4. В редакции «Полярного Экспресса»

«Вацлав Воровский» уже скрылся за горизонтом, Фрэнк Юхансон уже читал полосы вечернего выпуска газеты, когда секретарь сказала, что звонит советский консул.

Юхансон по различным официальным мероприятиям был знаком с прежним консулом, который недавно закончил свою зарубежную службу и отбыл на родину. Тот был воплощением известного вольтеровского афоризма, утверждающего, что, говоря «да», дипломат имеет в виду «возможно», говоря «возможно», имеет в виду «нет», а если дипломат скажет «нет», то он — не дипломат.

Прежний консул в течение всего срока своей службы ни разу не позвонил редактору «Полярного Экспресса», крупнейшей газеты страны. По-видимому, не считал для себя возможным полагаться на личные переговоры по телефону, предпочитая пользоваться более традиционными каналами дипломатических связей.

О новом консуле говорили, что он молод, образован, эмоционален. Передавали — почти как анекдот — его высказывание на официальном обеде у мэра города: консул якобы провозгласил тост за правдивость и точность журналистики, родной сестры дипломатии.

В том, что господин Станислав Мирандов эмоционален, Фрэнк Юхансон убедился в первые же секунды их телефонного разговора. Новый консул явно не признавал традиционной этики, согласно которой проявление и выражение личных переживаний не входит в обязанности сотрудников дипломатических миссий.

— Да, я сожалею, что наша газета допустила ошибку в сообщении о времени отплытия теплохода «Вацлав Воровский», — сказал Юхансон по-русски. Впрочем, поймет ли новый консул, прекрасно владеющий родным языком Фрэнка, изысканную вежливость собеседника — переход на русский язык?

— О, да! Отсутствие провожающих, естественно, не могло не огорчить ваших соотечественников, наших уважаемых гостей. Они, — Юхансон ни на йоту не изменил любезно-делового тона, не позволил себе ни малейшего намека, на иронию, — были вправе предположить, что в отступлении от законов гостеприимства скрыт протест.

Пауза. Обоюдная. И — кажется эмоциональность советского консула была заразительна — Фрэнк Юхансон закончил с неожиданным для себя вздохом:

— Каким другим способом могут выразить простые граждане свое негодование, вызываемое политикой Советского Союза?!

Советский консул горячо говорил что-то — Юхансон не слушал, удивляясь наивности, да, именно наивности, молодого дипломата. Неужели тот предполагает возможность изменения расстановки сил в мире посредством олимпиад, форумов, симпозиумов или каких бы то ни было взволнованных сентенций?!

— Мы можем дать исправление ошибки, — предложил Юхансон любезно-деловым тоном. Он прекрасно понимал, что сообщать правильное время отплытия уже ушедшего теплохода бессмысленно, и с интересом ожидал реплики собеседника. Фрэнк знал, что ответить, если реплика будет такой, как он предполагает. Она была именно такой.

— Сейчас исправлять данную ошибку поздно, господин Юхансон! — сказал консул.

— Насколько я знаю, господин Мирандов, ваша пресса считает, что всегда поздно исправлять ошибку, — сказал Фрэнк Юхансон.

Советский консул поблагодарил за приятную беседу. Редактор «Полярного Экспресса» выразил аналогичную благодарность.

Итак, размышлял Фрэнк Юхансон, завершена разработанная акция, на первый взгляд совсем малозначительная. Да и подсказанная-то ему совершенно случайно американским коллегой на журналистском коктейле за несколько дней до завершения форума. Американец спросил, не превратятся ли проводы «Вацлава Воровского» в многотысячную демонстрацию? И рассказал полуанекдотичный случай, как в другом европейском городе аналогичная демонстрация не состоялась потому, что накануне в полночь время было изменено с зимнего на летнее, многие, по зимней инерции, пришли к назначенному месту на час позже!

Размышляя об удачно завершенной акции, Фрэнк Юхансон придирчиво спросил себя: уверен ли он в том, что якобы случайный подсказ американского коллеги не был тонким психологическим ходом? Напоминанием об имеющихся в распоряжении редактора таких простых средствах воздействия на массы, как, допустим, опечатка в сообщении об отправлении теплохода. Ведь завершенная акция только казалась малозначительной.

В отличие от превосходного мнения о советской журналистике оценка интеллектуального и духовного уровня рядовых граждан Советского Союза была у Юхансона презрительно-иронической. Особенно невысокой была его оценка ума и нравственности рабочих. Редактор профсоюзной газеты, естественно, интересовался прежде всего не теми, кто «запускает производственный конвейер страны», а теми, кто «закручивает винтики и гайки», стоя у движущегося конвейера. На основании многих данных Юхансон считал, что как в свободном мире, так и в социалистических странах осуществлено превращение стоящих у конвейера рабочих в роботов. Но здесь с окончанием трудового дня происходит обратная метаморфоза: роботы, во всяком случае многие из них, снова становятся мыслящими существами, обладающими нравственными принципами, например, становятся способными испытывать сострадание к другим живым существам, тревогу за жизнь на Земле, за судьбу планеты. В Советском Союзе и в зависимых от него странах роботы, как предполагал Юхансон, остаются таковыми, поскольку там средств для обратной метаморфозы нет! Юхансон был уверен, что, не обладая средствами обратного превращения из робота в человеческую личность, советский рабочий, пусть даже изначально одаренный, быстро становится адекватным сравнительно несложному техническому приспособлению.

Тут Фрэнк Юхансон с усмешкой напомнил себе, что сам же он не раз выступал на страницах своей газеты с разоблачением вопиющего лицемерия и политических махинаций своих соотечественников во время выборных кампаний или, например, критиковал насаждаемое в стране и ведущее к общественной апатии стандартное мышление.

Юхансон подумал, что именно об этом ему напомнил бы господин Мирандов, если бы их телефонный разговор продолжался. Но в таком случае у редактора «Полярного Экспресса» был заготовлен неплохой ответ советскому консулу: «О, да! По-видимому, многие недостатки наших социальных систем одинаковы. Разница в том, что мы пишем и говорим об этих недостатках, а вы молчите о них». Консул же — новой самодовольной усмешкой Юхансон оценил свое предвидение, — конечно, противопоставил бы критической тенденции западной печати позитивную направленность советских средств массовой информации, их, мол, стремление не запугивать общественность недостатками, тем самым держа людей «в страхе божьем», а рекомендовать и внедрять хороший опыт… И вряд ли договорились бы мы с вами, господин Мирандов, хотя удовольствие от изысканной беседы, наверно, получили бы! — мысленно заключил воображаемый диалог с консулом Юхансон.

То, что советская художница Люция Крылатова назвала равнодушие самым страшным явлением современности, странно радовало Фрэнка Юхансона, давало ему дополнительный приток уверенности в своей правоте.

О, нет, он совсем не был врагом Советской страны, хотя многие думали иначе! Разумеется, он не был и коммунистом. Фрэнк Юхансон, один из заметных деятелей своей партии, в душе считал себя внепартийным либералом. Он был убежден в необходимости разумного влияния на Советский Союз, на гигантский советский народный массив.

Общественная апатия, пагубная для любой страны, становится пагубной для всей планеты, если эта апатия охватывает огромный народ. Она способна превратить миллионы людей в равнодушных убийц, в бездумных разрушителей человеческой цивилизации.

О, да! Необходимо использовать любые средства для пробивания пелены равнодушия, обволакивающей неуклюжее, негибкое массовое советское сознание!

О, да! Фрэнк Юхансон сожалел, что беседа его по телефону с господином Мирандовым была недолгой. Продолжение элегантной дуэли на воображаемых рапирах вполне возможно, снова сказал он себе, оно доставило бы удовольствие им обоим!

Впрочем, у редактора была другая возможность упражнения в изысканности стиля, в остроумии и гибкости мысли: дневник.

Раскрыв толстую тетрадь, ранее извлеченную им из сейфа, Юхансон записал свой разговор с американским коллегой на коктейле для журналистов и утреннюю беседу с Мирандовым.

«Интересно, как реагировала художница, мадам Крылатова, на отсутствие провожающих?» — подумал Фрэнк Юхансон. Он поколебался — обрисовать или нет в дневнике внешность художницы? Написал, что у нее гордая посадка головы, яркие, темно-золотистые глаза, живые блики тени и света на лице, довольно высокая, стройная фигура. Написал и вычеркнул. Решил не описывать никого из советских делегатов, в том числе и художницу.

Это было последнее решение, принятое Фрэнком Юхансоном в жизни.

Внезапно он почувствовал быстрый тяжелый толчок в левое плечо. Потом еще толчок — пониже. Он свалился с кресла, не услыхав ни звона разбитой бутылки, ни крика вбежавшей секретарши.

…Убийство Фрэнка Юхансона выстрелом из чердачного окна дома, что напротив редакции «Полярного Экспресса», сначала прошло почти незамеченным жителями города. Несколько абзацев в «Полярном Экспрессе», несколько строк в других газетах. Убийство представлялось бессмысленным и поэтому явно случайным. Кому нужно было уничтожать видного полиглота, не противника и не сторонника коммунизма. Не противника и не сторонника никаких крайностей, если уж на то пошло!

Однако через несколько месяцев об убийстве Фрэнка Юхансона широко заговорила пресса.