравнительно поздно, носила пока еще случайный характер и не превратилась в строго продуманную систему. Она не дифференцировалась в армии и ставила на одну доску офицеров младшего и среднего звена[472]. Лишь после русско-турецкой войны 1877–1878 гг. была полностью осознана необходимость внести определенный порядок в дело усовершенствования офицеров. В 1880 г. были разработаны, а в 1881 г. проверены особые программы годовых занятий и инструкции для ведения летних занятий по всем родам оружия, целью которых было установить единство в системе тактической подготовки. В практику вошли и так называемые подвижные сборы. Впервые они были применены в Московском округе в 1885 г., а с 1889 г. проводились повсеместно и охватили более ¾ всех войск. Такие сборы приближались к мобилизационным и служили довольно хорошей школой. Широкое применение в конце века получили маневры крупными тактическими соединениями. Учения в объеме дивизия — корпус — отряд стали применяться в округах с 1889 г. повсеместно.

Для отработки форм и методов управления крупными соединениями проводились пробные мобилизации. Так, в 1886 г. были проведены двенадцатидневное маневры войск Варшавского и Виленского округов в Гродненской губернии. В маневрах участвовало 118 батальонов, 85 эскадронов, 210 орудий. В 1888 г. войска Одесского и Харьковского округов провели шестидневные маневры в Елизаветградской губернии. В них участвовало 78½ батальона, 79 эскадронов и 170 орудий. В 1890 г. девятидневные маневры прошли для войск Киевского и Варшавского округов. В них принимали участие 187 батальонов, 142 эскадрона и 456 орудий. В 1892 г. маневры были только в Варшавском округе. В них участвовало 71¾ батальона, 67 эскадронов и 216 орудий. Такие маневры должны были проходить через каждые два года. Следующие крупные маневры были в 1895, 1897 и 1898 гг. В десятидневных Белостокских маневрах 1897 г. принимало участие 176 батальонов, 152 эскадрона и 544 орудия[473]. Наряду с общевойсковыми маневрами применялись также тематические. Так, в 1885, 1889, 1891, 1893 и 1895 гг. были проведены маневры по десантированию отрядов войск Одесского округа, а в 1886, 1887, 1889, 1890 гг. и 14 последующие годы такие же маневры шли в Крыму[474].

Большое значение имели полевые поездки офицеров Генерального штаба, которые практиковались в последнее десятилетие XIX в. Их характер был определен специальной инструкцией 1882 г. Задачей этих поездок было изучение границ в оперативно-стратегическом отношении. Ежегодно в поездках принимало участие от 120 до 160 офицеров Генерального штаба. Такие поездки проводились в 1896 г. в Петербургском, Финляндском, Виленском, Варшавском, Киевском, Одесском, Кавказском и Туркестанском округах, а в 1897 г. и в Приамурском округе[475].

В 1891 г. был издан новый «Полевой устав». Казалось, что в нем должны были найти отражение новые черты военного искусства. Но ни генерал Леер, возглавлявший комиссию. ни другие члены комиссии решительно ничего не сделали для того, чтобы приобщить устав к условиям войны. В нем по-прежнему отсутствовал раздел о боевых действиях, зато подробно излагались общие положения: походные движения, расположение войск на отдыхе и почти дословно повторялись положения о разведывательной и сторожевой службе прежнего устава.

Недостатков в уставе было так много, что вскоре пришлось создавать новую комиссию под председательством генерала Сухотина. За несколько лет комиссия разработала лишь общие положения. В 1900 г. комиссию возглавил М. И. Драгомиров, но дело двигалось по-прежнему медленно. Новый устав был принят лишь в 1904 г. и издан вместе с «Наставлением для действий в бою отрядов из всех родов оружия» и «Положением о полевом управлении войск». Изданные уставы были некоторым шагом вперед, но они не отражали всех возможностей, которые давало войскам дальнобойное огнестрельное оружие[476].

Буржуазные реформы неизбежно отразились и на военно-судном законодательстве. Уже в 1859 г. Военное министерство выступило с проектом изменений в уголовном законодательстве. В том же году Государственный совет отменил прежние законы об отдаче в солдаты за преступления. Смысл этих решений состоял в том, чтобы изменить взгляд на солдатскую службу, поднять нравственное достоинство армии и сформировать чувства долга и чести.

На разработку нового буржуазного кодекса ушло почти 10 лет. Впервые в армии были введены: «Дисциплинарный устав» (1869–1875 гг.); «Устав внутренней службы» (1874 г.); «Правила военного чинопочитания и отдания чести» (1884 г.). Основы военно-судного дела были изложены в «Военно-судном уставе» (1867 г.) и «Воинском уставе о наказаниях» (1863–1893 гг.).

По инициативе консерваторов были изданы инструкции, предназначенные для сохранения прежних, уже никому не нужных традиций. В 1872 г. был издан «Свод правил о смотрах и парадах больших отрядов войск», дополненный целым рядом приказов и директив[477].

В уставах декларировались охрана чести и достоинства воина. Сама воинская служба расценивалась в дисциплинарном уставе как высшее служение родине. В то же время устав внутренней службы подчеркивал, что «рядовой, как и всякий воинский чин, есть слуга… отечества и защитник их от врагов внешних и внутренних».

«Дисциплинарный устав» 1869 г. определял существо и значение воинской дисциплины. «Воинская дисциплина, — говорится в уставе, — состоит в строгом и точном соблюдении правил, предписываемых военным законом».

Старые уставы, по существу, не обеспечивали этого. Так, например, «Военно-уголовный устав» 1839 г. не имел даже раздела о дисциплинарных взысканиях, ибо все предоставлялось на усмотрение начальника. Командиры полков смотрели на солдат почти как на крепостных. Судьба и жизнь солдата зависели от воли и характера начальника, и в выборе средств воздействия царил полный произвол. В основе этих мер лежала идея устрашения солдата. Новый дисциплинарный устав 1869 г. трактовал понятие дисциплины в разрезе буржуазной законности, и это резко отличало пореформенную армию от крепостнической армии XVIII и первой половины XIX в. Новые пореформенные общественные отношения нашли свое отражение и в армии. Крепостникам пришлось отказаться от негласного суда. В обиход вошли такие понятия, как права и обязанности солдата. С этим нужно было считаться. Теперь нельзя было бить солдат по своему усмотрению, хотя практически рукоприкладство не исчезло. Нельзя было посылать солдат в свое имение как собственных крепостных.

Уставы декларировали охрану чести и достоинства солдата и главным нарушением считалось нарушение долга. Сами нарушения были разделены па собственно преступления, которые входили в компетенцию военно-уголовного суда, и проступки, подведомственные исправительным судам или судам чести. Открытые суды имели целью воздействовать как на провинившегося солдата, так и на всех присутствующих на суде. Их основной целью было формирование таких нравственных понятий, как долг, честь, храбрость, стойкость, мужество. К воздействию на отдельную личность привлекалось общественное мнение, хотя оно было, конечно, сословно-классовым. Все это было настолько ново и необычно для «старых служак», что они резко восстали против Милютина, Драгомирова и других прогрессивных военных деятелей.

Мало было издать уставы, оказалось необходимым вести упорную, длительную борьбу за их осуществление на практике. И этот процесс затянулся в армии на долгие годы.

В условиях самодержавия нельзя было ликвидировать произвол и бесправие. Попирание человеческого достоинства и беззащитность солдат продолжались.

В условиях технического перевооружения армии и флота громадное значение приобрела грамотность солдат и матросов. Без решения вопроса о первоначальном образовании поступавшего в армию и на флот контингента нельзя было продуктивно вести тактическую подготовку рядового состава. Между тем в 60-х годах на военную службу поступало не более 10 % грамотных. Так, в 1867 г. из 103 604 новобранцев, прибывших в армию, грамотных было только 9 504 чел. (9 %), из 94 987 новобранцев 1868 г. грамотных насчитывалось 9 062 чел. (9,5 %) и в 1869 г. на 87 344 новобранца грамотных приходилось 8 533 чел. (9,8 %). В армии солдаты не могли получать необходимой тактической подготовки, ибо в своей массе они были неграмотны.