Умеешь быть добрым?

Вот какое наступило трудное время в твоей жизни: все люди вокруг не нравятся тебе и сам ты перестал себе нравиться.

Так хочется, чтобы каждый, кто с тобой рядом, был благородным, справедливым, смелым. А люди все какие-то обыкновенные. И учителя, которых раньше уважал, теперь вызывают порой злость и досаду. Ты иногда совершаешь такое, что самому стыдно становится. Вот недавно на зоологии объясняла учительница урок и вдруг вызвала тебя: «Повтори, что я сейчас рассказывала». Ты отвечал невпопад. Не о том думал. На уроке сидела Анна Петровна, классный руководитель. Она человек горячий и заботливый, она вас всех любит, и, если кого-нибудь из класса ругают, она огорчается и волнуется так, будто это ругают ее. И вот прямо на чужом уроке — такой странный человек! — подскочила она к твоей парте и давай, и давай… О чем, дескать, ты думаешь да что скажет мама.

Вдруг — что с тобой случилось? — такая злоба поднялась! Неожиданно для себя ты закричал: «Пошли вы все к черту!» — и убежал из класса. И сам испугался: что наделал? Хорошо, что Анна Петровна золотой человек. Что-то она там ребятам сказала, и все потом делали вид, будто ничего не произошло, и никто с тех пор об этой истории не вспоминал.

Нет, так нельзя. Надо взять себя в руки.

…Нас было три друга — Юрка Нифонтов, Валька Коровкин и я. Юрка был самый высокий, и мы за это особенно уважали его. Потом я стал быстро расти, расти и скоро перегнал всех. Но к этому времени оказалось, что уважают не того, кто выше всех, а того, кто самый сильный, у кого широкие плечи. И опять это был Юрка Нифонтов.

Прошло еще немного времени, мы давно перестали драться и «стыкаться» по каждому поводу, и теперь уже неважно было, кто сколько раз может подтянуться на перекладине. Мы научились уважать людей не за силу мускулов, а за силу духа, за твердость характера, за уверенность в себе и справедливость к товарищам. И опять наш Юрка Нифонтов был первым…

В чем тут дело? Человек растет, становится умнее, сильнее и меняет взгляды на людей. Сначала ценит в них одно, потом другое, потом третье, пока не научится правильно понимать окружающих его.

Начиная с седьмого или восьмого класса, с тобой как раз и происходит такое: ты начинаешь смотреть на людей совсем по-новому. Как будто вдруг прозрел и замечаешь то, чего раньше не замечал. Взять хотя бы маму. До сих пор она на каждом шагу делала тебе замечания, а ты терпеливо сносил их. А теперь вы как будто ролями поменялись. Пошли с мамой в театр, и началось мучение: то тебе кажется, что мама слишком громко говорит, то будто она слишком медленно идет, и одета она не так, и замечания о спектакле делает не такие умные, как хотелось бы тебе услышать. Ты раздражаешься, сердишься, сердишь маму, и вы оба не получаете от театра никакого удовольствия.

И с товарищами отношения портятся. Тебе кажется, что они не умеют дружить, плохо к тебе относятся. Ты ссоришься со всеми, выискиваешь в друзьях несуществующие недостатки.

Но ты неправ. И вот почему.

Ты вырос. Твой глаз стал зорче, душа более чуткой, мысль — свободнее. С тебя больше спрашивают, и ты сам требовательнее относишься к людям. Но ты еще не научился понимать товарищей и взрослых. Недостатки ты прощаешь пока что только одному человеку на свете: самому себе… Ведь ты отлично понимаешь себя и знаешь, что каждый твой поступок, пусть и не совсем красивый, можно как-то объяснить. К себе ты добр. Осталось научиться быть добрым к другим… Постарайся сдерживать себя, потому что очень скоро — вот увидишь! — будешь со стыдом вспоминать это время.

Однажды я был на заседании совета дружины, где ругали паренька-семиклассника за то, что он не выполнил поручения. Не помню, что он там такое натворил. Кажется, не нарисовал заголовок для стенгазеты. И вот один из членов совета дружины вкрадчиво спросил паренька:

— Ты зачем вступал в пионеры?

Провинившийся молчал.

— Нет, ты ответь, зачем вступал? Ты помнишь про торжественное обещание?

— Мне кажется, — поднялся второй, — у него просто совести нет… Сегодня он обманул товарищей, а завтра предателем станет…

Художнику было стыдно, больно. Но именно это и доставляло удовольствие пионерам-прокурорам.

А мне, честно говоря, казалось, что «обсуждать» надо не столько художника, сколько того паренька, который произносил речь о «предательстве», и его друзей. Плохо, конечно, что художник не нарисовал заголовок. Но еще хуже, что ребята такие недобрые. Что им доставляет удовольствие чувствовать свою власть, унижать человека.

Мы потом долго говорили о том, что надо быть чутким к товарищу. Если его надо поругать — поругайте, но не тяните из него жилы. Если надо пристыдить — стыдите, но так, чтобы стыдно было за него, а не за вас. Надо быть нетерпимым к несправедливости, нечестности, разболтанности. А товарищей всегда надо стараться понять. Надо всегда уважать их, даже если они совершили какие-то проступки.