4 мая перебрались в деревню Глушицы, но, видимо, опять ненадолго, ибо весь транспорт из-за бездорожья остался в Воскатах. Здесь и состоялся судебный процесс над одним из изменников Родины, о котором я хочу рассказать подробнее.

12 мая Военный трибунал 16-й стрелковой дивизии в открытом судебном заседании в присутствии множества местных жителей и военнослужащих разбирал дело изменника Родины Ивана Крюкова, 1912 года рождения, уроженца деревни Воскаты.

В начале войны Крюков, как и тысячи советских людей, был мобилизован в Красную Армию. Однако он решил не воевать: дескать, немцы ему лично ничего плохого не сделали. Руководствуясь этой логикой предателя интересов Родины, Крюков дезертировал, просочился через линию фронта и вернулся в Воскаты, которые к тому времени уже были оккупированы гитлеровцами. В 1942 году советские партизаны провели на захваченной врагом территории призыв в армию и вторично мобилизовали И. Крюкова, которого в составе группы из 300 новобранцев направили через линию фронта в Красную Армию. Однако он вновь дезертировал, пришел в Городок к гитлеровскому наймиту, некоему Мордику, и попросился на службу в полицию. Крюков не обманул надежды оккупантов. Недолго прослужив рядовым полицаем, он вскоре за усердие получил повышение и стал командиром отделения, облачился в немецкое обмундирование. Еще через две недели оккупанты назначили Крюкова помощником начальника полиции Маскаленятской волости. Ничего не скажешь, карьера молниеносная!

— Какие задачи ставились перед полицией? — задал подсудимому вопрос военный прокурор.

— Мы получили инструкцию вести борьбу против советских партизан — убивать членов их семей, сжигать деревни, находящиеся вблизи леса, арестовывать и истреблять местных жителей, недовольных оккупационной властью, оказывать всяческое содействие немецкой армии.

— Как вы выполняли эту инструкцию оккупантов?

Крюков молчит. Стоит, понурив голову, не поднимает глаз на сидящих здесь уже опрошенных очевидцев его зверств и тех, кто по счастливой случайности остался в живых.

Председатель трибунала повторил вопрос. Перед лицом неопровержимых улик Крюков признается:

— В январе 1943 года я вместе с другими полицейскими приехал в деревни Чистики и Аниски. Там мы спалили все дома, а людей согнали в деревню Маскаленяты.

Прокурор: Как были одеты изгнанные из домов люди?

Крюков: Мы людей гнали полуодетыми, кое-кто из них шел босым.

Прокурор: Какая была в то время погода?

Крюков: На дворе стоял мороз.

Прокурор: Расскажите более подробно, как сжигали дома?

Крюков: Я лично сжег восемь домов. Это было ночью. Заходил в избы, приказывал всем, как стоят, не одеваясь, бежать во двор. Кто медлил, того бил прикладом винтовки. Один старик заявил, что никуда из своего дома не уйдет, потому я его застрелил. Как и другие полицейские, забирал приглянувшиеся мне в домах вещи.

В деревне Большая Коша гитлеровцы расстреляли местного жителя Осипенко и его дочь за то, что они передали партизанам где-то подобранную винтовку. После этого Крюков явился в дом Осипенко и, обнаружив там тяжело больную жену расстрелянного, убил ее из карабина, а дом поджег.

Гитлеровцы поручили Крюкову и полицейскому Жмуйде арестовать жену и сестру партизана Киреева и отконвоировать их в полицию Городка. Однако по дороге они застрелили обеих женщин.

— Они были убиты по приказу немцев? — спрашивает прокурор.

— Нет, нам приказали арестованных под конвоем доставить в Городок.

— Почему же они были убиты?

— Мы их повели из деревни Маскаленяты в сторону Городка. Но я тогда захотел порыбачить, а Жмуйде тоже нужно было идти домой. Тогда я предложил: «Чего нам с ними возиться. Давай лучше их сразу пристрелим, и дело с концом!» Мы их отвели в кустарник и там прикончили. После я и Жмуйда разошлись кто куда.

В деревне Костьянова у озера Черново полицейские, среди которых был и Крюков, арестовали сельского учителя, приволокли его в поселок Загурье, в мороз на снегу раздели догола, избивали шомполами, стреляли из пистолета у самого уха. Затем палачи отвезли учителя на санях в поле, где его застрелили и тело бросили. Местные жители подобрали останки учителя и похоронили.

Кажется, не будет конца этому перечню кровавых преступлений — одно ужаснее другого.

— Укажите причины, в силу которых вы совершали все эти злодеяния, — обращается к Крюкову председатель трибунала, пытаясь разобраться в психологии преступника.

— Я думал, что немцы победят и Красная Армия никогда больше не вернется.

Вот и вся психология изменника, все его «оправдание».

Военный трибунал вынес суровый приговор. За измену Родине, за страдания, за кровь невинно замученных людей предателя повесили на деревенской площади.

Находясь во втором эшелоне, дивизия все время была в состоянии полной боевой готовности. Все без исключения — от командира дивизии до рядового бойца — сознавали необходимость максимально воспользоваться этой неожиданно предоставленной нам передышкой. Занятия по боевой подготовке в полках и подразделениях не прерывались ни на день. Бойцы учились усердно, хорошо понимая, что каждый усвоенный ими урок, любые вновь полученные знания помогут в бою. Всем было ясно — повоевать еще придется, гитлеровцы сами подобру-поздорову не уберутся, их надо будет силой выбивать с родной земли.

Особенно успешно проходили занятия на специально организованных учебных сборах для сержантов и рядовых по сокращенной программе курса военного училища. Проверка знаний показала, что за сравнительно короткий срок слушатели сборов отлично усвоили программу. Они хорошо изучили материальную часть, умело пользовались оружием, правильно ориентировались по карте, неплохо разбирались в тактике боя. После возвращения в свои роты, батареи, взводы эти ребята передавали накопленные знания своим боевым товарищам. Практические занятия показали, что многим сержантам можно было смело доверить офицерские должности, а рядовым, прошедшим на сборах обучение, присвоить сержантские звания. Впоследствии все так и было сделано.

В одну из майских ночей мне довелось присутствовать на занятиях наших дивизионных разведчиков, которые отрабатывали тему: «Действия разведчиков ночью на освещенной ракетами местности».

В те дни в части дивизии пригласили, представителя государственной автомобильной инспекции управления рабоче-крестьянской милиции Калининской области, который экзаменовал военнослужащих, желающих приобрести водительские права. Собралось немало народу. Мое удостоверение на право вождения автомобиля осталось в Вильнюсе, и поэтому я тоже решил сдать экзамены. Практическую езду, в том числе и по вождению мотоцикла, выдержал успешно, а вот по правилам дорожного движения здорово путал — сдавал без всякой подготовки и особенно плохо знал правила, относящиеся к трамвайному движению. Инспектор поинтересовался: в чем же дело?

— Видите ли, в Литве ни в одном городе не было трамвая. До 1926 года по Каунасу ходила конка, и я мальчишкой бегал за ней, прыгал на подножку. А на трамвае впервые ездил в Москве и не успел усвоить, когда он имеет преимущественное право проезда перекрестка.

Инспектор рассмеялся:

— Ну ладно, на фронтовых дорогах трамваев не встретите.

На выданных удостоверениях водителя инспектор проставил штемпель: «Ускоренный», то есть экзамен без специальной подготовки. С удовольствием рассматривал я полученные права шофера-профессионала третьего класса, а также права мотоциклиста. Теперь уже буду сидеть за рулем вполне официально.

Наступило лето. Газеты и радио на радостные вести в те дни не скупились, и одна из них была такова: 6 июня союзнические войска высадились на севере Франции и открыли второй фронт против гитлеровской Германии.

Услышав это сообщение, бойцы спрашивали о горечью: где же был второй фронт до 1944 года? Почему не открыли его в 1942-м? В 1943-м? Ведь каждый день стоил невиданных жертв и страданий. Теперь же, когда стало очевидно, что Красная Армия способна своими силами разгромить гитлеровскую Германию и освободить страны Европы от фашистского порабощения, они открыли второй фронт! Тем не менее мы понимали, что это событие сыграет известную роль в деле скорейшего окончания войны, сбережет нашу солдатскую кровь.

15 июня первая полоса дивизионной газеты «Тевине шаукя» вышла под крупным заголовком «Красная Армия освободит Литву от немецких оккупантов!». Ниже была помещена моя линогравюра: на развернутом знамени призыв «За Советскую Литву!», а на его фоне — бойцы в автоматами, устремленные вперед. Вдали, за извивающейся рекой Нярис, у башни Гядиминаса[9], взывает о помощи закованная в цепи аллегорическая фигура женщины, символизирующая порабощенную Литву.

23 июня войска 1-го Прибалтийского и 3-го Белорусского фронтов начали Витебско-Оршанскую операцию, а 26 июня в 22 часа столица нашей Родины Москва салютовала доблестным войскам двух фронтов, овладевшим городом Витебск, 20 артиллерийскими залпами из 224 орудий.

В окрестностях Витебска были окружены и разгромлены 5 вражеских дивизий. Гитлеровцы отходили под ударами Красной Армии. С минуты на минуту мы ждали, что придет и наш черед. Части дивизии перебазировались в лес вблизи железнодорожной станции Дретунь — между Неведом и Полоцком.

В эти дни из газет мы узнали, что 16 июня в Москве первый заместитель Председателя Президиума Верховного Совета СССР Н. М. Шверник вручил орден Ленина и медаль «Золотая Звезда» Героя Советского Союза лейтенанту В. Бернотенасу, который в своем выступлении по поручению награжденных сказал:

«От имени красноармейцев и офицеров литовского соединения Красной Армии я заверяю наше правительство, нашего Верховного Главнокомандующего в том, что мы, литовцы, до тех пор не сложим оружия, пока совместно со всеми народами Советского Союза окончательно не прикончим фашистского зверя в его собственном логове!»