26

Антонова разбудил долгий и настойчивый телефонный звонок, когда за окном еще стыла мгла. Звонил Камов.

— «Арктика» пришла в порт ночью. Стоит у причала.

— Откуда вы это знаете? — изумился Антонов, с которого мгновенно слетела сонная одурь.

— К нам в отель приехал таксист из порта. Говорит, что возле судна собираются люди, говорит, заварушка назревает…

Камов посопел в трубку:

— Андрей Владимирович, вы слышите меня?

— Слышу! — растерянно отозвался Антонов. — Ладно, спасибо, что сообщили. Дело серьезное. Сейчас поеду.

— Вот, вот! Серьезное дело! — пробасил Камов. — Поэтому поеду с вами.

— Со мной? Это зачем?

— А затем, что не хочу, чтобы вы ехали один. У меня первая половина дня свободна, так что я с вами!

Тон его был почти приказным.

— Это что же, вроде охраны при моей особе? — Антонов начинал злиться.

— Вовсе нет! — спокойно ответил Камов. — Просто хочу взглянуть на наших морячков. Поэтому заезжайте за мной. Жду у подъезда отеля.

Было ясно, что Камов не примет никаких возражений. Ну и черт с ним! Раз сам напрашивается!

Вчера на совещании у посла решили, что в связи с чрезвычайными обстоятельствами первоначальный план торжественной встречи «Арктики» отменяется. Из секретариата министерства иностранных дел сообщили: положение тревожное, на причале может возникнуть митинг совсем другого толка. Поэтому в нашем посольстве условились, что на встречу «Арктики» доедут двое: советник Рябинкин, как непосредственно отвечающий за экономическое, в том числе рыболовное, сотрудничество, и Антонов, как консул — его дело оформить приход судна. Разумеется, должен был ехать на встречу «Арктики» еще и представитель Минрыбхоза Богма, но два дня назад могучего Богму свалил жесточайший приступ легочной малярии с предельно опасной температурой.

Как же теперь быть с Камовым? Никакого отношения к рыболовству не имеет, еще влетит за третьего «несогласованного». Да ладно уж, семь бед — один ответ.

Антонов набрал домашний номер Рябинкина — телефон не отвечал. Рябинкин уже третий месяц жаловался, что никак не исправят поврежденную во время дождя телефонную линию, ведущую к его дому. Другой на его месте давно бы добился ремонта, сам бы залез на столб и исправил линию, как это однажды сделал Антонов.

Но Рябинкин не способен на такие поступки. Он приехал в Асибию с намерением спокойно, беззаботно просуществовать три года своей командировки и убраться восвояси. Этот улыбчивый, спокойный, с мягкими движениями человек напоминал Антонову доброго ленивого крота из детской сказочки. Сейчас этот крот, наверное, мирно почивает на своей вилле, защищенный от всех беспокойств испорченной телефонной линией.

Пришлось позвонить дежурному коменданту: посылайте за советником машину, будите его, везите в порт.

Камов давно прохаживался, ожидая Антонова у отеля.

— Упрямый вы человек! — проворчал Антонов, когда тот сел в машину.

— В этой обстановке вдвоем спокойней! — невозмутимо ответил Камов.

Когда они подъезжали к порту, уже рассвело. У ворот машину задержали солдаты — значит, прислали на всякий случай, но, увидев дипломатический номер, сержант махнул рукой: проезжай!

В этот час, в лучах восходящего солнца, недавно обновленные свежей краской палубные надстройки «Арктики» слепили белизной, казалось, судно только что пришло из студеных арктических просторов, и его корпус источает спасительную прохладу.

— На айсберг похожа, — сказал Камов.

На причале возле траулера толпилось несколько десятков парней. Их ленивый, вальяжный вид свидетельствовал о том, что болтаются они здесь без дела — то ли ожидая чего-то, то ли из простого любопытства. Внизу, у трапа «Арктики», прохаживались два автоматчика в форме парашютистов.

Должно быть, вахтенные: на «Арктике» сразу же доложили начальству о прибытии посольской машины, и, когда Антонов и Камов поднялись по трапу, наверху у борта их уже ждал капитан. Рядом с ним стоял пожилой африканец с грустно сосредоточенным лицом.

— Наконец-то! — сказал капитан, протягивая Антонову руку. — Заждались вас, Какая-те ерунда здесь творится.

Он представил асибийца:

— Мосье Кулу. Из министерства экономики. Первым прибыл нас встречать.

Антонов пожал вялую, мокрую от пота и ненормально горячую кисть чиновника и понял, что у мосье Кулу приступ тропической малярии. Малярию африканцы перекосят иначе, чем белые. Европейца болезнь поражает внезапно, ярким всепоглощающим: костром, ввергая в чудовищный жар и озноб. В африканце же тлеет, как древесный уголь, истязает медленно, мучительно, не сваливает с ног, как свалила Богму, а по капле высасывает силы.

— Кофейку? — предложил капитан.

— Неплохо бы! — сказал Камов.

За чашкой кофе обрисовали гостям обстановку. Два дня назад на борт «Арктики» из министерства экономики пришла радиограмма с требованием по причине большой важности прийти в Дагосу до восхода солнца. Ну, пришли! Вынуждены были поднапрячься, машины истязали в предельном режиме, топливо перерасходовали. А зачем? Вот уже три часа стоят без толку. Встретил их этот полудохлый мосье Кулу и ничего сказать не может или не хочет. Явно темнит. Что здесь происходит? Почему нет грузовиков, грузчиков? Какие-то странные личности ходят по пирсу, солдаты с автоматами… Капитан на всякий случай машинную вахту оставил в полном составе. А дальше? Мосье Кулу бормочет, что надо, мол, ждать прибытия из города какого-то важного чина.

— А мне не чины нужны, а транспорт для разгрузки, — ворчал капитан. — Пусть забирают свою рыбу!

— Много привезли? — спросил Камов.

Капитан удовлетворенно прищурился:

— Хорошо взяли. Полные трюмы. Пятьсот тонн, в основном сардина, но и ставриду тоже прихватили.

— Бесплатно рыбу им отдаем, — сообщил Антонов. — Вроде в дар. Ловили-то в их водах. Рыба их, законная. Наш только труд.

— Мне все равно! — Капитан пожал плечами. — Бесплатно так бесплатно, мне только указание на то соответствующее нужно. Нам важно, чтоб рыба не тухла, чтоб людям пошла.

Он прикурил сигарету, задумчиво выпустил к потолку колечки дыма.

— В сентябре перед отходом я как-то бродил по припортовым кварталам. Бедно живут люди! Смотришь и содрогаешься. Бедно…

— А судно с экипажем будет передано в аренду Асибии, — продолжал Антонов.

Капитан кивнул:

— Знаю. Получил радиограмму из Запрыбы. Экипаж здесь, в Дагосе, менять будут. Срок вышел. Нам бы к Новому году домой, в Калининград!

Встал, прошелся по каюте, взглянул в иллюминатор на город.

— Это хорошо, что рыбу отдадим бесплатно. Дохода от нее — грош, а им подмога. Бедно живет народ.

Прошел час, а никаких новостей не поступало. Кроме мосье Кулу, на борт не пожаловали даже представители портовых властей. Толпа на причале росла, слоняющиеся возле «Арктики» парни будто очнулись от утренней полудремоты, шумели все громче, и шум доносился до капитанской каюты.

Они поднялись на мостик, вышли на его крыло. Их тотчас увидели на пирсе, толпа враждебно сверкнула белым оскалом зубов: что-то кричали и над одинаковыми черно-курчавыми головами взлетали сжатые кулаки. Теперь внизу, возле судна, стояло уже четверо автоматчиков. Расставив ноги, грозяще невозмутимые солдаты сжимали оружие и угрюмо поглядывали на толпу.

— У вас на борту, кажется, были практиканты-асибийцы? — спросил Антонов капитана.

— Были. Четверо! Но как только причалили, они тут же умотали домой. Истосковались без своих бабенок. Говорят, африканцы поститься не могут, не то что мы.

— А здесь слух распространяли, да и за границей писали в газетах, будто на борту «Арктики» практикантов били, а один даже бросился за борт…

Капитан кивнул, улыбнувшись одними глазами:

— Верно! Ушли от нас, как инвалиды, согнувшись в три погибели… от тяжести подарков, которые им надавал экипаж. Все четверо.

Вдруг Антонов разглядел в толпе знакомую красную майку с черным орлом на груди и над вей круглую ушастую голову — Коффи! Мальчишка, поняв, что его увидели с мостика, поднял было руку, приветствуя Антонова, но тотчас опустил, опасливо взглянув на окружавшие его суровые лица.

— Знакомый? — спросил капитан.

— Этот мальчишка, можно сказать, мне жизнь спас.

— Так зовите его сюда, на борт, — предложил капитан. — Накормим. У нас сегодня отличный флотский борщ. Они же здесь все голодные.

Антонов махнул Коффи рукой, и мальчик под хмурыми, враждебными взглядами толпы неуверенно поднялся по трапу на борт русского судна. Его тут же передали буфетчице, и та повела Коффи на камбуз.

Приехал, наконец, и Рябинкин. Машина советника робко подобралась к самому трапу, и толпа перед ней нехотя расступилась. Рябинкин торопливо взбегал по трапу, и сверху было видно, как поблескивала его вспотевшая лысина.

— Что здесь происходит? — спросил он, шагнув с трапа на борт и увидев Антонова. — Почему не идет разгрузка?

— Это вас надо спросить, — перебил его Антонов. — Рыба по вашей части, Иван Иванович.

Рябинкин болезненно поморщился. Вид у него был несчастный. И тут приметил на палубе асибийского чиновника.

— Мосье Кулу! Рад вас видеть. Может быть, вы что-нибудь скажете? Почему судно не разгружается?

Чиновник выглядел еще более несчастным, чем Рябинкин.

— Не знаю, мосье, почему не едет… — бормотал он. — Не знаю…

— Кто именно? — не понял Рябинкин. — Кто не едет?

— Кто-то…

«Более нелепую ситуацию трудно предположить», — подумал Антонов. Взглянул за борт. Толпа на причале еще больше загустела. Откуда-то влились в нее несколько десятков молодых женщин в цветастых платках на головах. В низкий, хрипловатый, тяжелый гул толпы женщины внесли свои визгливые нотки, также, как мужчины, они как по команде выбрасывали над головами сжатые кулаки, при этом их мощные груди вскидывались, словно грозили тараном стальному борту «Арктики».