День 2

25 января 1942 года

Река Конго

Наступил рассвет, закутанный в липкий, вязкий, почти жидкий туман. Я поднял руку, и пальцы растворились в тумане, словно в стакане с молоком.

Мы шли без остановки всю ночь, и я представлял себе бесчисленные опасности, таящиеся под водой — скалы, песчаные мели или огромные стволы деревьев. Теперь я понимаю, почему мы шли, не останавливаясь. Туман, что теперь окружал нас, размывая контуры судна, был много хуже, чем самые тёмные ночи, поскольку ночью можно что-то разглядеть, включив прожектора, но против этого тумана ничего не поделать; уже на расстоянии трёх-четырёх метров встаёт непроглядная белёсая мгла. Даже сама река исчезла в тумане, и, если бы не водяные брызги из-под колёс парохода, я мог бы подумать, что мы вовсе не плывём, а летим сквозь облака.

Я поднялся в рубку, весьма заинтригованный, каким образом Верховен умудряется найти верный курс в условиях почти нулевой видимости. Однако вместо него я застал в рубке молодого Мутомбо; вцепившись в штурвал и прикрыв глаза, он вглядывался в непроницаемую мглу, словно и впрямь мог что-то в ней разглядеть.

Признаюсь, первым моим побуждением было схватить штурвал, остановить судно и немедленно найти Верховена, поскольку я был уверен, что парень не сообщил капитану, в каких условиях мы движемся по реке. Но потом я вспомнил, что Жюли не намного старше Мутомбо, но при этом управляется с «Пингарроном» как никто другой, а потому я просто остался в рубке, молча наблюдая за ним. Юноша поприветствовал меня молчаливым взглядом и вновь обратил свой взор вперёд, стараясь уловить малейшие изменения в оттенке тумана или в шуме воды под корпусом. Если бы не тот факт, что мы до сих пор ни во что не врезались и не прибились к берегу, я бы просто не поверил, что такое возможно. Прямо как байка вроде тех, что любят рассказывать в портовых тавернах после третьей или четвёртой кружки пива, и никто им не верит. А потому я записываю это в журнале, чтобы со временем не усомниться, точно ли я это видел.

К полудню туман рассеялся словно по волшебству, и Верховен, вставший к штурвалу, направил судно ближе к левому берегу, где течение было слабее, чем в середине русла. Теперь берег находился лишь в нескольких десятках метров от нас, и некоторые деревья достигали такой высоты, что закрывали небо огромными ветвями, подобно колоссальным растительным шатрам.

Капитан «Короля буров» объяснил, что, даже если полицейские катера и пустились за нами в погоню, они давно отстали, поскольку так далеко никогда не заходят. И действительно, за минувшие сутки мы прошли почти двести миль.

С помощью простейшей арифметики я рассчитал, что, если мы будем идти с той же скоростью и не случится ничего непредвиденного, мы покроем оставшиеся пятьсот миль меньше чем за три дня. Однако Верховен посмотрел на меня здоровым глазом и едва не рассмеялся. «На этой реке, — сказал он, — обязательно хоть что-нибудь непредвиденное, да случится. Мы можем надеяться лишь на то, что с нами не случится чего-то уж совсем скверного».

Кажется, моим друзьям здесь так же скучно, как и мне. Я вижу, как они бесцельно бродят по палубе или лежат в гамаках, глазея на проплывающие мимо джунгли.

Джек смастерил что-то вроде примитивной удочки и теперь сидит с нею день-деньской у борта, хотя пока ему так и не попалось ничего крупнее странной рыбёшки, похожей на мелкую форель с усами. Кармен почти не выходит из своей каюты, а Хадженс, сидя на отшибе, целиком погрузился в карты, которые дал ему Верховен, хотя на самом деле они мало чем могут ему помочь — за исключением того, что дают иллюзию, будто бы он знает, где мы сейчас находимся и куда направляемся. Если африканер и впрямь решил нас обмануть, то ему ничто не мешает заморочить нам головы относительно того и другого. Мы можем лишь постоянно держаться настороже и быть готовыми к любым неожиданностям.

Чем выше мы продвигаемся по течению, тем меньше становится следов присутствия человека. Сегодня нам попалось навстречу вдвое меньше кораблей, чем вчера. Отряды торговцев, которых нанимают различные компании для скупки слоновой кости и шкур, добываемых в джунглях самими туземцами, тоже встречаются все реже. Как я узнал, слоновые бивни выменивают у них на оловянную проволоку и цветные бусы. Весьма похоже на то, что случилось несколько веков назад в Америке, когда местные жители продали европейцам остров Манхеттен за несколько стеклянных бусин.

Некоторые из этих пунктов обмена являют собой не более чем маленький причал с примыкающим к нему складом для товаров и бревенчатой хижиной, из которой порой выходят усталые белые люди, возможно, задаваясь вопросом, не прибыла ли к ним компания или даже пополнение. Когда же мы, не останавливаясь, проплываем мимо, я даже издали вижу на их лицах тень разочарования.

Я спросил у Мадымбы, почему по берегам реки я не вижу ни одной туземной деревни. Ведь для африканцев река Конго должна быть большой водной артерией, передвигаться по ней намного быстрее и легче, чем по суше, и притом она прямо-таки неиссякаемый источник пищи. Однако я едва заметил вдалеке лишь парочку каноэ да несколько рыбачьих хижин — всегда пустых и заброшенных, словно люди не посещали их на протяжении нескольких лет. К своему удивлению, я обнаружил, что африканские джунгли практически необитаемы: здесь почти нет как людей, так и крупных животных. Это империя растительности, птиц и насекомых, а вот млекопитающих почти не видно — что двуногих, что четвероногих.

Механик «Короля буров» бессмысленно посмотрел на меня, словно не понял вопроса. Вокруг пояса у него обернута зелёная ткань наподобие юбки, закрывающая ноги до самых лодыжек, а в широком носу — медное кольцо, из-за которого у меня возникло ощущение, будто я разговариваю с племенным быком.

«Белые люди охотиться», — объяснил он наконец на ломаном английском. — Я спросил, что это за охота, истребившая всех животных крупнее белки. Механик очень серьёзно посмотрел на меня и ответил: «Мадымба говорить не о животные».