Какой-то здоровый парень задерживал пассажиров в проходе лестницы. Сам он уже пробился, но его огромный мешок застрял. Парень с переполненными страхом глазами пытался вырвать мешок из толпы.

Полину трясло, но не от страха, а от волнения. Чувство гадливости охватило ее при виде этого перепуганного, подминающего детей толстомордого парня.

— Отпусти мешок! — закричала Полина вне себя от ярости и с силой рванула парня за рукав.

Оторвавшись от толпы, парень рухнул на палубу. Затор прорвался.

— Тише, товарищи! — попыталась успокоить бегущих Полина, но ее не слушали, бежали, падали, кричали.

Выбравшись наверх, она увидела, что верхняя палуба совсем опустела. К ней подбежала Аня.

— Бомбу сбросил. У берега, на мели взорвалась! Вот опять летит…

По направлению к пароходу, зловеще ревя моторами, летел большой самолет. Белые кресты были отчетливо видны на его плоскостях.

— Второй заход, — сказал помощник капитана. — Определенно сбросит еще. По местам! Подготовить шлюпки! Потемкина, чего ты копаешься!

Аня силилась развязать узел каната. Полина подбежала к ней, чтобы помочь.

Пронзительный свист бомбы заставил ее броситься на палубу. Это был звук, ни на что не похожий, остро впивающийся в сознание, в сердце. Сейчас… сейчас…

Но взрыва не последовало. Бомба ушла в воду.

Полина вскочила. Самолет снова приближался и теперь летел совсем низко. Все кончено. На этот раз он, конечно, не промажет. Зачем он нападает на пароход? Ведь видно, что пассажирский. Женщины, дети… Хотя им все равно, ведь это немцы.

С оглушительным ревом пронеслась над головой черная махина, на мгновение совсем заслонив небо. На корме полыхнуло белое пламя. Вокруг зашипела, заклубилась вода.

— Зажигательные! Скорее к шлангам! — услышала она крик капитана.

Корма была в огне. Полина побежала туда. В дыму она столкнулась с Дарьей Дмитриевной.

— Передайте в машину, больше воды! — кричала Оля Шевченко.

Орудуя топором, Полина разбивала верхнюю палубу. Мелькали лица Маруси, Ани, Дарьи Дмитриевны, боцмана, других женщин и матросов. Невыносимо слезились глаза, пламя обжигало руки, лицо. Вдруг она услышала продолжительный, прерывчатый треск, звон стекла, стон. Самолет пролетел над правым бортом.

— Из пулемета бьет, ложись! — закричал помощник капитана.

Потом все стихло.

— Аня, что с тобой? — Полина наклонилась над лежащей девушкой, приподняла голову. Она ощутила на своей руке кровь, теплую и липкую. — Аня, ты ранена?

На большую реку спускались тихие голубоватые сумерки. Река струилась, безмолвная и величественная. Словно мать ребенка, она бережно и неторопливо несла пассажирский пароход, закопченный, обезображенный, еще дымящийся после пожара.

Не дочитав до конца, Полина оперлась на косяк окна и заплакала. Письмо упало на подоконник, и капли дождя смочили бумагу. Танюша прижалась к ней и, глядя испуганными глазенками на мать, тоже была готова расплакаться.

— Мама, что с папой?

— Все хорошо, Танюша. Папа жив, он только немного ранен. Вот видишь, он даже сам пишет. И велел тебя крепко поцеловать.

Полина почувствовала, что ей холодно, и закрыла окно. Потом она еще раз поцеловала дочь.

— Ты уедешь сегодня, мама? — спросила Танюша.

— Нет, я приду вечером, моя девочка, и буду с тобой.

Она вышла на улицу. Холодный ветер заставил поднять воротник дождевика. «Еще будут очень трудные дни, — подумала Полина. — Но она выдержит все испытания, как выдерживала до сих пор. А потом…» Она улыбнулась и ускорила шаги. Нужно еще было заглянуть в госпиталь к Ане, а потом спешить на «Чкалова», где проходили ремонтные работы.

Север. 1943.