В указанных выше отчетах с 1925 г. появилась новая графа: «Потребовано марксистских предисловий».

Число их доходило до 1–2 %. Они неизменно сопровождали тогда издания трудов классиков русской исторической науки: перепад между скудной «новоречью» марксистских критиков, не говоря уже об уровне и характере претензий, и великолепным литературным стилем, серьезностью и аргументированностью доказательств, присущим дореволюционным историкам (В. О. Ключевскому особенно), производит сейчас поразительное впечатление.

Отдельные эпизоды выглядят настоящим курьезом. Например, в 1928 г. краевед В. Пылаев пытался издать в Новгороде свою рукопись «Старорусский край». По тогдашним правилам, местный инспектор препроводил ее на предварительный просмотр в Ленобллит. После долгих проволочек тот, наконец, разрешает печатать книгу, но «с вычерками и требованием короткого и не трудного (!) марксистского предисловия, так как вся книга затемняет классовую борьбу и часто пропитана косностью, а иногда специфически крестьянской (кулацкой) идеологией. Предисловие просьба выслать в Обллит». Новгородский инспектор сообщает, что автор «не может найти соответствующего критика, который бы согласился написать марксистское предисловие», между тем, как половина книги уже набрана в типографии, и он не знает, что дальше делать. Одновременно он высылает адресованное ему наивно-трогательное заявление самого Пылаева: «Прошу Вас отменить требование дать марксистское предисловие к труду «Старо-русский край. Природа и население» за отсутствием знакомств в среде марксистов, которые были бы способны дать такое предисловие…» (I — ф. 281, оп. 1, д. 35, л. 28).

После долгих проволочек книга все же вышла в Новгороде в «издании автора» (1929 г.). «Знакомый марксист» нашелся — он подписал предисловие инициалами «Н. 3.». Отметив фактическую ценность книги В. А. Пылаева, огромный материал, собранный им, он все-таки поставил книгу на «марксистские костыли», поскольку заметил в ней «некоторые потуги в сторону исторического идеализма, непонимание им современного хода истории, чрезвычайно бурного и революционного». Тем более, что автор «бежит с линии наибольшего сопротивления, бежит вспять, в объятия старины».

Палитра приемов, которые использовались предварительным контролем, была очень разнообразна и красочна… Помимо указанных выше трех основных, он прибегал и к другим, более опосредованным, имевшим профилактический характер. Среди них — внедрение, например, в состав издательств и редакций «своих», проверенных людей, которые заблаговременно могли донести о готовящихся в них «враждебных акциях», то есть подготовке ими книг нежелательных авторов или нежелательного направления. Органы Главлита заранее готовились к поступлению на предварительный контроль таких рукописей, были настороже и наготове.

Другой распространенный в эти годы прием — резкое сокращение тиражей таких книг, которые формально запретить вообще было очень затруднительно или неудобно по тем или иным причинам. Особенно это касалось продукции частных и кооперативных издательств в годы Нэпа (подробнее см. главу «Частные издательства под судом Главлита»). Позднее стали появляться особые грифы на книгах, издаваемых крошечным тиражом, — «для служебного пользования»: такая помета вообще отправляла их в спецхраны крупнейших библиотек; «Для научных библиотек» и т. п. Последний гриф ставился, в основном, на изданных в переводе на русский язык трудах зарубежных философов, социологов и политологов, главным образом предназначенных для не знающих иностранных языков советских обществоведов, занимавшихся затем беспощадной критикой «буржуазной» науки.