Каржавин перешел по мосту на правый берег, обогнул серую громаду Лувра, миновал решетку Тюильри и вышел к Пале-Роялю. Рабочие, орудуя лопатами и метлами, очищали площадь от талого снега.

Каржавин свернул на улицу де-ла-Траверсьер, застроенную рядами роскошных особняков, обсаженную каштанами. Вскоре он отыскал нужный ему дом, где помешалась гостиница, носившая странное название «Три милорда». Это был комфортабельный, богатый, тихий отель, представлявший резкий контраст с жалким пансиончиком госпожи Бенар.

Здесь жили высокопоставленные иностранцы или отпрыски французской провинциальной знати, приезжавшие в столицу по делам и не искавшие легкомысленных забав и шумных развлечений. У дверей стоял величественный швейцар в ливрее с серебряным позументом. Столь же величественного вида метрдотель восседал в глубине небольшого вестибюля за высокой конторкой. Не обращая внимания на изумленные взгляды того и другого, Каржавин с независимым видом направился к конторке и осведомился, здесь ли проживает господин Хотинский, советник российского императорского посольства.

— Да! — ответил метрдотель. — Однако…

— Он еще спит? — прервал Каржавин.

— Его превосходительство просыпается очень рано. Но у себя дома он не принимает никого… Кроме своих близких друзей.

— Превосходно! — воскликнул Каржавин. — Я один из них…

Он извлек из внутреннего кармана заранее написанный листок, сложил его вчетверо и вручил метрдотелю. Тот передал записку стоявшему рядом лакею. Вскоре лакей возвратился и пригласил посетителя следовать за ним.

Хотинский сидел в глубоком кресле с книгой в руках. Завидев Каржавина, он поднялся и пошел к нему навстречу. Это был худощавый, невысокий старичок с приветливым лицом и веселыми лучистыми глазами.

— Прибыл наконец, Одиссей! — сказал он, обняв гостя. — Жив, здоров, слава богу!.. Располагайся, дружок, как раз поспел к моему pétit dejeuner[23]. Чего хочешь: кофею или шоколада?

— Все равно, любезный Николай Константинович, — сказал Каржавин.

— Ну тогда шоколада! — Хотинский сделал знак лакею.

— Не знаю, как вас благодарить, — сказал Каржавин. — Когда бы не ваша помощь, не знаю, как бы выбрался из этой проклятой дыры.

— Что здесь особенного! — пожал плечами Хотинский. — Русский человек на чужбине… Попал в беду… Как не помочь? Тем более, я тебя малым мальчонкой знал. Помнишь коллеж Ликсе?

— Еще бы! — вздохнул Каржавин. — Хорошо помню утро, когда дядюшка, Ерофей Никитич, привел меня к вашей милости и просил взять на попечение… Тридцать лет с тех пор прошло!

— Нет, братец, поболе!.. Было это в пятьдесят шестом году, я только что прибыл тогда в Париж на службу. …А ныне у нас тысяча семьсот восемьдесят восьмой! Стало быть, тридцать два годика. Летит время, не остановишь… Должно быть, я вовсе одряхлел?

— Вот уж нет, Николай Константинович… Глаза-то прежние!..

— Знаю, старик! — махнул рукой Хотинский. — Седьмой десяток пошел… Ну, оставим эту невеселую материю! Прочитав послание твое, сразу понял, что дело плохо. Не медля отписал зятю твоему, Козлову, чтобы взял деньги у матери.

— Слава богу, что согласилась мамаша! — улыбнулся Каржавин.

— Как же иначе! Ведь тебе из отцова наследства немало причитается.

— Не всегда легко получить то, что причитается. В семье у нас неладно. Отец, покойник, хоть и крут был, да умен. А мать скаредна, черства, и сестры не лучше.

— Надобно поскорее отправляться в Петербург, устраивать дела.

— Надобно, конечно… — Каржавин, помолчав, спросил: — Давно вы видели Шарлотту?

— Должно быть, с год. А больше не появлялась. Я послал ей письмо, но ответа не получил… Разве ты еще не был у нее?

Каржавин покачал головой:

— Приехал вчера поздно, остановился в дрянном трактире, а поутру прямо к вам.

— Странно! — Хотинский поглядел ему в глаза.

— После двенадцати лет разлуки не хотелось являться к ней в таком виде, — сказал Каржавин, опустив голову. — Деньги же все вышли, еле хватило добраться.

— Так ведь она тебе жена…

— Это верно…

— Денег дам, — сказал Хотинский. — Я выслал тебе только половину из присланных, остальные у меня хранятся.

— После все вам объясню. Но теперь мне надобно разыскать ее. Уж не приключилось ли чего дурного?

— Да нет! — успокоил его Хотинский. — Ежели бы она нуждалась в помощи, дала бы знать. Я так ей наказал… Скорее всего переменила место жительства.

Вошел слуга с подносом.

— Ну, садись, угощайся, — пригласил Хотинский. — И рассказывай про свои авантюры.

— Николай Константинович, благодетель мой! Вы уж не взыщите, я тотчас же отправлюсь на розыски… Завтра снова явлюсь, и уж тогда наговоримся всласть… Осмелюсь ли попросить немного денег?

— Хоть все!.. Ты бы сперва поел!

— Успеется!

— Ну как знаешь! — Хотинский открыл дверцу шкафа и отсчитал несколько золотых монет. — Возьми, да не очень транжирь, больше не пришлют!

Каржавин крепко обнял старика.

— Кстати, не знаете ли, куда девался Ерменев? — спросил он.

Хотинский развел руками:

— Натерпелся я с ним! То счета поставщиков нужно оплатить: за холсты, краски и прочее. То стипендию из Петербурга не шлют. То ссору затеет. Беда с господами художниками! А теперь вовсе исчез из виду. Впрочем, случалось такое и прежде. Сыщется, не иголка.