1
На улицах — ни души. Порывистый ветер свистит над крышами, гремит железными вывесками запертых лавок. С беззвездного черного неба валит снег. Тяжелые, мокрые хлопья летят в тусклом свете фонарей.
На перекрестке расхаживает ночной сторож. Издали показался прохожий. Он шагает по лужам, то и дело оглядываясь по сторонам…
— Заблудился? — окликнул его сторож.
— Помнится, где-то здесь должен быть королевский зверинец.
— Так и есть. На Почтовой улице… Однако звери уже спят. Да и порядочные люди тоже.
— Порядочным людям иногда приходится путешествовать, — возразил прохожий. — И расписание мальпостов зависит не от них.
— Приезжий?.. Ну, это другое дело! А то ведь всякие здесь бродят по ночам.
— Приятно видеть, что в Париже стали заботиться о безопасности жителей, — сказал путник. — Прежде этого не замечалось.
— Долго отсутствовали?
— Очень.
— Должно быть, моряк?
— Хотите проверить мои бумаги?
— Нет, зачем же! А Почтовая улица в двух шагах: за угол и прямо!
— Благодарю!
— Погодите! — остановил его сторож. — Не пойму я: зачем вам понадобился зверинец, на ночь глядя?
— Не зверинец, а дом по соседству, — с досадой ответил тот. — Там живет мой друг. Понятно? Надеюсь, больше вопросов не последует? Я устал и хочу спать.
— Обижаться нечего! — заметил сторож с достоинством. — Это моя обязанность.
— Прощайте! — сказал прохожий и быстро зашагал дальше.
Он остановился у ветхого трехэтажного дома неподалеку от зверинца. На двери висела дощечка, освещенная фонариком. Путник прочитал: «Пансион госпожи Бенар для лиц, страдающих различными недугами, а также для здоровых. Изысканная кухня, отличный сад. Цены умеренные».
Он потянул шнурок сонетки. За дверью задребезжал медный колокольчик. После долгих расспросов его впустили.
— Кажется, хозяйка уже в постели, — сказал старик привратник. — Схожу посмотрю…
Приезжий опустился на деревянный табурет у камина, протянул озябшие руки к еще не остывшим углям и сразу задремал.
— К вашим услугам, сударь!
Приезжий открыл глаза. Перед ним стояла дама лет сорока, в потертой бархатной накидке поверх ночного пеньюара и в пышном чепце.
— Добрый вечер, сударыня! — Гость поднялся. — Не узнаете?
Госпожа Бенар окинула его быстрым взглядом. Простой матросский плащ, вылинявшая треугольная шляпа, грубые ботфорты.
— Нет, сударь, не узнаю!
— Что ж, не мудрено! Двенадцать лет не виделись… Мое имя Лами.
— Право, не припомню… Что же вам угодно, мосье Лами?
— Я друг Ерменева, русского художника. Надеюсь, он еще живет у вас.
— К сожалению! — ответила дама, горько усмехнувшись. — Но вот уже около месяца, как я его в глаза не видела.
— Где же он?
Госпожа Бенар возмущенно вздернула плечами:
— Почем я знаю! Ваш друг имеет обыкновение внезапно исчезать. При этом он и не думает оплачивать свою комнату… Однако, сударь, не кажется ли вам, что можно было избрать для вашего визита более подходящее время? — Она взглянула на часы.
— К сожалению, нет, сударыня, — ответил гость. — Дилижанс из Нанта только что прибыл. Грязь на дорогах — непролазная… Итак, моего приятеля нет дома? Экая досада!.. В таком случае прошу приютить меня хотя бы на одну ночь.
— У меня не заезжий двор! — холодно ответила хозяйка. — Все комнаты заняты.
— Любую, самую плохонькую! Не выгоните же вы меня на улицу в эдакую погоду?
Госпожа Бенар опять внимательно поглядела на него.
— Лами?.. — повторила она. — Нет!.. Решительно не помню.
— А я вас сразу узнал. Увы!.. Очевидно, я изрядно постарел! Зато вы, сударыня, нисколько не изменились.
Дама слегка улыбнулась.
— На вашего приятеля вдруг появился спрос, — заметила она насмешливо. — Недавно его разыскивал некий молодой человек, приехавший из России. Он поселился у меня…
— Вот видите!
— …заплатив вперед за целый месяц, — продолжала хозяйка. — Это вполне приличный постоялец. Мне пришло в голову, что вы могли бы переночевать у него…
— Чудесно! — воскликнул приезжий.
— Разумеется, если он разрешит.
— Надеюсь! — сказал Лами.
— Подождите здесь!
Хозяйка поднялась по деревянной лестнице на второй этаж. Вскоре она появилась на верхней площадке и объявила:
— Пожалуйте, мосье!
…Молодой человек читал, лежа в постели под тощей перинкой. У его изголовья горела свеча. В комнате было холодно, пахло плесенью и свечным нагаром.
При появлении гостя молодой человек приподнялся на подушках и сказал:
— Располагайтесь, прошу вас! Я охотно уступлю вам мою кровать…
Он говорил по-французски медленно, запинаясь, с резким иностранным акцентом.
— Не беспокойтесь! — сказал приезжий. — Отлично высплюсь и на полу. Двенадцать лет странствий сделали меня неприхотливым. Здесь есть кров над головой… Стены… Чего больше?
В дверь постучали. Привратник принес большой узел, положил его на пол и удалился.
— А вот еще дары провидения! — воскликнул гость, развернув узел. — Тюфяк, подушка, одеяло… Право, эта мадам Бенар сущий ангел!
— Все же мне неловко, — сказал молодой человек. — Вы старше меня и только что с дороги…
— Прошу вас, не тревожьтесь! — повторил гость. — Кстати! — вдруг сказал он по-русски. — К чему изъясняться на чужом языке, когда мы можем пользоваться родной речью!
— Как! — воскликнул молодой человек. — Неужто вы русский? Мне назвали имя Лами…
— Русский, русский… Без малейшей примеси! — Гость расстелил на полу постель и, присев, стал стягивать сапоги. — Каржавин, Федор, Васильев сын, санкт-петербургский уроженец, купеческого звания. А под фамилией Лами некогда проживал в Париже… — Помолчав, он добавил: — L’ami, то есть друг. Это придумала одна женщина четырнадцать лет назад…
— И вы прибыли прямо из Петербурга?
— О нет! Как раз с противоположного конца света. Слыхали когда-нибудь об острове Мартиника?
— Разумеется.
— Ну вот, оттуда. А прежде скитался по Северной Америке — от канадских озер до Нового Орлеана. Побывал еще кое-где.
— Ах как любопытно! — воскликнул молодой человек.
— Да, кое-что повидал и впечатлениями даже несколько пресытился. Странствовал, суетился… Предпринимал всякие затеи, пытал счастья в различных занятиях. Но не извлек ничего, кроме убытков и разочарований. Времена европейских Колумбов миновали, а российских, видно, еще не наступили. К тому же я никогда не принадлежал к баловням фортуны.
— Стало быть, возвращаетесь на родину?
— Намерен… Впрочем, это зависит… На днях все решится.
— Мне почему-то жаль вас, — неожиданно сказал молодой человек.
— Это почему же? Из-за неудач моих?
— Нет! — ответил тот задумчиво. — Неудачи не беда… Пожалуй, оттого, что… Мне кажется, вы места себе найти не можете. Так много увидеть, узнать! Разве это само по себе не вознаграждает за все труды и лишения?
— Да вы, оказывается, философ! — с некоторым удивлением произнес Каржавин. — Что ж, тем приятнее побеседовать… Только не сейчас, конечно…
— Да, да! — спохватился юноша. — Что ж это я мешаю вам отдыхать!..
— Доброй ночи! — Каржавин завернулся в одеяло.
— Доброй ночи!
Молодой человек снова взял книгу.
— Да, вот что! — вдруг заговорил Каржавин. — Я ведь не спросил о самом важном. Кажется, Ерменев знаком вам?
— Еще со времен моего детства!
— Вы успели повидать его в Париже?
— К несчастью, нет… Явившись по этому адресу, я не застал Ивана Алексеевича. Никто не знает, куда он девался. Вот я и поселился тут в надежде, что рано или поздно он возвратится.
— Возможно, — согласился Каржавин. — Впрочем, пути Ивана Ерменева неисповедимы.
Он снова умолк. Молодой человек продолжал читать.
— Что вы читаете? — послышался голос Каржавина.
— Вам мешает свет?
— Нисколько!
— Это «Мысли» Паскаля, — ответил юноша.
— Паскаль? И он вам по душе?
— О да!.. А вам?
— Гм… Я предпочитаю более трезвых мыслителей… Но, кажется, мы снова погружаемся в пучину философии.
— Извините, сударь! — сказал молодой человек.
— Как вас зовут? — спросил гость.
— Аникин… Егор Аникин.
— А по батюшке?
— Ну зачем же по батюшке!
— Доброй ночи, Егор!
— Спите спокойно, сударь…
Каржавин повернулся на бок, уткнулся лицом в жесткую подушку. Молодой человек перевернул еще страницу-другую, отложил книгу и задул свечу.
Гость проснулся на рассвете. Егор еще спал. Каржавин поспешно привел себя в порядок и на цыпочках вышел, осторожно прикрыв за собой дверь.
— Ого! — заметила толстуха, подметавшая лестницу. — Раньше восьми здесь за стол не садятся.
— Я позавтракаю в городе.
На улице было серо. Снег уже не падал, но ветер не унимался. Каржавин пошел по мостовой, утопавшей в грязи, лавируя между рытвинами, наполненными до краев водой. В домах открывались ставни, лавочники снимали с дверей висячие замки, отодвигали засовы.
Предместье Сен-Марсель было одной из самых глухих окраин Парижа. Тут обитали ремесленники, тряпичники, чернорабочие, бедняки, не имевшие определенных занятий и промышлявшие случайным заработком. Старинные дома совсем обветшали. Выступающие верхние этажи закрывали небо, не давая доступа свету и воздуху. В убогих лачугах, среди сырости, мрака и грязи, ютилось по нескольку семей. Люди спали вповалку под грудами тряпья, растили тощих, хилых детей, мерли от истощения, оспы и чахотки. На чердаках и в подвалах собирались воры и скупщики краденого.
Погруженный в свои мысли, Каржавин торопливо пробирался по закоулкам, обходя многочисленные тупики, перепрыгивая через канавы. Предместье осталось позади. Он вышел на набережную. Сена, мутная, вздувшаяся от дождей, походила на Москву-реку во время осеннего половодья. Внизу, у причалов, раздавались голоса рабочих, слышался стук молотков.
Он долго шел вдоль реки. Одна набережная сменялась другой, и вот уже показалась знакомая статуя Генриха IV на Пон-Нефе[22]. Добрый король сидел на коне, улыбаясь легкомысленной и хитрой улыбкой гасконца; на плечах его за ночь появились снежные эполеты.