Предварительный контроль
Вместе с организацией Главлита в июне 1922 г. полностью восторжествовала превентивная цензура — самый надежный и самый универсальный инструмент «руководства печатью», точнее — низведение всех писателей, ученых, всех авторов вообще на уровень «слуг народа», под которым подразумевалась верхушка партийной элиты. Отныне ни одна типография под страхом тяжкого наказания не могла выпустить из своих стен ни одного печатного произведения, каким бы ничтожным и пустяковым оно не было, без разрешающего грифа «Министерства правды».
С этой поры прежняя виза Военно-революционной цензуры «Р.В.Ц. №…» меняется на другую: «Главлит или Главл.», иногда «уполномоченный Главлита №…» Все авторы и образованные читатели прекрасно знали, что скрывается за этой пометой, да и само цензурное ведомство на первых порах, как уже упоминалось выше, не делало из этого тайны. Но постепенно, в 30-40-е годы, когда самое слово «цензура» исчезает из разрешенной лексики или применяется в суженном виде, соотносясь только с «царской» или «капиталистической», вполне естественно эта улика заменяется загадочной пометой в учетно-регистрационных данных, которые печатались нонпарелью в самом конце книги. Обычно цензурное разрешение выглядело примерно так: «М-31254», «А-118976»: по этому шифру «компетентные органы» легко могли установить, кем именно и когда книга была допущена к печати. Здесь мы снова замечаем отличие от дореволюционной практики: цензурный устав 1865 г., наоборот, приказывал как можно нагляднее демонстрировать цензурное разрешение: «Цензурное дозволение на книгах должно печататься не иначе, как на обороте заглавного листа, самостоятельно и на чистой странице, а не в конце книги и не на обложке». Обычно оно выглядело так: «Дозволено цензором таким-то. Город, дата».
Какова же была сама техника просмотра рукописей? На каждую из них политредактор заводил специальный типовой паспорт, содержавший такие графы: «Автор. Название. Издательство. Количество страниц.
Содержание и направление книги. Исправить на стр… строчки. Выбросить на странице строчки. Заключение политредактор а о напечатании. Дополнительные замечания. Разрешение на печатание». Свое окончательное заключение цензор выносит на оба экземпляра представленных рукописей и заполняет две нумерованные карточки, одна из которых пересылается в Главлит, а другая, вместе с рукописью, поступает в типографию (в случае разрешения к печати, и если нет замечаний: в противном случае рукописи обратно не выдаются, или возвращаются к редактору на предмет исправлений, сокращений и т. д.). Второй этап: сверка верстки книги с разрешенным цензурным экземпляром рукописи. Этот контроль проводится уполномоченным Главлита непосредственно в типографии, и, в случае полной идентичности, разрешается к тиражированию, сопровождаясь обязательной пометой: «Разрешаю к выпуску в свет.
Год, число, месяц, час (!). Уполномоченный Главлита (подпись)».
Репрессивные меры, применяемые к поступившим рукописям, можно разделить на следующие категории:
1. Полное запрещение. Ежемесячные и ежегодные отчеты Главлита и подведомственных ему местных органов, сохранившиеся в архивах, дают достаточно отчетливое представление о числе полностью запрещенных рукописей. Обычно запрещалось от 1 % произведений, поступивших от государственных, партийных, профсоюзных и прочих официальных издательств, до 5 % — от частных и кооперативных. В огромнейших полотнищах-таблицах (в архивных делах они свернуты в в или 16 раз) тщательно детализируются мотивы запрещений. Так, например, Главлитом в 1925 г. запрещено было 110 рукописей. Из них: «политические мотивы» (несогласованность с курсом политики партии, искажение революции, неприятие революции) — 23; контрреволюция — 1; идеологические мотивы (мистика, идеализм, религиозный элемент, буржуазная мораль) — 12; порнография и матерщина — 4; антинаучные, не соответствующие современным педагогическим целям и т. п. — 11; детская литература, совершенно не соответствующая целям воспитания — 13; формальные (?) причины — 18, и т. д. 10 рукописей были задержаны согласно «Военноэкономическому перечню» (V — ф. 597, оп. 3, д. 10, л. 13).
В докладной записке в ЦК Лебедев-Полянский в 1926 г. отмечает наиболее «типичные» недостатки поступающих рукописей: «Преобладающими мотивами к поправкам и запрещениям политико-идеологического характера служили: неправильная оценка взаимоотношений между рабочим классом и крестьянством, националистические и империалистические тенденции (последние в переводной беллетристике), идеализм и мистика, хулиганские тенденции (в основном это инкриминировалось Сергею Есенину и его подражателям. — А. Б.), нездоровая эротика, порнография. Особенно часто встречались нарушения в области религиозной литературы, на втором месте стоит детская, далее беллетристика и социально-политическая литература». Верховный цензор страны определяет далее «Задачи Главлита»: «В целях более успешной борьбы с проникновением на рынок вредной в политико-идеологическом отношении литературы необходимо усилить контроль над теми ее участками, которые наименее благополучны (детская литература, беллетристика, авторские издания и проч.).
Должны быть приняты меры к устранению чуждой коммунизму идеологии в области социально-экономической литературы. Религиозная литература должна быть сведена исключительно к книгам и статьям богословского, догматического и обрядового характера» (V — ф. 597, оп. 6, д. 4, л. 4, 11).
Каждый гублит должен был представлять в Москву «Списки неразрешенных рукописей», составляемые по особой схеме. Приведем лишь одну из них, подготовленную Ленгублитом за 2-й квартал 1927 г.:
Автор | Название | Издательство | Мотивы запрещения
Д’Аннунцио | Наслаждение | «Прибой» | Идеологические
Конан-Дойль | Изгнанники. Подвиги бригадира Жерара | «Прибой» |»
Коллинз | Лунный камень | «Прибой» |»
Чуковский | Бармалей 4-е издание | «Радуга» | Неприемлемость педагогической точки зрения
Лесков | Несмертельный Голован | «Прибой» | Идеологические
(I — ф. 31, оп. 2, д. 59, л. 68, 92).
Таков театр абсурда, вершившийся за кулисами «Министерства правды» (подробнее об этом см. в третьей части нашей книги). Но «проницательный читатель» и сам, без дополнительных комментариев, поймет, до каких пределов маниакальной бдительности доходили советские цензоры. Эти списки рассылались затем Главлитом в губернские и областные инстанции как сигнал к недопущению этих рукописей, если они поступят к ним. Такие случаи бывали: произведения, запрещенные в одном гублите, пересылались в другой. Наиболее хитроумные авторы, изменив название своих произведений, порою добивались желаемого результата, печатая их в других городах: это лишний раз доказывает полнейший произвол и вкусовщину, царившие в области цензурного контроля.
2. Исправления и вычерки. Этот метод цензурного вмешательства применялся еще шире. По отчету Главлита за 1925 г. такие меры были применены к 683 рукописям, что составляло около 10 % всех разрешенных к печати (IV — ф. 2306, оп. 69, д. 14, л. 12). По данным Ленгублита за 1-й квартал 1927 г. всего поступило 6371 рукопись, из них полностью запрещено — 73, разрешено с «вычерками» (так тогда называли купюры)—441 (I — ф; 31, оп. 2, д. 59, л. 8). Порою число рукописей, разрешенных с вычерками, доходило (в Ленинграде, например) до 17–18 %. Руководители гублитов скрупулезно подсчитывали проценты вычерков, сделанных, с одной стороны, «согласно военно-экономическому перечню», с другой — «по идеологическим и политическим соображениям». Руководствовались они при этом многочисленными циркулярами Главлита (см. подробнее следующую главу), запрещавшими касаться тех или иных тем и вопросов, но чаще — «классовым чутьем». Поле для проявления своей индивидуальности было для цензоров поистине необозримым и беспредельным. Запрещалось, в частности, упоминание самих имен, независимо от контекста и оценки, «белогвардейцев», «эмигрантов», «двурушников», «партийных отщепенцев», «ревизионистов», «уклонистов» и т. п. Борьба за монолитность и единство партии тогда была в самом разгаре, «антипартийные» имена и группировки менялись как в калейдоскопе, следить за ними было очень трудно, путеводной нитью служили цензорам лишь партийные документы, передовые «Правды» и другие официальные материалы, отражавшие последние веяния и расставлявшие нужные акценты.
3. Требование марксистских предисловий. Этот метод, доселе невиданный в практике любой цензуры, в 20—30-е годы нашел также очень широкое применение. В 20-е годы еще выходили труды «буржуазных» философов, воспоминания крупнейших деятелей белого движения; не так еще была запрограммирована в эстетическом и идейном отношениях художественная литература. Запрещать эти книги полностью тогда еще не решались — нужно было готовить кадры «красной профессуры», которая должна быть в курсе «буржуазных» течений в науке и литературе, да и «врага надо знать». Книга могла попасть в руки и «широкому читателю»: вот тут-то и нужно растолковать, в чем именно состоит эред ее, выявить «классовую подоплеку» автора, расставить нужные акценты и т. д.
Это правило распространялось даже на издания произведений классиков и мировой литературы. ГИЗ РСФСР предложил, например, в 1928 г. в качестве «общего правила не выпускать в свет классиков, как по дорогим, так и по дешевым сериям, без марксистских вводных статей и предисловий» (I — ф. 35, оп. 3, д. 95, л. 13). Всем отделениям ГИЗа предписано было дать сведения о находящихся в производстве книгах классиков и «обратиться со скорейшим заказом необходимого для вышеуказанных целей материала», привлекая сотрудников исследовательских институтов и учреждений.