Мысли Павлюка в этот момент были заняты другим:

«Ключ от двери — путь к спасению. Но как взять его?..»

— Вот бы сюда шахматы, — закинув руки за голову, потянулся Шовгенов.

— Да, времени хватило бы не на одну партию, — согласился Рудницкий и вдруг предложил: — А, может быть, в «козла»? Карты есть. Хозяин, думаю, не будет возражать, если мы немного поиграем, — обратился он к Павлюку.

— Играйте, — буркнул тот.

— Не люблю я карты, — поморщился Шовгенов.

— И я не люблю, но делать-то ведь нечего, — Рудницкий протянул руку и взял с подоконника карты. — Давай? Безобидная игра.

— Ладно уж, — неохотно согласился товарищ.

Вначале они играли очень вяло, но после того, как Шовгенову пришлось три раза подряд сдать карты, игра оживилась.

— Помнишь? — подтрунивал Рудницкий. — Отец бил сына не за то, что тот играл, а за то, что отыгрывался.

Сулейман отшучивался:

— Цыплят по осени считают.

— Считай, считай, только со счёта не сбейся...

Павлюк молча наблюдал за их игрой и, упёршись локтями в колени, мерно покачивался всем туловищем взад и вперёд. Когда он, отклонившись посильнее назад, приподнимал голову, то видел ключ, лежавший на тумбочке. Павлюк отводил от него глаза в сторону, но через минуту опять тянул шею, чтобы лучше рассмотреть, как лежит там ключ, которым заперта входная дверь.

Полковник Чумак не ошибся, Павлюк сказал не всё, что знал. И сделал он это не без причины. «Белобрысому» было известно многое из прошлой деятельности Афанасия Павлюка на службе в Минском гестапо. Не зря белорусские партизаны два раза стреляли в него... Поэтому Павлюк с удовольствием свернул бы шею своему незваному и нежданному гостю, но совсем не хотел, чтобы он был пойман. Хотя гость и не сказал, что собирается делать, куда ехать, однако хозяин явочной квартиры тоже был «птицей стреляной». И он, правда не без труда, догадался, какой маршрут избрал себе «белобрысый». А после того, как утром гость потребовал, чтобы ему немедленно был куплен билет на один из местных поездов, догадка только укрепилась.

«День переждёт в лесу, а ночью пересядет в Ленинградский», — решил тогда Афанасий.

На допросе он чуть было не проболтался, но вовремя спохватился...

Рудницкий, наконец, проиграл.

— Лиха беда начало, — захохотал Шовгенов.

— Одна ласточка весны не делает.

Рудницкий собрал карты со стола.

— Который час? — спросил Павлюк, пересаживаясь ближе к краю кровати.

— Торопитесь куда? — тасуя карты, поинтересовался Рудницкий.

— Да нет, просто так спросил, — в душе ругая себя, хмуро и невнятно пробормотал Афанасий. — Время тянется.

— Ложитесь, спать. Когда нужны будете, разбудим.

— Какой уж тут сон? — вздохнул Павлюк и, прислонившись щекой к спинке кровати, покосился правым глазом на тумбочку.

До ключа было всего метра два, но взять его незаметно Афанасий не мог. Он медленно опустил веки, и если бы по-прежнему не вертел в пальцах давно погасшую папиросу, то можно было бы подумать, что он задремал. Однако мозг его продолжал напряжённо работать.

Постепенно созрел план, как освободиться от чекистов, которые казались слишком молодыми, неопытными и беспечными.

А офицеры, не обращая внимания на Афанасия Павлюка, продолжали играть.

Теперь не везло уже Рудницкому. Он всячески старался отыграться, но это ему никак не удавалось. Лейтенант злился и досадовал на то, что ему не шла карта.

Шовгенов ликовал:

— Капусты тебе, Алёша!..

Афанасий приоткрыл глаза, скользнул взглядом в сторону тумбочки, расслабленно поднялся с постели и подошёл к Рудницкому с окурком в левой руке.

— Дайте прикурить.

Лейтенант недовольный тем, что его оторвали от игры, зажёг спичку.

Павлюк, прикуривая, наклонился. Правая рука его упёрлась в спинку стула, затем потянулась дальше и осторожно опустилась на ключ.

— Спасибо.

Афанасий кивнул головой и, сжимая ключ в руке, неторопливо вернулся к кровати.

Рудницкий опять проиграл.

— Алёша, — хохотал Шовгенов, — я тебя обязательно капустой накормлю.

Рудницкий быстро сдал карты.

— Ладно, ходи, — сказал он с плохо сдерживаемым раздражением.

Павлюк докурил папиросу, швырнул её на пол и раздавил каблуком. Крепче сжав в руке ключ, он, нагнув низко голову, исподлобья посмотрел на играющих офицеров. Злая усмешка презрительно скривила его губы. В узких щёлках холодно блеснули серые глаза.

Только на один миг промелькнула у него тень сомнения. Что-то уж очень вольно и шумно вели себя офицеры. Но тут же объяснил их поведение обычной неосмотрительностью, которая нередко сопутствует молодости.

Рудницкий резкими, короткими рывками хлёстко бросал карты на стол, Шовгенов небрежно клал свои, но с таким видом, словно эти карты имели основательный вес.

Но вот Рудницкий, подняв зажатую в руке карту, задумался.

— Мои, — решительно заявил он, сгребая карты со стола.

— Ну и «козёл»! — бросив свои карты на стол, воскликнул Шовгенов и захохотал. — Ты напрасно задержал пиковую даму. Она подвела тебя.

— А с чем бы я остался? — вспыхнул Рудницкий, открывая свои карты.

Молодые люди заспорили. Каждый с разгоревшимся азартом старался доказать правильность своего мнения.

Павлюк уже несколько раз порывался встать, но, приподнявшись, опять опускался на кровать. Сейчас он вдруг вскинул голову и хриплым, приглушённым голосом сказал:

— Пить хочется.

— А где вода? — недовольно спросил Рудницкий.

— В прихожей.

— Пойдите напейтесь, — разрешил Рудницкий и, уже обращаясь к Шовгенову, продолжал: — Мне ведь играть было нечем!

— И всё же пиковую даму не стоило держать, — настаивал Шовгенов.

Кряхтя, Павлюк медленно поднялся и, тяжело ступая, словно его ноги вдруг страшно отяжелели, направился в прихожую. Здесь он на секунду остановился и прислушался. В комнате продолжался горячий спор. Афанасий нарочито громко загремел кружкой о водопроводный кран, затем, сдерживая дыхание, на носках подскочил к двери, быстро вставил в замочную скважину ключ и осторожно повернул его.

Открываясь, дверь тихо скрипнула заржавленными петлями.

Павлюк вздрогнул и, крепко сжав пальцами край двери, застыл на месте. Крупные капли пота выступили у него на лбу.

— Вот тебе и нужно было дамой пойти, — донёсся из комнаты возбуждённый голос Шовгенова.

Афанасий облегчённо перевёл дыхание, тыльной стороной кисти смахнул пот со лба и выглянул за дверь.

Там никого не было.

Путь свободен!..

Павлюк выскользнул на лестничную площадку, запер за собою дверь и бросился вверх по лестнице.

Взбежав на чердак, он ударился головой о переплёты стропил, но не почувствовал боли. Нащупывая в темноте руками дорогу, спотыкаясь на каждом шагу о балки наката, он добрался до слухового окна.

Снизу донеслись частые и сильные удары.

— Спохватились, — испуганно и в то же время со злорадством подумал Павлюк: — Растяпы. Поздно!

Он быстро вылез на крышу и, пригибаясь, побежал по гребню.

Недалеко от трубы он споткнулся, упал и скользнул по гладкой наклонной плоскости железной кровли.

От падения с высоты пятого этажа его спас водосточный жёлоб, в который он упёрся ногами.

Трясясь всем телом от испуга, беглец не смог заставить себя подняться на ноги и продолжал свой путь на четвереньках.

Добравшись до края крыши, он спустился по пожарной лестнице на землю, не оглядываясь добежал до угла здания и скрылся за ним.