Если подходить к литературе серьезно — а это единственно приемлемый подход, — то каждый писатель должен быть и идеальным читателем. В жизни, как известно, не все и не вся соответствуют идеалу, но стремление к нему должно существовать. Бывая у знакомых писателей, я всегда стараюсь узнать, какие книги они собирают, каковы их книжные интересы. Библиофильское любопытство носит не праздный характер. Собрание книг служит для меня глубокой и беспристрастной характеристикой его владельца. Единственные в своем роде библиотеки создали Л. М. Леонов, К. А. Федин, М. В. Исаковский. Не думаю, что кто-либо из названных писателей ставил перед собой задачу сбора уникальной литературы. Нет, разные по характеру книг и направленности, несхожие по объему, библиотеки сложились как своеобразные литературные цехи писательской мастерской. Обширнейшее книжное собрание К. А. Федина не только убедительнее всяких слов говорит о международных литературных связях художника, но и дополняет наши представления об эпохе, когда создавалась известная книга «Города и годы». Неослабевающее пристрастие автора «Катюши» к выразительному, простому и точному поэтическому стилю подтверждают не только сборники народных стихов, но и академические издания, посвященные вопросам родного языка.
Книга обладает способностью не только возвеличить, но и осудить своего владельца. Осудить строго, но справедливо. Недавно мне довелось побывать дома у плодовитого, но, увы, малоинтересного беллетриста. Вполне современный человек, он собирает все, в том числе и книги. Какие же книги я увидел? Есть люди, уподобляющиеся волей-неволей пушкинскому герою, который «отрядом книг уставил полку, читал, читал, а все без толку». У знакомого беллетриста библиотека составилась из книг, подаренных авторами-приятелями. Книг много, но в целом они являют собой какую-то бездумную мешанину, литературный винегрет. Книги здесь говорили, скорей, о равнодушии, чем об увлечении или любви. Поражало обилие пустых и ничтожных изданий. Особенно меня удивило отсутствие книг классиков — отечественных и иностранных. Когда я спросил беллетриста, почему в его обширном собрании отсутствуют книги классиков, он с недоумением ответил:
— Ну, знаете, классиков я прочитал еще в ранней юности.
Рассказанный мной случай — исключение. Но я тогда отчетливо понял, откуда проистекает духовная бедность героев знакомого беллетриста и убогий язык его повестей. Редкое исключение, ибо большинство писателей — люди, бесконечно влюбленные в книгу.
Писателя образует жизнь. Никакие книжные знания не заменят художнику собственное постижение действительности. Но, чтобы это постижение было глубоким, писатель обязан быть разносторонне начитанным человеком, досконально знать то, что написали его предшественники. Только при этом условии есть надежда сообщить читателю нечто новое. Не будем закрывать глаза на то, что существует немало авторов, попадающих в положение «изобретателя велосипеда». Иногда говорят, что чтение ведет к подражательству. Особенно часто об этом толкуют молодые стихотворцы. Долго жила в литературных кругах легенда о Есенине, якобы он полагался в основном на свою художественную интуицию. Одно из заседаний клуба книголюбов в Центральном Доме литераторов мы посвятили Сергею Есенину, точнее, книжным интересам поэта. Вечер был увлекательным и полезным. Все были приятно поражены обширностью книжных интересов и привязанностей великого поэта, широтой его литературного кругозора.
В старину существовало даже мнение, что книги составляют необходимость в жизни, а одежда — предмет роскоши. У нас в стране, как верно заметил однажды Александр Твардовский, народился высший тип читателя-собирателя. Я думаю, что писательские собрания книг имеют бесценное значение для всей современной культуры. Из них могут родиться прекрасные общественные библиотеки и музеи. Книжные сокровища, безмолвно стоящие вдоль стен, — вечное напоминание о смысле и красоте литературной работы тем, кто создает новые рукописи.
Несколько лет назад в Москве с поразительным и даже с несколько неожиданно шумным успехом прошла выставка, посвященная просветительской деятельности И. Д. Сытина, издававшего по баснословно дешевым ценам и в отличном типографском оформлении книги для народа. О заслугах Сытина ныне распространяться не приходится — о них много говорилось на вечерах и в печати, где вспоминались высказывания писателей, ученых, общественных деятелей, необычайно высоко оценивавших вклад издателя-подвижника в отечественную культуру. Отличной выставкой, развернутой в залах Комитета по печати, книжная Москва обязана Д. И. Сытину, много лет настойчиво собиравшему издания отца и превратившему квартиру в небольшой, но внушительный музей книги.
Когда я пришел на выставку, то в первую минуту мне показалось, что я попал в далекий мир своего довоенного детства. У нас в Костроме в тридцатых годах в библиотеках было полным-полно сытинских книг. Я с восторгом увидел, например, тома сытинской «Детской энциклопедии». Это иллюстрированное издание для меня и моих сверстников было окном в большой мир. Признаюсь, хотя и боюсь показаться сентиментальным, что на выставке я с трепетом взял в руки первый том и перечитал слова, которые помню с отроческих лет: «Там, где некогда росли деревья, теперь бушует глубина морская». Но ведь «Детская энциклопедия» — крохотная частица дела, сотворенного энергией, упрямством, умом и бескорыстием самоучки, вышедшего из народных низов. На выставке с особой убедительностью прозвучали горьковские слова о том, что Сытин, как народный просветитель, достоин того, чтобы ему был поставлен памятник.
…Конечно, издательское дело, полиграфия шагнули теперь далеко вперед. Но не надо думать, что история началась только с нашего появления на свет. И сегодня каждый причастный к печатному слову должен хотя бы полистать сытинские издания. Многому может в них научиться литератор, полиграфист, учитель, библиотекарь… Каждому полезно подержать в руках то, что печатал Сытин, — от многотомных энциклопедий до популярных брошюр, от специальных научных трудов до лубочных картин, от сочинений классиков до газет… Под руками бесценный материал, который грешно не использовать для современных потребностей общества.
Любовь к печатному слову у нас носит всеобщий характер. Тиражи книг говорят об этом довольно красноречиво. Да разве только тиражи!.. Зарубежные писатели, постоянно бывающие у нас, почти всегда обращают внимание на обилие читающих в скверах, метро, электричках… А жаркие споры о книгах, ведущиеся в читательской среде, — разве не удивительное явление нашей жизни? Дважды довелось побывать мне в Магнитогорске на знаменитом промышленном гиганте. Как там читают и как спорят о прочитанном! Не случайно также, что именно в нашей стране создано такое уникальное, наверное единственное в мире в своем роде, произведение, как «Крестьяне о писателях» Адриана Топорова. Я часто с горестным недоумением спрашиваю себя: почему мы до сих пор не создали по примеру Топорова такую насущно необходимую книгу, как «Рабочие о писателях»?
Далее. У наших ближайших соседей — в Варшаве, Бухаресте, Будапеште, Праге — давным-давно есть музеи книги. Во Львове появился музей книгопечатания. Музей книги открыт также в Киеве. Москва неотрывна от истории книги. Древняя столица всегда была крупнейшим книжным центром мира. От времени пушкинского Пимена, создававшего летопись в келье на Кремлевском холме, до наших дней, когда ротационные машины выбрасывают тысячи и сотни тысяч свежих оттисков, слова «Москва» и «Книга» неотделимы друг от друга. Москва — крупнейшее книгохранилище планеты, где что ни улица, то страница из древней повести, из Пушкина, Толстого и Достоевского, из книг новейших писателей — наших современников. А московские книжные редкости — средневековые миниатюры, красота петровских или елизаветинских шрифтов, великолепных сафьяновых переплетов XVIII века, украшенных виньетками, гирляндами и эмблемами, — есть чем похвалиться!
В наши дни Москва — средоточие издательств и крупнейших полиграфических предприятий. Мы умеем делать отличные книги, совершенные не только по своему содержанию, но и по внешнему виду. Но не будем закрывать глаза на то, что массовые тиражи нередко ведут к оформительской нивелировке, к полиграфическому стандарту. Без последнего, разумеется, не обойтись, но также нет сомнения и в том, что опыт старых мастеров должен быть бережно сохранен. Нам надо больше думать о красоте рисунков шрифтов, об искусстве книжной миниатюры, об изяществе переплетов. Нет сомнения в том, что Москве музей книги нужен, как воздух, как отправной пункт дальнейшего развития книжной культуры.
Отрадно, что в Ленинской библиотеке появился, наконец, музей книги, будем надеяться, что он займет со временем почетное место среди музеев столицы.
Я бы нынче хотел помечтать о том, каким должен быть московский музей-книгохранилище. Думается, что в нем должен быть отдел «Частные книжные собрания».
Я мысленно прохожу по залам будущего музея. Как прекрасны никогда не выцветающие книжные миниатюры, очаровательны работы графиков десятых и двадцатых годов нашего века, как радуют глаз орудия книжного производства — от палочки, которой выцарапывали слова на бересте, до новейших полиграфических машин. Наверное, нужно создать специальную выставку книжных переплетов, чтобы это славное ремесло находило новых последователей. Музей, конечно, будет школой для букинистов, да и вообще для тех, кто связан с книжной торговлей.