19

Наркоз не скоро выпустил из своих объятий Клару Борисовну. Она спала двое суток, Давид Исаевич с нетерпением ждал, когда же она проснется.

Первое, что она сказала, открыв глаза, это:

— Песок… На ресницах — песок…

— Держись, дорогая.

— Воды…

— Пока нельзя. Потерпи.

Давид Исаевич обтер влажным полотенцем губы матери.

Он в замешательстве. Он взбудоражен. Его терзал вопрос: для чего? Вытерпеть такие мучения, чтобы вскоре обрести еще более страшные? Очень хотелось, чтоб мама жила как можно дольше. Но чем больше она будет жить, тем дольше будет страдать.

Через несколько дней, однако, Давид Исаевич забыл про эти свои размышления. Мать пришла в себя и впервые после операции улыбнулась:

— Может, еще подержусь на ногах? — Кусочком марли потерла губы и взглянула в круглое зеркальце: — Не узнаю себя, господи. — Немного помолчав, словно что-то вспоминая, сказала: — Зуб куда-то девался. Спереди золотая коронка была — и нет ее. Чувствую, что-то не так, как должно быть. Либо проглотила, либо выхаркала с рвотой. Как муха стала, муха — и все тут. Но сейчас мне намного лучше, чем прежде. — Немного подождав, жалобно добавила: — Есть хочу.

Через недельку она завела разговор о Привольном переулке:

— Пора домой! Где Макар телят гонял, видела, хватит, здоровье, тьфу-тьфу, не сглазить бы, возвращается, теперь уж никакой дьявол не возьмет меня, пока душа не выйдет вон. Домой! В гостях хорошо, да дома лучше. Самый лучший курорт — дома…

Боли, правда, не такие, как раньше, иногда появлялись, но ее это не тревожило — хорошенького понемножку. Что-то в ее сознании перевернулось. Возможно, она действительно спасена — Полинька ее из рук ангела смерти вырвала…

Выписать домой свою старую подругу Полина Наумовна согласилась с одним условием: чтоб она честно выполняла ее требования.

Пожалуйста, почему бы нет?

Последнюю ночь в больнице Клара Борисовна не могла заснуть. Волнение не покидало ее. Давид Исаевич сидел возле нее, ждал, пока она сомкнет глаза, чтоб и самому вздремнуть немного. Он, однако, не дождался — что-то да стоит бессонная неделя. Разбудила его знакомая, грустная мелодия. Пела мама. Ее голос! Сомневаться не приходится. Мотив и слова песни Давид Исаевич знал очень хорошо с самого раннего детства. Песню эту ему очень часто пела бабушка Малка. И мама потом пела эту песню. Давид Исаевич любил эту песню о музыканте, о его скрипке с живыми струнами, о любви и страданиях. Конец песни Клара Борисовна напевала неожиданно бодро, хотя финал далеко не веселый: «Одна-единственная струна осталась — но музыкант жив, ах, как хочется, как жаждет он играть. Он берет скрипочку в руки — настраивает ее, но нет, напрасны его старания… Струна всхлипывает, рыдает, вздыхает и… лопается… Порваны струны — лежит на земле старая, сломанная скрипка. Нет больше скрипки, нет струн. Кончилась глупая песенка».

Глаза Клары Борисовны слипались, она еле слышно прошептала:

— Домой! Домой…