Глава шестая

«Малагуэна»

Признать по правде, Мазур не обнаружил какого-то особо искрометного, зажигательного веселья – на его плебейский взгляд, было не скучно и не весело, в плепорцию, как выражались лет двести назад. Хотя, быть может, столичные приемы большого света проходили настолько чопорно, что эта провинциальная вечеринка как раз и казалась буйным карнавалом... Чужому с маху разобраться трудно.

Человек пятьдесят обоего пола степенно перемещались на огромной лужайке, освещенной фонарями и гирляндами цветных лампочек, словно иллюстрируя собой неспешное броуновское движение. Под деревьями, в отдалении, жарко светился квадрат углей, над которым прислуга старательно вертела парочку упитанных тельцов, и любому, кто туда забредал, откраивали выбранный ломоть на серебряную тарелку. Выглядело крайне аппетитно, но Мазур туда не пошел – опасался, что не сможет светски управиться с огромным бифштексом, или на себя накапает, или, что похуже, на соседа. У других это получалось удивительно ловко, но Мазур примерно представлял, какая за этим стоит практика, и мнимой легкостью не обольщался.

Благо можно было подсесть к дюжине столов, расставленных в художественном беспорядке, моментально появлялся официант в белом смокинге и порхал вокруг. Выбрав стол, где не было ни единой живой души – чтобы не выставить себя на посмешище не столь уж утонченными манерами, – Мазур перехватил того-сего и почувствовал себя веселее. По крайней мере, он хотя бы знал, что начинать следует с крайних ножей и вилок.

Увы, одиночество продлилось недолго – к нему подсел нестарый благообразный сеньор, обрадованный случаю покалякать о военном флоте. Изрядно поддавший светский лев, как выяснилось, ни во флоте, ни в армии никогда не служил, но недостаток личного опыта возмещал платонической любовью, выражавшейся в собирании всевозможных коллекций. Держался он столь непринужденно, что Мазур поначалу даже заподозрил собеседника в голубеньких пассивных потугах, но довольно быстро уяснил, что это попросту предельно эксцентричный светский бездельник, должно быть, всех уже измучивший своим хобби и потому воспрянувший духом при появлении свежей жертвы. За каких-то четверть часа на Мазура низверглась целая Ниагара неизвестных доселе фактов, курьезов и подробнейших сведений о забытых ныне военных кораблях: от дрейковской «Золотой лани» и незадачливого фрегата «Ваза» до чилийского броненосца «Бланко Энкалада», более ста лет назад вошедшего в историю исключительно потому, что он оказался первым броненосцем, потопленным в Латинской Америке с помощью торпеды. Он даже подарил Мазуру настоящую пуговицу от военно-морского мундира Германской империи – с кайзеровской короной, лентой и якорем. Сначала это было интересно, но потом стало надоедать, поскольку все более хмелевший собеседник откровенно пытался объять необъятное. В самые сжатые сроки Мазур ускользнул, притворившись, будто кто-то его зовет, быстренько замешался в толпу и пробрался подальше.

Сначала он чувствовал себя немного неловко в черной тужурке с нашивками коммодора и якорями на рукавах, но потом убедился, что ни у кого этот наряд недоумения не вызывает. Если на него и таращились с любопытством, то исключительно из-за того, что донья Эстебания представила его этакой помесью Джеймса Бонда с Рэмбо и, разумеется, не умолчала о его роли в недавнем уничтожении Тиль-кары – изъясняясь недомолвками, конечно, но так, что все было ясно любому мало-мальски сообразительному слушателю. С большим подъемом встретили трудящиеся, как говорится. Братцы Гарай, выскочки и парвеню, ничьей любовью не пользовались – Мазур втихомолку подозревал, что дело тут не в высоком моральном облике и законопослушности окрестных помещиков, а в вульгарной спеси старых родов. Циничный Кацуба мельком заметил, что, очень может быть, кто-то из присутствующих как раз и займет место Гараев в некоем явственно припахивающем бизнесе – разумеется, ведя дела как раз с присущим истинному кабальеро деликатным изяществом, которого выскочки напрочь лишены...

По этой причине – активнейшем участии в наказании нуворишей – Мазура даже пообещал наградить орденом некий седовласый идальго, оказавшийся ни много ни мало приближенным претендента на бразильский престол дона Дуарте Браганца (как с изумлением узнал Мазур – по совместительству председателя Общества российско-португальской дружбы). Даже старательно записал имя и фамилию русского коммодора. Мазур, конечно, не стал говорить благожелательному старичку, что отправленная на эту фамилию в Россию награда никогда не найдет героя...

«Беда с этими иностранными регалиями, право», – подумал он, бочком-бочком отодвигаясь от сеньора, имевшего полное право награждать орденами давным-давно отмененной Бразильской империи. Из тех орденов, что у Мазура были, ровно пять пришлось закинуть подальше в ящик стола, поскольку их отменили новые правительства разных экзотических стран, куда его заносило...

Что хорошо, здесь без труда можно было затеряться в толпе, в крайнем случае попросту бродя с мизантропическим видом на периферии вечеринки. К некоторому удивлению он обнаружил, что проспавшаяся Лара, трудами хозяйки наряженная в черное вечернее платье, чувствует себя здесь как рыба в воде – немного оттаяв, на хорошем английском болтает с новыми знакомыми и при этом ухитряется ничуть не выглядеть инородным телом: полнейшее впечатление, что для нее подобные приемы ничего нового и не представляют. Попозже, правда, она немного перебрала и стала откровенно вешаться на шею какому-то молодому мачо с квадратной челюстью, но и здесь, по сравнению с парочкой столь же молодых гостей, она не выглядела белой вороной. В конце концов она со своим кавалером, стараясь перемещаться понезаметнее, ускользнула в сторону старого особняка (их тут было два, столетней постройки и более современный). Тенью следовавший за ней Франсуа поневоле отстал, оглянувшись на Мазура, сплюнул:

– Девочка в своем репертуаре...

– Слушай, кто она все-таки такая? – тихонько спросил Мазур.

– Наказанье божье, если откровенно. Ты еще не понял?

– Это-то я понял... Ничего мудреного.

Франсуа с простецкой улыбкой развел руками. Ясно было, что просить у него более конкретных сведений – бесполезно. Крайне неприятный тип, но профессионал, этого у него не отнять...

– А ты-то отчего бродишь, как печальная тень отца Гамлета? При наличии такой подруги? – Франсуа посмотрел в ту сторону. – Я бы на твоем месте...

– Прекрасная погода сегодня, не правда ли? – сухо спросил Мазур и отошел к столу с напитками.

Он и оттуда прекрасно видел Ольгу – в вишневом бархатном платье, с обнаженными плечами и руками, золотистым пламенем волос. Чуть ли не с самого начала вечеринки Мазур держался от нее подальше, а ее, что обидно, это словно бы и не особенно задевало, сначала еще искала его глазами, все реже и реже, а потом окончательно, как писали в старинных романах, окунулась в омут светских удовольствий.

Причина отчуждения – возникшего целиком по его инициативе – была банальнейшая. Мазур все явственнее и острее ощущал себя Золушкой, по-местному – Сандреллиной. Никто не смотрел на него свысока, с ним, сразу видно, держались, как с равным – как же, дипломат, полковник, выполняющий некую загадочную миссию, добрый знакомый хозяйки, – но сам-то Мазур чувствовал себя лакеем, напялившим господскую одежку и пробравшимся на бал в дом, где его никто не знает, а значит, не сможет и разоблачить.

Он был не отсюда. Чужой. А вот Ольга – своя. Это можно определить моментально, даже если бы не знал ее прежде, а впервые увидел только что. Она была здесь так же на месте, как бриллиант в маршальской звезде. Дело даже не в спокойной, светской непринужденности, с какой она двигалась, беседовала, знакомилась. Каждый жест, посадка головы, привычное движение пальцев, подбирающих подол платья, бокал шампанского, взятый у лакея так, словно не существовало ни лакея, ни подноса, а бокал сам прыгнул в руку, небрежно приподнятая бровь, улыбка и кивок, когда приглашали на танец, рука на плече партнера, кокетливая гримаска после непонятного Мазуру комплимента и многое, многое другое – все это делало ее чужой, незнакомой, прежде Мазуру с этой стороны решительно неизвестной. Дочь загадочного суперинтенданте, наследница поместий – теперь-то понимаешь, как они выглядят, – богатейшая невеста, оказавшаяся среди своих. И рядом, изволите ли видеть, засекреченный каперанг, бедный, как церковная мышь, хотя и потомок дворян, блестящих морских офицеров империи, но бесповоротно растерявший то, что они здесь сохранили... М-да. Вот теперь понятно, как они выглядели не в скороспелом дешевом фильме, а в реальности – юные барышни из хороших семей (в том числе и Мазурова прабабушка), легко выпархивавшие из карет на брусчатку Петербурга, выезжавшие, дававшие согласие на мазурку, принятые в свете, без тени неловкости и неуклюжести общавшиеся с генерал-адъютантами, камергерами, тайными советниками, великими князьями и Его величеством... Именно так они и выглядели.