Судовой журнал — день 1

24 января 1942 года

Река Конго

Поистине, старые привычки весьма трудно искоренить, а потому, едва я взошёл на борт «Короля буров», пусть даже в качестве пассажира, как ощутил непреодолимое желание вести своего рода журнал, пусть даже я не капитан этого судна, и никто кроме меня не прочтёт этих страниц.

Всего несколько часов назад я был на пути в тюрьму, а сейчас, благодаря отважному вмешательству Хадженса и Кармен, спасших нас от полиции, сижу на второй палубе речного парохода, наблюдая, как проплывают мимо последние хижины Леопольдвиля и приземистый силуэт столицы Бельгийского Конго скрывается за поворотом реки.

Как и Джек, который сейчас отдыхает в своём гамаке, я лишился всех вещей: одежды, обуви, документов и, главное, моего драгоценного «кольта» сорок пятого калибра, который повсюду сопровождал меня ещё со времён сражения при Хараме; надеюсь, со временем мне удастся его вернуть.

Несмотря на мои опасения, «Король буров» оказался самым подходящим судном для плавания по этой мутной реке с серыми и грязными водами, засорёнными гниющей древесиной и целыми стволами, плывущими по течению, обилие которых наводит на мысль, будто бы река Конго больна проказой или, на худой конец, усеяна бородавками.

Кармен заняла кормовую каюту, а мужчины устроились под навесом на палубе — лучшее место для отдыха, где можно наслаждаться ночной прохладой, несмотря на преследование насекомых, проникающих даже сквозь москитную сетку.

На нижней палубе спит Мадымба, механик и кочегар, отвечающий за двигатель и паровой котёл, которые работают как часы. Как объяснил мне Верховен, он разбирается в механизмах лучше, чем сам небесный творец, а потому может с лёгкостью устранить любую неисправность. По этому поводу есть даже пословица: «Европеец не способен ничего испортить, чего африканец не сумел бы починить, как не способен и ничего создать, чего африканец не сумел бы разрушить».

Другого помощника Верховена зовут Мутомбо — этакий улыбчивый африканский Адонис. Он следит за порядком на судне, готовит, а иногда даже стоит у штурвала на наименее сложных участках реки, когда капитан позволяет себе отдохнуть. Иными словами, это своего рода старший помощник Верховена, и, судя по тому, насколько они близки — а они почти неразлучны и даже делят общую на двоих каюту — он пользуется безграничным доверием капитана. Если старому буру нужно отдать приказ, ему достаточно лишь взглянуть на Мутомбо, и тот понимает, что должен сделать.

Остальная команда состоит из восьми туземцев, чьих имён я так и не запомнил и, боюсь, никогда не смогу выучить. Когда я спросил Верховена о татуировках, покрывающих их тела замысловатыми узорами, он с равнодушным видом объяснил, что они из одного северного племени, где принято наносить на тела новый рисунок всякий раз, когда они съедают плоть своего врага. Решив, что неправильно понял, я спросил: они что, каннибалы? Верховен, казалось, ненадолго задумался, после чего подтвердил, что так оно и есть, но голос его звучал столь безразлично, словно он никогда не задумывался об этом.

Вообще, этот африканер — человек грубый и молчаливый, но я провёл с ним в рубке некоторое время, пока мы огибали остров Баму, разделяющий реку на два рукава и образующий озеро Стэнли. Стоя у штурвала, он хмуро глядел на реку, минуя самые крупные препятствия, плывущие по реке. Он объяснил, что нам предстоит около семисот миль пути, и время их преодоления будет зависеть от исправности судна, наличия сухих дров, а также бурь, которые могут подстерегать нас в пути.

Удивившись, я стал расспрашивать его о бурях и о том, как они могут повлиять на плавание. Он с самым серьёзным видом уверил меня, что, когда на реке Конго случаются бури, волны порой достигают двухметровой высоты и вполне способны потопить «Короля буров». Когда тема бурь была исчерпана, Верховен утратил способность нормально говорить и стал рычать, словно дикий зверь, так что я покинул рубку от греха подальше и устроился на стуле на второй палубе, где мне не оставалось ничего другого, как любоваться панорамой берега — если только можно назвать берегом эту бесконечную путаницу деревьев, мангровых зарослей и переплетения лиан, что проплывала вдоль правого борта со скоростью в восемь узлов.

Тогда Кармен вышла из своей каюты, чтобы подышать свежим воздухом; она стояла у правого борта, облокотившись на шаткий леер, и смотрела вдаль, созерцая все тот же унылый пейзаж: бесконечные джунгли и река.

Мы почти не разговаривали с самого утра, с тех пор как они нас спасли, и обменялись только несколькими вежливыми фразами. Не сомневаюсь, что это судно — отнюдь не то место, где она желала бы оказаться, но не знаю, как решить эту проблему, не выслушав при этом упрёков, что именно я виноват в нынешних её неудобствах, тем более, что так оно и есть.

Наконец, я все же решился поприветствовать её и спросить, как она себя чувствует.

Повернувшись ко мне, она долго смотрела на меня, но так ничего и не сказала. Так она стояла, неподвижная и безмолвная, как статуя, пока я не решился вновь заговорить. Я поблагодарил её за все, что она для меня сделала, за то, что подвергла себя такому риску, и попросил у неё прощения, ведь из-за меня она теперь оказалась на этом старом пароходе, идущем вверх по реке Конго.

Кармен внимательно слушала меня. Когда я закончил, она глубоко вздохнула, задрала подбородок и, наконец, раздражённо фыркнув, покачала головой. Затем повернулась и ушла, заперевшись в своей каюте, и не сказала больше ни слова.

Полагаю, плавание будет очень долгим.