В СОСТАВЕ ПЕРВОГО ПРИБАЛТИЙСКОГО
В гостях у И. X. Баграмяна. «Не воюем, а кочуем!» Дело немецкого полицая. В дни открытия второго фронта. На даугавпилсском направлении. Военнопленные образца 1944 года.
Получилось так, что, не успев вернуться из Езерища, пришлось вновь отправиться туда же — на этот раз для сопровождения прибывших в дивизию товарищей А. Снечкуса и Ю. Палецкиса. На командном пункте 1-го Прибалтийского фронта они встретились с командующим фронтом генералом армии Иваном Христофоровичем Баграмяном.
Пока проходило совещание, я побывал в следственном отделе управления контрразведки «Смерш» фронта, встретился с начальником отдела, с которым еще раньше был знаком. Более часа мы беседовали по разным служебным вопросам, а на прощание он мне вручил последнее издание Уголовного кодекса РСФСР и обещал также прислать Уголовно-процессуальный кодекс. Это был поистине ценный подарок, ибо имевшиеся у меня экземпляры уже устарели, да и, кроме того, изрядно истрепались.
На КП фронта вернулся, когда совещание только-только кончилось. Однако И. X. Баграмян гостей так сразу не отпустил и пригласил всех поужинать, в том числе и «адъютанта» товарища Снечкуса, то есть меня. Командующий был в хорошем расположении духа, шутил, рассказывал разные истории. За столом напротив меня сидел знакомый с виду генерал. Долго не мог набраться смелости, но в конце концов любопытство взяло верх и я не выдержал:
— Товарищ генерал! Не мог ли встретить я вас в начале войны в 22-й армии?
Генерал улыбнулся:
— Вполне возможно. В составе этой армии мне довелось воевать.
Все обратили внимание на наш разговор, а командующий уточнил:
— Член Военного совета фронта генерал-лейтенант Дмитрий Сергеевич Леонов в 1941 году был членом Военною совета 22-й армии.
Вспомнили первые месяцы войны. Оказалось, что генерал Леонов хорошо знал 179-ю стрелковую дивизию, в которой я служил, рассказал много интересного о ее боевых делах и сообщил, что она продолжает успешно воевать на одном из участков нашего фронта. Это известие меня очень обрадовало — как будто получил добрый привет из давно покинутого родного дома.
Мне не было известно, о чем совещались с командующим фронтом руководители республики, но приподнятое настроение А. Снечкуса и Ю. Палецкиса свидетельствовало о том, что их миссия оказалась успешной. Секретарь ЦК КП(б) Литвы за столом рассказывал о деятельности Компартии Литвы в условиях буржуазного господства. Наши гостеприимные хозяева знали об этом немного, и все с большим интересом слушали рассказы А. Снечкуса, задавали вопросы, искренне восхищались мужеством и самоотверженностью революционеров. Когда генерал Леонов спросил, как в условиях подполья оформлялся прием в члены партии, товарищ Снечкус, указывая на меня, сказал:
— Вот пусть он расскажет, как его принимали в партию!
Я смутился, встал, видимо, покраснел до ушей.
— Сидите, сидите, — предложил мне сесть командующий.
— Осенью 1938 года в Каунасе, хорошо помню, на улице Италии — была у нас такая — я пришел на явку к товарищу Пиюсу — это партийная кличка Антанаса Юозовича тех лет. Передал ему почту, получил маленький бумажный сверток для вручения Адомасу…
— Товарищ Адомас — Мескупас был членом Секретариата ЦК партии, — пояснил А. Снечкус.
— Уже попрощались, собирались разойтись, как вдруг товарищ Снечкус меня спросил, сколько мне лет. Я ответил — двадцать. «А ты собираешься вступать в партию?» Я опешил: «Разве я не в партии? Ведь еще в 1935 году меня из комсомольской ячейки перевели на конспиративную партийную работу!» Товарищ Снечкус возразил: «Ты выполняешь партийные поручения, будучи комсомольцем, но в члены партии ведь тебя никто не принимал». «Так примите же меня в партию!» Антанас Юозович добродушно улыбнулся — вот точно так, как сейчас он улыбается…
Все весело засмеялись, а Снечкус просто расхохотался. Когда оживление за столом улеглось, я продолжил:
— Антанас Юозович мне тогда сказал: «Вот теперь я услышал твое заявление о приеме в партию». Если не это доброжелательное вмешательство товарища Снечкуса, видимо, оставался бы я комсомольцем до самой легализации Компартии Литвы.
— Так все и было, — подтвердил А. Снечкус. — Яцовскис тогда исполнял обязанности связного, так сказать, тайного курьера Секретариата ЦК партии, и на очередном заседании Секретариата мы его приняли в партию. Понятно, никаких письменных заявлений, протоколов, партийных билетов не было. А вот в 1940 году, после легализации партии, пришлось давать уже письменные отзывы в подтверждение партийного стажа коммунистов-подпольщиков.
Беседа за ужином затянулась далеко за полночь. Командующий предложил заночевать на КП фронта, но Снечкус спешил в дивизию, и мы еще затемно прибыли в деревню Орлея в сопровождении выделенной группы бойцов охраны.
В своей книге воспоминаний И. X. Баграмян об этом визите руководителей Литовской ССР писал:
«Впервые я встретился с Антанасом Юозовичем вскоре после проведения Городокской операции. Он тогда приезжал с Ю. И. Палецкисом, чтобы посетить 16-ю Литовскую стрелковую дивизию, входившую в состав войск нашего фронта. Встреча состоялась на командном пункте фронта в Езерище. Еще тогда А. Ю. Снечкус произвел на меня глубокое впечатление»[7].
И далее:
«Встреча с руководителем литовских коммунистов явилась началом тесного взаимодействия командования 1-го Прибалтийского фронта с руководством Коммунистической партии и правительства Литовской Советской Социалистической Республики, которое осуществлялось до конца нашего пребывания на литовской земле»[8].
30 лет спустя, во время похорон А. Снечкуса, я оказался рядом с прибывшим в Вильнюс заместителем Министра обороны СССР Маршалом Советского Союза И. X. Баграмяном. Он несколько раз внимательно посмотрел на меня, а потом спросил: «На фронте не вы ли были адъютантом Снечкуса?» Маршал просто ошеломил меня своей поразительной памятью!
В феврале — марте 1944 года войска 1-го Прибалтийского фронта во взаимодействии с войсками Западного фронта предприняли наступление под Витебском и, прорвав оборону противника, улучшили свои позиции на витебском направлении.
Наша дивизия в этих боях не участвовала. Она находилась в резерве фронта или 4-й ударной армии и все время перемещалась с места на место вдоль фронта по северным районам Витебской области. Известному литовскому писателю — воину дивизии и острослову — Йонасу Марцинкявичюсу принадлежит авторство каламбура тех дней: «Не воюем, а кочуем! Не доблестная дивизия, а табор цыганский!»
15 февраля дивизия опять совершила марш — согласно поступившему приказу направились через Городок в деревни Шелепино и Козыреве. В отделе опять не хватало одного водителя, и мне вновь пришлось стать шофером грузовика. Здесь дороги уже были вполне приличные. Ехали по знакомым местам — через населенные пункты Салище, Маскаленяты и Большая Коша. Город Городок приказано было проскочить как можно быстрее, ибо немцы систематически обстреливали его из дальнобойных орудий. В разных местах слышались разрывы тяжелых снарядов. В город прибыли по шоссе с севера — со стороны Невеля. Проехали мост и попали в центр города. Перед нашим взором предстала знакомая картина — большинство каменных зданий разрушено, кругом печные трубы, груды битого кирпича. Тем не менее на улицах было немало людей — военных и гражданских. Они быстро перебегали обстреливаемые участки улиц и затем спокойно продолжали путь. Никакой паники, никакой суеты, всюду образцовый порядок. В самый разгар немецкого артналета бойкая девушка-регулировщица преспокойно оставалась на своем посту на перекрестке, продолжая регулировать уличное движение — четко отмахнула нам флажками, указывая дорогу. В деревне Заозерье связной сообщил нам место дислокации штаба дивизии.
По случаю праздника — Дня Красной Армии и Военно-Морского Флота работники отдела и бойцы взвода охраны выпустили стенгазету. Собралось немало интересного материала — небольшие статьи, заметки, стихи. Капитан Й. Юргайтис передал для стенгазеты фотографию его земляка лейтенанта М. Жабинскиса, погибшего в районе Невеля, а также его записную книжку со следами крови. 11 октября 1943 года Жабинскис сделал в ней последнюю запись:
«Товарищи!
Если я погибну за свободу и независимость нашей Родины, сообщите моим близким, что я до конца остался верен делу Коммунистической партии и погиб как верный сын партии!»
До начала Отечественной войны в 1940–1941 годах М. Жабинскис был работником органов государственной безопасности в Кретингском уезде Литовской ССР. Его фотографию и записную книжку в развернутом виде поместили в центре стенгазеты в черной траурной рамке.
Ныне записная книжка М. Жабинскиса с его предсмертной записью экспонируется в Музее революции Литовской ССР, в Вильнюсе.
24 февраля возвратились на старое место — в деревни Большие Старинки и Борсучина. Гитлеровцы теперь уже вынуждены были прекратить обстрел Городка, но они еще держались в Витебске и его окрестностях.
14 апреля штаб дивизии вновь расположился в деревне Воскаты. Кто-то пошутил: «Дважды Воскатская дивизия!» Незаметно пролетел второй месяц весны.
Погода 1 мая выдалась далеко не весенняя — непрерывные дожди, пронизывающий ветер, холод. Деревенские улицы превратились в непролазную грязь такую густую и вязкую, что иногда можно сапог в ней оставить. Автомашинам и вовсе не-проехать. Однако все это не могло испортить наше праздничное настроение.
В подразделениях с большим вниманием читали и перечитывали приказ Верховного Главнокомандующего, посвященный Дню международной солидарности трудящихся всего мира. Содержание и боевой дух этого документа вдохновляли всех на новые подвиги во имя победы над врагом.