Со страшным трудом выклянчил Пепик у папаши — «Ради Христа, не губи мое будущее!» — двести крон, на которые он заказал модель своей машины, и еще двести на дорогу — у дядюшки часовщика — «Ради бога, разве ты не понимаешь, что через полгода я тебе все это верну сторицей?» — и отправился в военное министерство в Вену. В министерстве проект изучили, и когда Пепик приехал туда через полгода за ответом, его приняли весьма приветливо и объявили, что изобретение его гениальнее, чем он сам предполагает, потому что если машину удастся построить, то не понадобятся ни дорогостоящие бомбы, ни шрапнель, ни гранаты — все это с успехом заменят камни. Но, к сожалению, в рассматриваемом проекте есть существенная ошибка: ни одна организованная сила в мире не сумеет даже за целый год подвезти к крепости такое количество камней, какое может всего за полчаса разбросать эта ужасная центробежка.

Но не таков был Пепик, чтобы отступить при первой же неудаче. Теперь он решил несколько сократить масштабы своей работы. «Нужно изобрести, — твердил он себе, — что-нибудь такое, что совершенно необходимо в каждом хозяйстве». Он долго не мог придумать, за что же взяться, пока мать и сестра Стаська, мывшие пол в сапожной мастерской, не натолкнули его на блестящую мысль. «Ага!» — сказал себе Пепик и за три вечера изобрел «генеральный поломой — счастье семьи». Три сотни на опыты ему раздобыла мать, выпросив их в долг у своего двоюродного брата — лоуковского священника, которому она отправила трогательное письмо, где много говорилось о боге и материнском сердце. Местное школьное начальство предоставило Пепику пустой класс, на немытом с каникул полу которого можно было лучше всего продемонстрировать совершенство изобретения.

«Генеральный поломой — счастье семьи» представлял собой систему круглых щеток, которые при движении по полу автоматически окунались то в мыльную массу (пока что мыла выходило слишком много, но изобретатель утверждал, что механизм со временем будет усовершенствован), то в горячую воду (котел разогревался спиртом, но впоследствии, как заверял Пепик, его можно будет перевести и на электричество). Эти щетки терли пол.

На торжественную демонстрацию изобретения собралось все правление городской кредитной кассы, которая, само собой разумеется, должна была финансировать предприятие Пепика. Господа толпились в открытых настежь дверях — «осторожнее, близко не подходите», — предупредил их Пепик, — а позади, вытянув шеи, на цыпочках стояли папаша, мамаша и сестра героя дня. В противоположном конце классной комнаты около машины в позе Цезаря застыл сам Пепик. Он запустил пятерню в кудри, проговорил: «Внимание, господа, начинаю» — и повел «генеральный поломой» прямо на публику. Из «счастья семьи» вырвался гейзер горячей мыльной пены. Перепуганное правление выскочило в коридор. Пепик в свою очередь тоже немного струхнул. Он сделал попытку остановить машину, но — увы! — вырвавшихся на свободу бесов удержать было невозможно. «Генеральный поломой» фыркал и шипел, извергая мощные струи горячей воды. Пепик видел, что не в силах сладить со своим детищем, и героически продолжал двигаться с ним вперед по грязному полу. А правление кассы все отступало и отступало, пока не очутилось в конце коридора у школьной уборной, с ужасом наблюдая оттуда за адским чудищем, плюющимся грязной пеной, и благодаря бога за то, что никто не ошпарен.

Уважаемые господа решили, что из этой новой защиты от германской экспансии ничего не выйдет, ибо немыслимо защищаться столь жестоким оружием.

Но Пепик не позволил себя смутить и спокойно управлял машиной. И в самом деле! После того как он дважды прошелся по классу, пол стал образцово чистым — вся грязь очутилась на стенах и потолке. С потолка она падала синеватыми каплями из пузырей, похожих на половинки больших детских мячиков, а по окнам стекала потоками грязной мыльной воды.

Школьный сторож, подоспевший слишком поздно, только руками всплеснул, увидев все это. Но Пепик, нимало не смущаясь тем, что сам он выглядел так, словно им вытерли все семильские лужи, довел дело до конца и, догнав членов правления на лестнице, с пылом принялся убеждать их, что, конечно, в машине есть еще кое-какие неполадки: ведь это пока только модель, изготовленная к тому же кустарным способом, а при массовом производстве она, конечно, станет более совершенной, но зато очевидны ее преимущества — «видели ли вы, господа, когда-нибудь такой чистый пол?» — и он, Пепик, конечно, твердо уверен… и так далее.

Из этого тоже ничего не получилось. Однако Пепик был юноша упрямый. «Черт побери, неужто я не изобрету чего-нибудь нужного каждому человеку! Неужели мне не удастся вытянуть по нескольку геллеров из кармана каждого жителя Европы? Хотя бы по нескольку геллеров! Но что же необходимо каждому человеку?» В этом-то и заключалась проблема. Пепик мысленно перебирал все потребности людей от пуговок на шапке до подковок на каблуках. Он размышлял обо всех человеческих привычках, сколько их есть. И когда он все передумал, то установил, что на его долю ничего не осталось, ибо человечество давно снабжено всем необходимым. И все-таки Пепик упорно повторял: «Черт побери, неужели я все-таки не найду?»

Как известно, гениальные идеи приходят неожиданно. Иногда можно годами ломать себе голову и все равно не выдумать ничего, а потом, когда ты обо всем уже давно забыл и мысли у тебя совсем другие, вдруг в голове зазвенит колокольчик, вспыхнет лампочка, и вдохновение тут как тут. Тогда лови его и не отпускай!

Семильская радикально-прогрессивная молодежь облюбовала для себя в последнее время трактир «В раю», потому что из Смржовки туда приехала хорошенькая двоюродная сестра пани Гоусовой, веселая черноглазая немочка, объявившая, что хочет научиться готовить и немножко болтать по-чешски. Она же помогала и обслуживать посетителей.

Это произошло однажды в воскресенье, в четверть четвертого пополуночи. Вена Гартман что было мочи барабанил на пианино песню об уланах — славных ребятах, а молодежь, окружив своего любимого вождя, снисходительно улыбающегося бургомистра Срнца, тянула остатками воодушевления и голоса:

Пепик настойчиво клянчил у немки стаканчик вермута в долг, а когда она ответила «Nein»[36], и когда еще раз сказала «Nein», и когда на все его просьбы, угрозы и клятвы отрезала «Nein» и добавила, что больше ни за что не нальет, Пепик страшно рассвирепел. Он вспрыгнул на стол, опрокинув стаканы, поднял сжатые кулаки и с бесконечным презрением проскандировал в адрес девицы гекзаметр из Яна Коллара:{114}

Но, как обычно случается в подобном состоянии, Пепик мгновенно забыл об обиде, забыл о Тевтонии, о вермуте и ухватился за Яна Коллара. А так как он помнил еще один стих из «Дочери Славы», то, сменив воинственную позу на скорбную, опустил голову, согнул ноги в коленях и трагически прошептал:

Но тут, словно увидев страшный призрак, он дико вытаращил глаза, медленно сполз со стола и захныкал с удивительно трезвым отчаянием:

— Семильцы, ребята, ради всего святого, потрите мне уши, чтобы я протрезвился!

Просьба была выполнена с огромным воодушевлением. Но когда гогочущие молодцы принялись таскать его по полу и мять ему голову, Пепику пришлось отбиваться кулаками и лягаться; наконец, он вырвался, упал на колени у биллиарда и зарыдал, воздев руки:

— Ради моей загубленной юности, если вы меня хоть немного любите, напишите на листе бумаги: «В оные дни колыбель…» — и положите мне в карман. Я сам уже не могу это сделать и к утру все позабуду.

И эта просьба была выполнена.

На следующий день Пепик понял, что это была не пьяная идея, а внушение доброго гения. Да, в стихах Коллара было решение всех проблем. Ведь только две вещи совершенно необходимы человеку: колыбель и гроб. Да здравствует Ян Коллар! С гробами, конечно, ничего не получится, потому что в Семилях четыре похоронных бюро: Штайн, Сыновья Иозефа Прокопа, Коутский и Судек. А где же в Семилях колыбельная мастерская? Ага! Да и производят ли в Чехии или вообще где-нибудь в Австро-Венгрии колыбели?? Ага!! Теперь вы увидите, господа, чего стоит Иозеф Чермак!!! «По щекам — получишь, а на деньги — не рассчитывай!» — ответил папаша. «Сыночек мой дорогой, где же мне их взять?» — простонала мамаша. Но все же немного удалось наскрести. Что-то ссудил дядюшка Брандейс, часовщик, немного дал пан Паточка, портной, малую толику — пан Лайплт, бакалейщик и владелец прядильной фабрички. Да и как было не дать! Промышленный подъем края был в полном расцвете, трубы росли дружно, как побеги спаржи, мельницы и бараки на Изере и Олешке продолжали гореть, а пожарные, разбуженные рыдающими призывами трубы, успокаивали своих супруг, спешивших на чердак за каской, топориком и поясом: «Не суетись, мать, успеется. Почем знать, не учинили ли они опять чего со шлангом». Предприимчивость звала к подражанию, богатство манило, а расчеты Пепика выглядели убедительно.

Он изобрел современную колыбель. Изящную и практичную. Высокий металлический стержень был изогнут наподобие виселицы, с перекладины свешивалась тугая пружина, на ней подпрыгивала колыбелька. Вся конструкция сверкала свежестью никелировки.

На всем свете нет человека, который бы не знал, как утомительно убаюкивать ребенка. Если же кто-нибудь и не испытал этого на собственном опыте, то наверняка знает из романов, повестей, произведений эпических и лирических, ибо нет поэта, который хоть бы раз в жизни не вдохновился сладкой музыкой слова «колыбель». Это слово вызывает умиление и доверие даже в коммерческих кругах!