В Киеве летом 1937 года С.Л. Якир подписалась под отречением от мужа, мучительно страшась за судьбу своего сына Петра. И не зря она боялась за него. И напрасно, выходит, отрекалась она от мужа – это нисколько не помогло ее сыну, как и ей самой. Из воспоминаний П.И. Якира: «…Через месяц моя мать и другие жены осужденных, неизвестно за что были арестованы (в Астрахани. – Н.Ч.). Меня определили в детприемник. А два дня спустя за мной приехали ночью сотрудники НКВД и повезли на допрос, прежде тщательно обыскав…»[509]
Петр Якир был судим дважды: первый раз в мае 1938 года, когда ему не исполнилось и 15 лет. Тогда Особым Совещанием он был осужден к пяти годам заключения за то, что якобы являлся участником контрреволюционной анархической группы и занимался при этом антисоветской агитацией. Второй раз Петр был осужден в феврале 1945 года тем же органом к 8 годам лишения свободы – «за проведение антисоветской агитации и разглашение сведений, не подлежащих оглашению». Последнее приводит в недоумение: кто это в обстановке сплошной шпиономании, да еще в условиях войны, мог доверить вчерашнему зеку, сыну врага народа какие-то более или менее важные секреты. Чего только не писала в протоколах рука следователя Министерства госбезопасности!
Не всякий мужчина выдерживал те испытания, что выпадали на долю узника ГУЛАГа. А что уж говорить тогда о психике ребенка, каковым по существу к моменту ареста родителей являлся Петя Якир. И не удивительно, что у него осталась глубокая обида на всех, кто разрушил так хорошо начавшуюся жизнь – на Сталина, партию, Советскую власть и органы НКВД. Что в конечном счете и привело его к третьей судимости, о которой ниже упомянем. Вот что писал Петр Якир в начале 60 х годов: «…Как-то Сталин сказал, что сын не отвечает за отца. И обманул. Во всяком случае, меня и моих друзей. Много лет я, мальчишка, потом юноша, затем взрослый человек, «отвечал» за отца, к тому же ни в чем не виновного. Каких только обвинений не предъявляли мне – одно нелепее другого!..»[510]
Итак, судили Петра Якира и в третий раз. но это происходило уже в 60 х годах. Обвинялся он и на сей раз в антисоветской агитации…
Известно несколько случаев, когда Ежов, а затем и Берия знакомили высокопоставленных лиц в наркомате обороны с обвинениями в их адрес со стороны уже арестованных командиров РККА. Так поступил, например, Ежов в отношении маршалов Буденного и Егорова, командармов Шапошникова и Федько. Цель подобных поступков предельно ясна – взять их покрепче «на крючок», сделать их послушными и «ручными», внушить трепет перед органами НКВД и при малейшей возможности всячески шантажировать, оказывать давление, заставлять постоянно оправдываться, особенно если за решеткой у них оказался кто-либо из родных или близких.
Семен Буденный и Александр Егоров прочно сидели на крючке у Ежова – их жены были арестованы. И проходили они не по какой-то там бытовой статье, а по самой страшной – пункту «а» 58 й статьи (измена Родине, шпионаж в пользу иностранного государства).
Писательница Лариса Васильева в книге «Кремлевские жены» (изд-во «Вагриус», 1992) приводит некоторые документы, касающиеся этих двух женщин – Ольги Стефановны Михайловой-Буденной и Галины Антоновны Егоровой (урожденной Цешковской). Обратимся и мы к названным материалам, в первую очередь к заявлению С.М. Буденного в Главную военную прокуратуру (июль 1955 года) с просьбой о реабилитации его бывшей жены.
«В первые месяцы 1937 года (точной даты не помню) И.В. Сталин в разговоре со мной сказал, что, как ему известно из информации Ежова, моя жена Буденная-Михайлова Ольга Стефановна неприлично ведет себя и тем самым компрометирует меня и что нам, подчеркнул он, это ни с какой стороны не выгодно, мы этого никому не позволим.
Если информация Ежова является правильной, то, говорил И.В. Сталин, ее затянули или могут затянуть в свои сети иностранцы. Товарищ Сталин порекомендовал мне обстоятельно поговорить по этому поводу с Ежовым.
Вскоре я имел встречу с Ежовым, который в беседе сообщил мне, что жена, вместе с Бубновой и Егоровой, ходит в иностранные посольства – итальянское, японское, польское, причем на даче японского посольства они пробыли до 3 х часов ночи…
О том, что жена со своими подругами была в итальянском посольстве, точнее у жены посла, в компании женщин и спела для них, она говорила мне сама до моего разговора с Ежовым, признав, что не предполагала подобных последствий.
На мой вопрос к Ежову, что же конкретного, с точки зрения политической компрометации, имеется на ней, он ответил – больше пока ничего, мы будем продолжать наблюдение за ней…
В июле 1937 года по просьбе Ежова я еще раз заехал к нему. В этот раз он сказал, что у жены, когда она была в итальянском посольстве, была с собой программа скачек и бегов на ипподроме. На это я ответил, ну и что же из этого, ведь такие программы свободно продаются и никакой ценности из себя не представляют.
Я думаю, сказал тогда Ежов, что ее надо арестовать и при допросах выяснить характер ее связей с иностранными посольствами, через нее выяснить все о Егоровой и Бубновой, а если окажется, что она не виновата, можно потом освободить.
Я заявил Ежову, что оснований к аресту жены не вижу, так как доказательств о ее политических преступлениях мне не приведено.
…Впоследствии, после ареста ряда директоров конных заводов – Александрова, Чумакова, Тарасенко, Давыдовича и других, а также ареста жены, я пришел к выводу, что все это Ежов делал с той целью, чтобы путем интриг и провокаций добиться получения показаний против меня… и расправиться со мной…»[511]
В приведенном заявлении маршала Буденного содержится ответ на ряд вопросов, возникающих у читателя при чтении данной главы. Наличие тяжкой и душной атмосферы подозрительности в высших эшелонах властных структур, абсурдность, нелепость и явная надуманность предъявляемых обвинений, наличие агентурной слежки даже за представителями высшего слоя общества, большая осведомленность И.В. Сталина в вопросах «компромата» на свое ближайшее окружение, его нежелание прекратить такие постыдные для цивилизованного мира явления, постоянный поиск все новых и новых жертв для ненасытного Молоха – это только часть выводов, напрашивающихся после изучения данного документа, выводов, лежащих на самой поверхности. А если копнуть поглубже, поскрести более основательно?
Действительно, процитированный документ, как свидетель той эпохи, способствует приоткрытию завесы времени и пониманию в определенной мере механизма действий адской машины уничтожения лучших представителей советского народа в 30 е годы.
Михайлову-Буденную О.С. арестовали в августе 1937 года. Следователи вынудили ее написать заявление на имя Ежова, в котором она усиленно оговаривает своего мужа. Что стоят, например, такие места ее показаний: «За двенадцать дет совместной жизни с Буденным у меня накопилось много фактов, свидетельствующих о том, что он вел какую-то нехорошую работу против руководителей нашей страны, и в первую очередь против Сталина и Ворошилова, и об этих фактах я и хочу сообщить в этом заявлении».
Или: «Семен Михайлович всегда держался особняком от Тухачевского, Якира, Уборевича и Корка, однако в конце 1936 или в начале 1937 года Семен Михайлович был на даче у Тухачевского, сказал, что они заключили между собой деловой договор, будут во всем помогать друг другу и не будут ссориться, одним словом, дружба до гробовой доски. Семен Михайлович и Егоров зачастили на дачу к Тухачевскому, что резко бросалось в глаза».
Любой читатель, знакомый с событиями в стране и армии в описываемый период, сразу увидит в этих фрагментах показаний жены Буденного усилия следствия во что бы то ни стало найти подходящий материал для обвинения и ареста еще одного Маршала Советского Союза. Ведь совсем недавно широкую огласку в стране и за рубежом получил процесс над Тухачевским и его подельниками. Пресса вовсю трубила о наличии в Красной Армии разветвленного заговора. Но тот процесс закончился. Для поддержания же волны народного гнева на должном уровне нужна была свежая кровь врагов, нужны были новые жертвоприношения.