13. Компаньоны: их солидарность
Водитель, увидев силуэты возвращающихся супругов, включил дальний свет — осветил берег речки-безымянки, тропинку через поляну к машине. В полосу света попала фигура человека, лежащего под кустом на поляне, рядом с еще тлеющим костром. Водитель вылез из машины, не спеша направился к лежащему, равнодушно пнул его ногой в бок:
— Опять напился, Гурий Иванович! И опять дружки бросили!
— Алкоголики, а не рыбаки, зараза им в зад! — убежденно выговорил лежащий, качнулся в сидячее положение и со второй попытки встал, неуверенно почесываясь. — Горелов был бы, не бросил, потому что порядочный человек, а также мой бывший дорогой сосед, черт его дернул к художнице косматой перебраться, расческа ей в зад! — Гурий Иванович с точностью плюнул на тлеющий костер, тяжело придавил ногой зашипевшее тление. — Не захотели, зараза им в зад, жарить рыбину, мертвечиной, говорят, воняет!
Он качнулся в сторону куста и неожиданно ловко отцепил от ветки авоську с неподвижной, довольно крупной массой. Заметил подошедшую пару, обратился к Мараньеву, трезвея от догадки:
— С директором института встреча у экскаваторщика Гурия Ивановича Катулина! Извините за беспокойство, товарищ директор и ваша, по-видимому, супруга! А понимание вашей личности у меня потому, что вы, товарищ директор, расхаживали по территории завода с нашим товарищем директором, Василием Прохоровичем Юратовым. И товарищ директор в мою сторону рукой показал, стало быть, поприветствовал Гурия Катулина. А Тишка, щенок из инструментального, там же крутился. И товарищ директор в его сторону показал, стало быть, поприветствовал также Тишку… А потом премии лишили!
— Факт имел место, — неопределенно пробормотал Мараньев.
— Да разве за такой факт премии лишают?! — возмущенно воскликнул Катулин. — Не по пьянке я зачерпнул ковшом поболе того, чем нужно! С любым и каждым могло случиться, потому как на чертежах одно, а в земле, извиняюсь, совсем другое! На меньшей глубине трубы проложены, чем показано! Может, потому и прорвалась новая труба, кто знает. Ну, нашел поврежденный участок, ну и помял трубу, так была бы на складе такая, вырезали бы два помятых метра, вставили новый кусок — и весь факт! Не Катулин виноват, что трубы большого диаметра дефицит, слышал я, об этом прискорбном факте вы с директором Василием Прохоровичем Юратовым рассуждали на территории нашего предприятия. Так что же, лучшего экскаваторщика Гурия Катулина за данный факт премии лишать?! Грузить щебень — Катулин, грузить песок — Катулин, разгружать сыпучие грязи — тоже Катулин, раскапывать траншеи, где трубы проложены, — опять Катулин! А если Гурий Катулин и выпьет раз в неделю, то исключительно из-за несправедливости в капиталистическом мире!
— Садимся в машину, Фред! — Клавдия, чувствуя странное недоумение мужа, потянула его за руку.
Мараньев рассеянно освободился от ее хватки, внимательно слушая экскаваторщика и поглядывая на его улов. Гурий Иванович резко махнул авоськой и, будто стряхнув этим жестом остатки хмельной невразумительности, обстоятельно объяснил:
— Ваша супруга могла бы зажарить к ужину. В смысле Гурий Катулин не продает, а в знак уважения, да только верно, что Знак качества на данном судаке поставить нельзя. Отравленная рыба в речке-безымянке и в озере; наверно, вода плохая, а никто не понимает, купаются и даже рыбу ловят!
Катулин вытащил судака за хвост из авоськи, обстоятельно заправил жирную складку живота в тренировочные брюки и, широко расставив ноги птичьей худобы, с богатырским замахом швырнул рыбину в сторону реки. Раздался глухой шлепок. Катулин склонил голову набок, прислушался, похожий на неуверенную в сумерках сову. И гукнул почти по-совиному:
— Ух ты! Будто в омут кинул, а не в реку! Хотите верьте, хотите нет, плохая вода в речке! И в озере такая же!
— Ну что же, Гурий Иванович, давайте в мою машину и поехали, довезем вас до дому, — по-приятельски пригласил Альфред Семенович так, словно рыбачили они вместе и после совместной рыбалки вполне естественно было вместе возвращаться в город.
— Садитесь, садитесь! — поддержала мужа Клавдия Ефимовна уже из машины. Она догадалась, что экскаваторщик чем-то заинтересовал Алика и чем-то озадачил. Катулин невозмутимо уселся рядом с ней.
По дороге Мараньев расспрашивал Гурия Ивановича о том, о сем, а Клавдия Ефимовна удивляясь тени недоумения на лице мужа и радуясь новому сближению с ним, старалась поддерживать его репликами, интонацией, улыбками — всем умело используемым арсеналом светской беседы:
— Неужели правда, что вода в здешней речке плохая? А кто этот Горелов, о котором вы сказали там, на поляне? «Золотые руки»? Ах да, Альфред Семенович его знает, он заказ для института выполнял! Ах, известная художница Крылатова тоже знает товарища Горелова!
— Все не о том, — пробормотал Мараньев, одарив жену и Катулина длинной улыбкой, отраженной в лобовом стекле. Но в ответ на вопросительный взгляд Клаши он только пожал плечами; он сам не мог пока определить, что его смутно интересовало и тревожило в сбивчивом рассказе Катулина о помятой трубе. Казалось, рассказ, словно крючком, цеплял в памяти нечто весомое, нужное, цеплял и никак не мог зацепить — оно ускользало в туманную глубь.
— Так что с трубой было? — спросил Мараньев и заново выслушал все катулинское незадачливое происшествие: новая труба прорвалась, потекла, он вскрыл траншею, нашел повреждение, но, вскрывая, глубже зачерпнул экскаватором, чем было нужно, и помял трубу так, что уже не малую заплату надо делать, а целых два метра вырезать и новый кусок вставлять. За неаккуратность в работе лишили Катулина премии. Несправедливо! Потому, что труба была проложена на меньшей глубине, чем показано на чертеже. От несправедливости выпил Катулин лишнего на рыбалке, и дружки его бросили, а был бы его бывший сосед Горелов с ним — ни за что не бросил бы!
— Я с этим Гореловым немного знаком, — сказал Мараньев просто для поддержания беседы, поскольку то, что трепетало в глубине памяти, пока так и не попало на крючок. — Горелов для института уникальную работу выполнял, действительно хороший мастер.
Гурия Ивановича немного укачало от быстрой езды и приятного разговора. Любезно доставленный к двери своего жилья, он послал вслед мараньевской «Волге» воздушный поцелуй.
Супруги Мараньевы ужинать не стали — оба вели контроль за калорийностью своего рациона, считали, что поздняя еда только во вред.
— Итак, прикинем, каков у нас «улов»! — провозгласил Альфред Семенович.
Он предупредительно придвинул к журнальному столику удобное глубокое кресло для жены, сам устроился в таком же кресле напротив. С удовольствием оглядел свой кабинет — солидный, спокойный. Малиновые бархатные с золотыми розами гардины на окнах на первый взгляд больше подходили к выразительно-богатой гостиной в их квартире, чем к сдержанному облику кабинета. Но Альфред сам пожелал, чтобы для гостиной были куплены похожие, а эти висели бы здесь. Они были памятны и символичны. Куплены были давно, во Франции, во время его первой короткой командировки за границу. Поразила Альфреда царская роскошь гардин, купил чуть ли не на все свои франки! Покупка тут же показалась ему ненужной: в только что полученной им квартире не было даже кроватей, они с женой спали на раскладушках, и вдруг бархатные гардины на окнах. Предложил Клаве отнести их в комиссионный.
Но Клава покупку воодушевленно одобрила на основе вычитанного ею у какого-то зарубежного автора совета «людям, делающим карьеру». Совет она процитировала мужу тогда же и потом цитировала не раз:
— «В современном мире вещественные, видимые окружающими свидетельства вашей удачливости — то последнее, что надо продавать в момент вашего денежного кризиса. То есть продайте телевизор, но не антенну на крыше, продайте кровать, на которой спите, но не дорогие шторы с окон, продайте, если положение безвыходное, всю мебель, всю домашнюю утварь, но появляйтесь в обществе в модном туалете, с прической, сделанной хорошим парикмахером, и благоухая изысканными духами».
Позднее Мараньевы, по обоюдному молчаливому согласию, внесли в этот перечень практическое дополнение, которое могло быть выражено так: «Ссорьтесь, оскорбляйте друг друга, если вы достигли такой стадии, но лишь наедине, сохраняя для окружающих видимость своего удачного супружества!»
Малиновые бархатные с золотыми розами гардины на окнах строгого кабинета напоминали Мараньеву о том, что продуманная декоративность необходима для успеха в жизни. Поэтому гардины морально гармонировали с остальной неназойливой обстановкой кабинета. Импортный шкаф-стенка. Тома книг — подарочные издания и подписные. Бар тоже, разумеется, импортный. Впрочем, несмотря на богатый запас вин и коньяков как дома, так и в институте, Альфред Семенович не мог считаться знатоком ни просто добротного, ни изысканного спиртного. И он, и Клавдия Ефимовна были трезвенниками.
— Итак, — повторил Мараньев, мысленно отбросив непонятное, тревожное ощущение от встречи с Катулиным, — суммируем наши впечатления или, точнее, соображения, основанные на недавних впечатлениях. Они разделяются на две части, одна имеет общественное значение, другая — личное. Начнем с первой.
— Конечно, — кивнула головой Клавдия. Она привыкла за годы заинтересованного выслушивания высказываний мужа к тому, что Алик не терпит сумбурных рассуждений, всегда старается их систематизировать.
— Красный Бор, действительно, испытывает некое, причем, что особенно плохо, всем заметное и всех пугающее губительное воздействие. В чем дело? Что надо предпринять? Как сформулировать мои предложения? Что именно зацепило меня в болтовне Катулина? Какое отношение имеет она к проблеме Красного Бора? И самое главное, как обеспечить завершение важнейшего, почти фантастического проекта, основанного на опытах, проводимых институтом в Красном Бору? Завершить, пока не забьют тревогу те ученые, которые почти обязательно будут против проекта. Завершить, пока не начали нести службу в городе автоматические станции наблюдения за чистотой воды.