Хмыкаю, оставляя его комментарий без ответа, потому что…
— Твою мать, — угарает Романов.
Шастинский делает жест «рукалицо».
— Блять, я вот вас хер когда больше слушать буду!
Только Матвеев разочарованно качает головой, а после улыбается во все тридцать два.
— А, может, мы просто сразу Корсакову деньги отдадим?
— Не-не, нифига, я не согласен, — злорадно скалится Макс. — Есть у меня одна мысль.
Оставив нас наедине с недоумением, Соколовский бодро выскакивает в коридор. На мгновение, пока приоткрыта дверь, слышу вновь сменившуюся песню «Dante — Не пробуй» — пошли песни Шастинского.
Не успеваю опомниться, как Макс возвращается.
Вот только не один, а в компании… Оли.
Тело моментально напрягается в самых, блять, неправильных местах. Не помню, чтобы я когда-то так остро реагировал на чьё-либо присутствие…
— Грязно играешь, пернатый, — рычу я, перехватывая кий наподобие биты.
ДримТим, блять.
От услышанного погоняла Соколовского сам Макс фыркает, Кир удивлённо вскидывает брови, а Лёха дико ржёт.
— Мляяя, «пернатый»… Ну всё, Сокол, ты попал!
Соколовский не обращает на этот выпад никакого внимания, скрещивая руки на груди.
— Должно же у меня быть хоть какое-то преимущество против тебя.
Оля непонимающе переводит взгляд с меня на него.
— Какое ещё преимущество? Ты сказал, что нужна моя помощь!
Девушка хмурится, глядя на Макса в упор.
— А ты и поможешь — обыграть твоего чемпиона, — невозмутимо роняет Соколовский.
— Но я думала, что помощь нужна Егору!
От осознания того, что она пришла сюда ради меня, становится чуточку легче, но недостаточно для того, чтобы я смог расслабленно играть.
— Прости, красотка, — продолжает издеваться Макс. — Но по-другому у этой русской версии Стивена Хендри не выиграть.
Оля хмурится ещё больше.
— А при чём здесь я?
Глаза друга вновь вспыхивают. Я знаю это выражение лица — оно всегда становится комично-злорадным, когда этот гад собирается кого-то сдать.
— Понимаешь, твой Егорка… чересчур остро ощущает твоё присутствие.
— Спасибо, капитан Очевидность, — фыркает Оля, хотя по её щекам расползается смущённый румянец.
Господи, я люблю её.
Макс хмыкает, но не сдаётся.
— Пока ты здесь, он не сможет расслабиться и нормально играть, а, значит, у нас есть шанс на победу.
— Но ведь это нечестно! — возмущается мой Ангел. — Что вы за друзья такие?!
— Это нормально, солнышко, — улыбаюсь ей: всё равно все карты давно на столе. — Для них слово «честно» — синоним скуки.
Парни предвкушающе скалятся.
— Разбивай, Ёжик, — подаёт голос Лёха.
Медленно подхожу к столу, задворками сознания отмечая всеобщее воодушевление.
Но только не своё собственное.
Разбиваю треугольник, закатив пару шаров в лунки, и настраиваюсь засадить ещё парочку, старательно игнорируя присутствие Оли, но это не особо помогает, потому что всё моё тело сейчас — один оголённый нерв, ежесекундно получающий импульсы от до боли желанной девушки.
И мой игнор худо-бедно работал до тех пор, пока Оля громко не ойкнула. Кий дёргается в руках ещё до удара, и я поднимаю глаза на девушку, которая поправляет причёску, посылая убийственный взгляд Максу.
Этот засранец дёрнул её за хвост, чтобы меня отвлечь.
Опускаю голову, потому что, зная упёртый характер Соколовского, понимаю, что это не закончится, и уже собираюсь открыть рот и сдаться, когда чувствую чьи-то пальцы в своих волосах. Поднимаю лицо и натыкаюсь на прожигающий насквозь зелёный взгляд Оли. Она подходит ближе, обхватывает моё лицо ладонями и целует так, что, несмотря на её очевидное желание помочь и подбодрить, делает только хуже, потому что я завожусь окончательно, теряя тормоза.
И, чёрт возьми, я дурею от того, что у моей малышки нет проблем с публичным проявлением чувств.
Видит Бог, я сделал всё, что было в моих силах, чтобы держаться от Оли подальше, но сегодня всё и все будто были против меня. Швыряю кий на стол, принимая поражение, и обхватываю талию девушки, отвечая на поцелуй с безбашенным желанием.
В конце концов, что такое двести тысяч против шестидесяти килограмм ходячего секса?
— Идите, трахайтесь, кролики, — угарает Лёха. — Но только не здесь, а то я не выдержу, и ты, Корсаков, отправишься покорять Ютуб.
Вот же провокатор…
Смотрю на Олю так, чтобы у неё не осталось никаких сомнений по поводу того, чего именно я хочу от неё. И судя по тому, что она начинает дрожать в моих руках, по глазам она читает весьма виртуозно. Бодаю лбом её лоб, вдыхая пьянящий запах её кожи, и готов сдохнуть просто за то, чтобы она осталась в моих руках навечно.
— Эй, народ, я серьёзно! — ворчит Шастинский. — Вроде ж не на китайском говорил — проваливайте отсюда со своими секс-флюидами, пока я телефон не нашёл!
Испепеляю друга взглядом, но буквально секунду, потому что таких друзей, как у меня, хер больше где найдёшь, и я чёртов счастливчик, потому что в дружбе вытянул лотерейный билет.
Хватаю Олю за руку, переплетая наши пальцы, и выхожу в коридор, где нас оглушает Олег Майами со своей «Малышка, танцуй». Вспоминаю, что собирался дать этому миру насладиться настоящей музыкой, и это на некоторое время гасит зудящее под поверхностью кожи желание забиться в Олю так глубоко, что ещё неделю после она будет чувствовать мой вкус у себя во рту.
Прорываюсь к стереосистеме с девушкой на буксире и настраиваю свой личный плейлист; первыми в списке почему-то идут подряд две песни «Kamandi and Polo»: «Мооп» и «Smoke club». Но эти две песни меня тоже цепляют, так что я позволяю им отыграть своё, прежде чем доступ получит «Skillet», «АС/DC» и «Linkin Park».
А когда плейлист настроен, и меня уже ничто не удерживает от того, чтобы вновь сделать Озарковскую своей — теперь уже окончательно — я вдруг понимаю, что всё это должно произойти не так. Не на пьяной шумной вечеринке в доме у лучшего друга — хотя справедливости ради стоит отметить, что играющая здесь музыка (в моём плейлисте, по крайней мере) создаёт охеренную атмосферу для секса — потому что Оля не «девочка по вызову», а девушка, в которую я влюбился, как сопливый пацан.
— Хочешь чего-нибудь выпить? — спрашиваю, вместо того, чтобы просто утянуть её наверх.
Потому что я чёртов джентльмен. Ну, или хотя бы должен им притвориться ради этой девчонки, сводящей меня с ума.
Оля несмело кивает, и я вновь беру на себя роль гида, пробираясь с ней сквозь толпу бушующих гормонов. Торможу на огромной главной кухне, где кроме нас — о боги! — никого больше нет. Примеряю на себя роль бармена, наливая в высокий стакан ром и разбавляя его колой — всё-таки, Оля девочка, и скорее всего малопьющая, так что для неё ром в чистом виде — непосильная задача. Она с благодарностью принимает стакан из моих рук и пьёт маленькими глотками, словно боясь. Но когда её бокал наполовину пустеет, девушка начинает расслабляться и даже улыбается мне не нервно, а открыто и искренне.
Чёрт, если б знал, что её тело и разум так отреагируют на алкоголь, давно накачал бы чем покрепче.
Смотрю в её лицо, которое внезапно становится очень доверчивым, и понимаю, что ничего такого я бы с ней не сделал.
Вот она отставляет пустой стакан в сторону, делает шаг ко мне и обхватывает за шею. Автоматически обнимаю её в ответ, не в силах держать руки подальше, и ловлю её губы на полпути. От того, каким отзывчивым становится её нескованное цепями стеснения тело, буквально срывает крышу, заставляя оттеснить девушку в сторону и прижать своим телом к стене. Я хочу её до полнейшего безумия, до электрических разрядов под кожей, от которых в венах закипает кровь. А Оля даже не собирается облегчать мне задачу: упрямо тянет мою голову на себя, зарывшись пальчиками в волосы, и нетерпеливо прижимается ко мне ближе, хотя ближе уже некуда. Всё, о чём могу думать — дать нам обоим то, чего мы так отчаянно хотели, но… Чёртово воспитание не позволяет мне пользоваться девушкой, у которой включился режим безотказности под воздействием алкоголя.
Отстраняю от неё лицо буквально на сантиметр, позволяя ей дышать, потому что она, как и я, напрочь забыла, что ей необходим кислород.
— Ты не хочешь? — тихо спрашивает она, и в её голосе я слышу столько уязвимости, что невольно сжимается сердце.
— Ты же знаешь, что хочу, — не соглашаюсь. — Так сильно хочу, что уже плавятся мозги.
— Тогда почему…
— Потому что сейчас ты пьяна, а я не хочу выслушивать утром, что вместо того, чтобы пользоваться твоей беспомощностью, должен был включить тормоза, — перебиваю её. — В следующий раз, когда ты сможешь адекватно воспринимать ситуацию, и если почувствуешь, что готова, я окажусь так глубоко внутри, что ты будешь чувствовать меня в себе, даже когда я буду не рядом.
Её тело бьёт крупная дрожь.
— Почему?
Хмурюсь, не понимая, что она имеет в виду.
— Что «почему»?
— Почему ты не воспользовался ситуацией?
Мягко беру её лицо в ладони, поглаживая щёки пальцами.
— Потому что люблю тебя, глупая.
Глаза Оли начинают подозрительно блестеть, и она утыкается лицом в мою шею.
— Господи, ты действительно любишь, — произносит она таким тоном, будто только сейчас поняла, что именно я имел в виду, когда говорил ей об этом.
Мне кажется, я никогда не научусь понимать женщин…
Оля крепко обнимает меня за талию, и я чувствую, как в районе правой ключицы намокает моя футболка от её слёз. Успокаивающе глажу девушку по спине, уткнувшись лицом в её волосы на макушке, и впервые за последние сутки расслабляюсь — только так, когда она в доверительном жесте прижимается ко мне всем телом, будто тоже… любит. Я не могу утверждать наверняка, даже учитывая её слова о том, что она влюбилась в меня, потому что это не одно и то же, как если бы она в открытую сказала те три чёртовых слова.
Из нутра поднимается собственнический инстинкт, заставляющий прижать девушку крепче. И хотя на кухне мы по-прежнему одни, мне хочется оскалиться, как хищнику, защищающему свою территорию, и предупредить окружающих, чтобы к моей малышке не приближались.