«Итак, я жил тогда в Одессе»

Прежде чем поселиться в Одессе, Пушкин побывал здесь несколько раз. Осенью 1820 года его путь из Крыма в Кишинёв лежал через Одессу. В марте 1821 года, возвращаясь из Каменки, он ненадолго остановился в приморском городе. Приезжал сюда и в мае того же года и провёл здесь около двух недель. Его тянуло в Одессу, где дышалось вольнее и где он чувствовал себя независимей, свободней. В этот свой приезд он окончил «Кавказского пленника» — написал эпилог и под ним пометил: «Одесса 1821 15 мая».

25 мая Пушкин вернулся в Кишинёв, а уже в конце августа писал приехавшему в Одессу брату Александра Ивановича Тургенева Сергею Ивановичу: «С радостью приехал бы я в Одессу побеседовать с вами и подышать чистым европейским воздухом, но я сам в карантине, и смотритель Инзов не выпускает меня как заражённого какою-то либеральною чумою». Это писалось в самый разгар греческих событий.

Только летом 1823 года удалось Пушкину вырваться из Кишинёва. А с начала августа он стал одесским жителем.

«…В Одессе было тогда только два заезжих дома под именем отелей, принадлежащих двум купцам — французам Сикару и Рено, — рассказывал приехавший тогда в Одессу петербургский знакомец Пушкина Вигель. — Первый из них был настоящий торговец из Марселя, умный, весёлый, приятный человек. Другой был парикмахер, который понажившись, стал торговать духами под покровительством Ришелье в Одессе, от пудры перешёл он к крупчатой муке, разбогател, завёл себе дачу и построил дома… Бывший парикмахер успел уже всем обзавестись: и толстым откормленным брюхом, и красавицей женой, и баронским титулом, и Владимирским крестиком в петлице, и деревней, населённой русскими крестьянами».

Рено был человеком весьма предприимчивым. В самом начале века он откупил у князя Григория Волконского его дом на углу Ришельевской и будущей Ланжероновской улиц, сперва пристроил к нему ещё одно здание, а затем и овальную Биржевую залу с галереями и хорами для вечерних собраний. Ту самую, в которой одесское коммерческое общество давало бал в честь Воронцова. В домах, построенных Рено на его огромном участке, помещались и казино, и гостиница, ему принадлежавшие. Пушкин сперва остановился в «Hôtel du Nord» — так называлась гостиница Синара в его доме на Итальянской улице, затем поселился в гостинице Рено, «близ театра», где останавливались все приезжающие из Петербурга чиновники, определённые в штат генерал-губернатора. Обе гостиницы находились в центральной части города. Как она выглядела, описал приплывший сюда морем петербургский литератор Свиньин: «По длинному покатому спуску выходишь на широкую, великолепную улицу и с первым шагом видишь себя посреди богатого многолюдного города. Удостоверение ещё увеличивается по мере приближения Ришельевскою улицею к центру города: по обеим сторонам оной встречаешь огромные дома в 2 и 3 этажа, магазейны, блестящие сокровищами Европы и Азии, и роскошные казино полные посетителей».

По переписи 1817 года в Одессе насчитывалось 32 740 жителей, и население её всё возрастало.

Свиньин останавливался вскоре после Пушкина в отеле Рено, занял, по его словам, «в клобе» 14-й номер, «имеющий балкон на Ришельевскую и Дерибасовскую улицы». К слову «клоб» сделал примечание: «Лучшая гостиница в Одессе». «Клобом» назвал он отель потому, что в этом же доме Рено сдавал помещение клубу «Ресурса».

Как рассказывали одесские старожилы, Пушкин занял номер во втором верхнем этаже отеля Рено с угловым балконом, очевидно тот же, где после жил Свиньин.

С одной стороны углового балкона видно было море, с другой — театр. Место было людное, оживлённое. Под балконом то и дело сновали экипажи, тарахтели телеги, спешили верховые. К вечеру, когда спадала жара, появлялись гуляющие.

В «Путешествии Онегина» Пушкин рассказал о своей жизни в Одессе.

«Зоревая пушка» стреляла рано утром с брандвахты — сторожевого судна, которое каждую весну приходило в Одессу из Севастополя, чтобы до осени «содержать караул» между Практической и Карантинной гаванями. Выстрелом с брандвахты начинался летний одесский день.

Первое, что делал Пушкин с утра, — шёл купаться. «Купальный берег» находился рядом с портом.

«Близ самого города, — рассказывал Свиньин, — устроены купальни в море, что доставляет немалое удовольствие и выгоды здешним жителям и приезжающим пользоваться полезными морскими купаньями».

После купанья Пушкин возвращался в отель, выкуривал трубку, пил утренний кофе по-турецки — с гущей. Так он привык в Кишинёве. Затем шёл гулять.

Несмотря на ранний час, казино возле театра уже было открыто. Пушкин, случалось, заходил сюда попросту, по-домашнему, в своём кишинёвском архалуке и феске. Но вскоре он оставил этот азиатский наряд и, выходя на улицу, надевал чёрный сюртук, фуражку или шляпу. Однако со своей железной палкой не расставался.

Гуляя, Пушкин знакомился с Одессой. При немалом пространстве, занимаемом городом, центральная часть его была сравнительно невелика. Улицы Портняжья (позднее она стала называться Ланжероновской), Гимназская (уже при Пушкине её переименовали в Дерибасовскую), Греческая, Полицейская… Их пересекали Итальянская, Ришельевская, Екатерининская. И как бы подводя черту под центральной частью города, тянулась длинная Преображенская.

В конце главной улицы — Ришельевской, — на площади, обращённый к морю возвышался театр. Близ него тут же на Ришельевской стоял дом Ришелье — того самого, в «воздушном замке» которого Пушкин и Раевские останавливались в Гурзуфе.

За Преображенской улицей начинались пустыри, попадались барские усадьбы. На Софийской улице выделялся дом польского магната Потоцкого. Не дом — дворец. Параллельная Софийской — Херсонская улица бурно строилась, и среди новых красивых домов здесь то и дело попадались склады зерна. И что характерно — «магазины» встречались не только подле купеческих жилищ, но и подле барских. Торговлей занимались и знатные господа.

В погожие дни возле «магазинов» расстилали рядна, высыпали на них пшеницу и голые по пояс нанятые работники без устали перелопачивали её, отчего пыли на одесских улицах ещё прибавлялось.

Пшеница, пшеница… Иногда в городе скапливалось столько чумацких обозов, что они запруживали улицы, не давая пути ни пешему, ни конному. Куда ни глянь — усатые дядьки в холщовых рубахах, жующие волы, гружённые мешками телеги, под которыми позвякивали закопчённые котелки — походная чумацкая кухня, и неизменное: «Цоб, цобе…»

Херсонская улица заканчивалась зданием больницы, которое строили по проекту знаменитого столичного зодчего Тома де Томона и которому мог бы позавидовать любой другой город.

Побродив по улицам, Пушкин шёл к морю. Бульвар на приморской набережной ещё только начинали устраивать. На большом пустыре расчищали заросли, где недавно охотились, разбирали развалины старых казарм, сажали первые деревья. Неустроенность места скрашивал вид, который открывался отсюда с высокого берега, на гавани, на море, далеко уходящее к горизонту, на корабли со стройными мачтами, пёстрыми флагами, упругими белыми парусами. Всё это трепетало под ветром, сверкало на солнце, полно было жизни, движения, манило вдаль, в неизведанное…

Спуск в конце улицы вёл в порт. Пушкина обгоняли одесские купцы.

Корабли из Константинополя и из других портов Турции, из Галаца, что на Дунае, из Греческого архипелага, Малой Азии, Италии, Франции…

С 1819 года Одесса стала вольной гаванью: порто-франко. Здесь, как и в Феодосии, иностранные купцы торговали беспошлинно. Это было им выгодно. Привлекала и полновесная украинская пшеница.

Вдоль границы порто-франко, охраняемой караулом, был вырыт глубокий и широкий ров длиною в двадцать четыре версты, который дугою охватывал город. Внутри порто-франко беспошлинные товары продавались дешевле, но если их вывозили, то платили пошлину. Ввозили беспрепятственно, вывозили через таможни.

С утра до вечера в одесском порту всё кипело. В порт везли пшеницу, сало, кожи, шерсть. Из порта — вино, оливковое масло, ткани, турецкий табак, кофе, пряности, свежие фрукты.

Разгружать и нагружать суда здесь было непросто. «Пристани нет, — рассказывал об одесском порте генерал Раевский, — а по мелководью суда до берега далеко не доходят, при мне сгружали и нагружали оные на подмощенных телегах, которые лошади в воде по горло, подвозили к судам». Пристани для глубоководных кораблей в Одессе ещё не было, поэтому лошади по мелководью тащили высокие «подмощенные» телеги к лодкам, которые в свою очередь доставляли груз к кораблям. Бочки с вином и оливковым маслом сбрасывали с кораблей прямо в море, связывали канатом и в таком виде тащили к берегу.

Приходившие в порт из-за границы суда стояли в Карантинной гавани. Заграничные товары отправляли в карантин, где их окуривали и проветривали. Всех прибывших из-за границы положенный срок держали в особых домиках. Эти предосторожности были нелишними. Уже три раза посещала Одессу страшная азиатская гостья — чума. Особенно губительной была последняя эпидемия, 1812 года.