— Они убьют дядю! Если уже не убили! — Катя перевела дыхание и облизнула спекшиеся губы. Лицо ее было несчастным. Еле слышно выдавила из себя: — У меня, Андрей Владимирович, вся надежда на вас.

Антонов молчал. Что он мог сейчас сделать? Идет бой, неизвестно, чем все это кончится, кто возьмет верх. Где искать Литовцева? А если и найдет, как его выручить — он же гражданин Франции! Это обязанность Мозе. Но тот ничего делать не будет, ясно. Мозе, судя по всему, в числе организаторов налета. Теперь понятно, зачем ему понадобилось лезть в колючий кустарник в десяти километрах от города, наверняка там, как раз на посадочной трассе, он готовил место для другого «Жана». Да, дела у Литовцева неважные.

— Ваш дядя знал о том, что вы мне сообщили о плане нападения на Дагосу?

— Я предупредила его, что скажу вам, и он не возражал.

— Хорошо! Пока идей у меня никаких. Но вы можете поверить, что постараюсь сделать все от меня зависящее!

Когда он отъезжал, Катя стояла у калитки, и ее одинокая фигурка олицетворяла такую потерянность и беззащитность, что у него дрогнуло сердце. Антонов резко затормозил, дал задний ход, снова поравнялся с калиткой, выскочил почти на ходу, схватил ее за руки:

— Хотите, я вас отвезу к нам в посольство? Там сейчас безопаснее! Хотите?

Она энергично замотала головой:

— Нет! Нет! Я должна быть здесь. А вдруг его отпустят? Он же ни в чем не виноват! Ни в чем!

И заплакала, уткнувшись лицом ему в грудь.

На набережной Антонов притормозил, ему показалось, что стрельба теперь доносится и с востока, где был порт. Неужели высадились и там? А ведь в порту наши специалисты-рыбники, приехавшие неделю назад для подготовки соглашения по совместному рыболовству.

Он вышел из машины, чтобы точнее определить направление пальбы, и не успел оглядеться, как его окружили человек десять мужчин и женщин, вооруженных мачете. Предводительствовал ими пожилой человек в полувоенной куртке, в руках он держал пистолет. Решительно наставил оружие на Антонова:

— Руки вверх!

Антонов попытался объясниться, но тот повторил:

— Руки вверх!

— Я — советский консул! — сказал Антонов.

— В полиции разберутся, кто ты на самом деле! Пошли!

С большим трудом ему удалось уговорить дружинников подъехать к полиции с ним на машине. Они согласились с недоверием. На заднем сиденье устроилось четверо, рядом с Антоновым сел вооруженный пистолетом старший.

— Если будешь дурить, получишь пулю! — предупредил он.

Случившееся вовсе не напугало Антонова — во время поездки по городу Демушкин преподал ему хороший урок самообладания. «Главное — держать себя с той же невозмутимостью, с какой держался поверенный», — думал Антонов.

А ребята-дружинники молодцы! Значит, призыв президента услышан, значит, простой народ встает на защиту республики. А ведь во время той встречи в президентском дворце Абеоти дал понять, что не очень уверен в поддержке населения. Но почему палят в районе порта?

— Скажи, товарищ, почему стреляют в восточной части города? — спросил он своего соседа. — Неужели и там высадились?

Человек с пистолетом даже задохнулся от возмущения.

— Взят в плен и еще выведывает военные сведения! — прорычал он и больно ткнул дулом пистолета в подбородок Антонову. — Какой негодяй! Еще слово, и я тебя пристрелю как собаку. Ты вовсе не советский консул, ты шпион империализма!

А ведь и вправду пристрелит! Антонов решил, что помалкивать сейчас самое лучшее.

Около городского полицейского управления толпился народ, в основном молодые парни, громко о чем-то разговаривали. Когда Антонова вводили в двери управления, они угрожающе вскидывали кулаки и свирепо поблескивали белками глаз. В спину Антонова упиралось дуло пистолета.

— Убей его! — кричали из толпы. — Убей!

Первый, кого он увидел в дежурном помещении, был Яо Сураджу, комиссар по экономике республики. Он стоял посреди просторной комнаты, широко расставив ноги. На нем был его неизменный наряд — пятнистая форма парашютиста, и, как всегда, лихо сдвинутый набок берет, на животе в кобуре свисал огромный, типа маузера, крупнокалиберный пистолет. Правая рука комиссара до локтя была стянута бинтом и лежала на повязке, перекинутой через шею.

— А это что за фрукт? — зычным голосом спросил он вошедших и вдруг в изумлении выкатил свои и без того выпученные бармалеевы очи. — Вот это да! Советский консул?

Антонов, которого продолжали крепко держать за руки и смирять вдавленным в спину пистолетным дулом, коротко объяснил, что с ним произошло.

— Отпустите! — скомандовал комиссар и протянул Антонову левую здоровую руку. — Не наложили вам сгоряча? А то ведь у нас народ отчаянный.

— Нет!

— А вашему аэрофлотовскому чину чуток досталось, — Сураджу зычно хохотнул. — С синяком под глазом. У вас, у белых, синяки очень уж заметные. Мы его полчаса назад на нашей машине отправили в посольство.

Антонов показал глазами на забинтованную руку комиссара:

— Ранены?

— Зацепило. У телеграфа. Они телеграф пытались взять, а мы их там долбанули. Били как собак! Беспощадно. — Сураджу сжал в кулак здоровую руку. — Они думали, что в это воскресное утро застанут нас врасплох, да не тут-то было.

— А кто напал? Чьи это солдаты? Кто их послал?

— Белые наемники! Солдаты империализма. Реакция их послала. Та самая реакция, которая отправила на тот свет нашего посла и вашего геолога Камова. Это их рук дело, теперь мы знаем.

Он взглянул на обескураженно застывших у дверей дружинников.

— Можете идти, товарищи! — сказал им и протянул каждому здоровую руку. — Спасибо! Вы проявили настоящую революционную бдительность. Правда, на этот раз попал свой товарищ, советский консул, но все равно, действовали правильно.

Когда они ушли, Сураджу пояснил:

— Мы победим, конечно! Победим потому, что народ встал на нашу сторону. Вы видели это собственными глазами!

Голос комиссара дрожал от восторга.

— А какова обстановка сейчас в городе? — спросил Антонов.

Комиссар охотно рассказал о происходящем. Наемников, вероятно, сотни три. Все с автоматами, есть у них даже и минометы. Блокировали аэропорт, попытались захватить телеграф и радиостанцию, но были отброшены. Сейчас ведут безуспешный штурм президентского дворца. Но президента там нет. Нападавшие рассчитывали на помощь контрреволюции, однако просчитались. Правда, в восточной казарме — она в районе порта — подняла бунт охранная рота, но казарма сейчас окружена, и с часу на час бунтовщики будут разоружены. Комиссар только что приехал из района главных боевых действий. Нападающие ведут бой лениво. Видимо, ждали поддержки со стороны контрреволюции, а контрреволюция, увидев на улицах вооруженный народ, струхнула. Такова обстановка, и он, Сураджу, сейчас ждет подхода из Кинди отряда броневиков, чтобы самому повести их в решающий бой.

— Как только придут броневики — им крышка! — гремел Сураджу. Поднял руку со сжатым кулаком. — Они не пройдут!

Лицо комиссара сияло, он был полон энергии, радостного подъема. Пришел для Сураджу его звездный час. «Вот где настоящее поле его борьбы, — подумалось Антонову, — а не в тесных министерских кабинетах!»

— Они не пройдут! Они рассчитывали на внезапность. А мы знали, что на нас готовится нападение. Верные люди нас предупредили заранее. Только мы не предполагали, что с воздуха…

«Знать-то они знали, — подумал Антонов, — но, судя по всему, не очень-то подготовились к встрече незваных гостей. «Не предполагали, что с воздуха!» В том-то и дело: надо было предвидеть все».

— Есть с их стороны убитые и раненые, — продолжал хвалиться комиссар. — Несколько пленных захвачено. Кроме того, взято четыре белых лазутчика. Давали самолетам привод по радио.

Комиссар наморщил лоб.

— Мне показалось, что одного из них я видел на приеме в вашем посольстве. Могло такое быть? Или мне померещилось? Совпадение?

— Нет, не совпадение! — сказал Антонов. — Именно его вы и видели у нас на приеме. Это…

Антонов покосился на стоящих в дальнем конце комнаты двух солдат и полицейского и, понизив голос, чтобы те не слышали, продолжал:

— Это Литовцев, французский гражданин, бизнесмен.

— Он укрывал в доме вражеского радиста. Я только что его допрашивал. За такое дело…

— Он не укрывал радиста! — спокойно возразил Антонов и коротко рассказал о случившемся в доме Литовцева.

Сураджу задумчиво почесал мясистый нос.

— Можете за все это поручиться? Поручиться, как советский консул, что все это — правда?

— Могу, — твердо произнес Антонов. — Посольство на такое меня не уполномочивало, но лично я — ручаюсь!

— Этого достаточно! — удовлетворенно кивнул Сураджу. — Вы же понимаете, что его ждет в противном случае.

— Понимаю! И, опасаясь за его жизнь, скажу вам еще кое-что, — Антонов совсем понизил голос: — Вы говорили о верных людях, которые предупредили о налете. Так вот, Литовцев один из них.

Комиссар озадаченно потрогал свои усы, словно вспоминая о чем-то, вдруг решительно обернулся:

— Сержант! Ну-ка приведи сюда задержанного. Того, что старше всех, седого! Веди вон в ту свободную комнату, — ткнул пальцем в сторону одной из дверей. — Снова буду допрашивать! А придут броневики — немедленно сообщи!

У Литовцева просветлело лицо, когда вместе с комиссаром он увидел в комнате Антонова. На старика больно было смотреть: глаза ввалились, одна щека распухла, на нижней губе алела ссадина — били, должно быть!

— Товарищ Антонов мне рассказал о вас все, — строго прогудел Сураджу. — Почему на допросе вы не сообщили мне правду?

— Я не мог! — глухо ответил Литовцев. — Вы задавали вопросы в камере, а там было еще трое.

— Вы их боитесь?

— Конечно. Я эту публику знаю. Отомстят.

Сураджу недобро усмехнулся:

— Эти уже вряд ли. Мы их судить будем, как судим вооруженных бандитов. Без всякой пощады!

В комнате были стулья, но Сураджу сам не садился и другим не предлагал.