Адская настоечка действовала – зрение у Мазура обострилось, он подмечал в лесу оттенки и детали, которых прежде ни за что не увидел бы на таком расстоянии. То же самое происходило и со звуками, из ушей словно вынули пробки. Полезная вещь, ни в чем не уступает иным засекреченным пилюлям...

Он, держа на коленях автомат, зорко наблюдал за стеной леса – родственнички и в самом деле могли выйти на тропу войны. Бокаси, наконец, после долгих усилий завел дряхленький мотор, грохотавший не хуже двигателя гоночной машины. Наверняка в радиусе пары-тройки километров по обоим берегам было слышно. Кацуба поневоле замолчал – ни один певец не выдержал бы конкуренции с тарахтящим движком.

Коряг, гнуснопамятных по Уакалере, тут не было – видимо, эта речушка не имела связи с теми, что брали начало в горах, и потому плавучего мусора почти не встречалось. Если бы не кровососущий гнус, прорывавшийся сквозь любые заслоны репеллента, плавание выглядело бы чуть ли не пикником – а так пришлось снова кутаться в накомарники.

Бокаси, сидевший возле мотора, перекрикивая его треск, о чем-то принялся расспрашивать. Кацуба фыркнул, Ольга слегка порозовела.

– О чем это он? – спросил Мазур.

– Индейские глупости... – отмахну-лась она.

– Почему же глупости? – осклабился Кацуба. – Вполне дельные уточнения. Наш друг интересуется насущными подробностями того, как у городских белых принято мстить. Цивилизованный индеец, видишь ли, если ему в походе сопутствует его женщина, после того, как добросовестно и педантично перережет глотки всем врагам, со всем старанием принимается любить означенную женщину прямо на месте схватки. Пролитие крови, видишь ли, должно непременно сопровождаться пролитием животворящего семени – круговорот жизни и смерти в природе... ну, дальше сплошная философия. Словом, он как раз и интересуется насчет вас – что там у белых на сей счет принято...

Ольга не особенно сердито, но все же не без суровости произнесла несколько длинных фраз. Кацуба шепотом перевел Мазуру:

– Ехидно спрашивает, как смотрит индейская философия на тот факт, что женщина в данном случае не уступает своему спутнику в умении и желании разделаться с врагами, а следовательно, тоже является воином.

– А он? – спросил Мазур, когда Бокаси, закатив глаза, откликнулся длиннейшей тирадой.

– Сокрушается, что в мире становится все меньше порядка и древнего благолепия, – коли уж женщины не только ходят в мужских штанах, но и на равных участвуют в благородной мужской вендетте. Очень его возмущает упадок нравов.

– Интересно, как это совмещается со вчерашним инцидентом?

– Да так и совмещается – без сучка без задоринки. Изменила – получи мачете по темечку, в этом как раз кроется порядок и древнее благолепие.

– Вообще-то смысл есть... – мечтательно сказал Мазур. – В этом их древнем благолепии...

– Ну конечно! – возмутилась Ольга. – Я не сторонница феминисток, однако...

Бокаси, решительно хлопнув ее по плечу, заставил замолчать. Проворно дернул какой-то шарик на кожаном ремешке, и мотор смолк. Двумя тычками шеста индеец направил лодку к правому берегу, к чащобе.

Мазур с Кацубой схватились за автоматы.

Труп лежал ничком, наполовину в воде, над которой виднелся только затылок с завитками иссиня-черных волос. Руки вытянуты, загорелый, худой и почти голый – из одежды лишь ветхие джинсы, грубо обкромсанные выше колен. Судя по ороговевшим подошвам, человек всю свою сознательную жизнь проходил, не обременяя себя обувью.

Бокаси, обронив пару фраз, переступил через борт – на нем были домотканые штаны до колен, крайне удобные для того, чтобы бродить босиком по мелководью. Навалившись на шест, Кацуба вытолкнул лодку подальше от берега и удерживал на месте.

Проводник с невозмутимым лицом перевернул труп на спину. Стоя в воде, присел над ним на корточки, потрогал. Державший лес под прицелом Мазур без труда рассмотрел, что горло у покойника прямо-таки перехвачено до шейных позвонков – очень похоже, мастерским ударом мачете. Вся кровь уже успела стечь в реку, жуткая бледная рана походила на сюрреалистическую улыбку.

Повинуясь жесту проводника, Кацуба подогнал лодку, индеец ловко запрыгнул в нее, почти на качнув, забрал шест у Кацубы и выгреб на середину. Лицо у него, хотя и невозмутимое, не было вовсе уж деревянно-куперовским, и Мазур легко определил: проводник не на шутку встревожен...

Хуже нет быть свидетелем разговора, в котором не понимаешь ни слова, особенно в такую минуту. Вот уж действительно, плывем, как кабальеро в старину: именно так все и выглядело во времена Кортеса, надо полагать, когда трупы с перерезанными глотками были привычной деталью пейзажа...

Трое тихонько переговаривались, Мазур ежился от нетерпения, поводя толстым из-за глушителя стволом автомата.

Глава тринадцатая

Сатрап местного значения

И наконец уловил хоть что-то понятное – явственно прозвучавшее слово «барбарос».

– Лесной индеец? – спросил он.

Ольга кивнула:

– Типичный. Где-то поблизости, Бокаси уверяет, селение.

– Что, очередная жертва незаконной любви и ревности? – попытался пошутить Мазур.

Не вышло шутки – спутники смотрели на него скорее досадливо, как на несмышленыша, не понимающего очевидных вещей.

– У лесных несколько иные традиции, – сказал Кацуба. – Может показаться смешным, но нравы нашего проводника – как раз продукт несколько более цивилизованной, оседлой жизни. Лесных мало, если начнут из-за подобных вещей резаться, вымрут. Там свои обычаи, исключающие смертоубийства внутри коллектива...

– Тогда?

– Спроси здешнюю уроженку, – не без некоторого ехидства сказал Кацуба.

– А ведь дымом несет... – протянул Мазур. – Явственно... Оля, что это может быть?

Отвечать ей было неприятно, он моментально понял. Сердито отвернулась, бросила:

– Случается такое в глуши. Если племя не хочет уходить с земли, которая кому-то приглянулась...

– Ага, – тут же сообразил Мазур, что-то о подобном слышавший. – Захолустные магнаты, полезные ископаемые, драгоценные породы дерева?

Она неохотно покивала:

– Конечно, есть департамент по делам лесных индейцев, есть законы и строгие правила, только вот не всегда есть возможность укоротить руки окраинным «барончикам». Это не вчера началось и не сегодня, уж как ни бился дон Астольфо, а с корнем выжечь даже у него не получилось...

– Так, – сказал Мазур. – Это что же, есть риск попасть в самые что ни на есть нежелательные свидетели?

– Боюсь, что так, – поджала губы Ольга. – Тут никакое «сальвокондукто» не поможет. Только... – и выразительно похлопала по кобуре своей «беретты».

– Очень мило. А как-нибудь объехать стороной нельзя?

– Не получится. Бокаси говорит, нет тут таких притоков... Если что, будем драться. Лишь бы не попасть под огонь из засады.

Лодка вновь двинулась вперед – индеец не включал мотора, орудуя шестом. Дымом несло все сильнее, за поворотом они увидели источник гари – черные клубы лениво выплывали к реке между покрытыми серыми лишаями мха стволами. Бокаси остановил лодку, они долго, старательно прислушивались, но не услышали никаких звуков, говоривших бы о присутствии человека, ни выстрелов, ни криков, ни беготни. Лодка вильнула вправо – проводник уверенно повел ее к берегу, что-то коротко сказал.

– В этом селении он и собирался прятаться, – перевел Кацуба. – Он со многими в лесу знаком, но к этим собирался в первую очередь. Черт, и не остановишь его теперь...

Он перехватил шест у проводника. После недолгих колебаний сунул ему Мазуров «гаранд». Умело держа карабин, Бокаси прыгнул на берег и бесшумно заскользил меж стволов.

Его не было минут десять. Вокруг стояла тягостная тишина – не орали обезьяны, молчали птицы. Судя по реакции живности, еще сторожко помалкивавшей, события развернулись не так уж и давно.

– Если начнется, бейте на поражение, – резко бросила Ольга.

Кацуба осторожно поинтересовался: