Очутившись в ординаторской, Нэд снова чуть не врезался в эту маленькую серьезную докторшу, которая с мягким укоризненным взглядом обвела коллег, облепивших кофе-аппарат.

- Не правда ли мило, что хоть кто-то проявил заботу и о персонале? - нарочито громко спросил Бенедикт, желая выслушать в свой адрес крохотную похвалу.

И если все согласно закивали, а на лицах заиграли довольные улыбки, то Хоуп цокнула языком и прикусила губу.

- Кто-нибудь видел доктора Фишер? - обратилась Хоуп к присутствующим. - Да уж... По стоимости эта игрушка — чуть больше недели пребывания для одного из детей. Разумеется, это чудо техники нам нужнее, чем партия темозоломида или, скажем, оплаты исследования на томографе.

Шейла и Грейс переглянулись и отрицательно покачали головой, после чего опустили глаза в свои кружки, Саттеш просматривал утренние анализы и сортировал их по палатам, сидя за столом в дальнем углу, его глаза устремились на Хоуп, еще одна медсестра - Хлоя из общего отделения, забежала, чтобы взять что-то из своего шкафчика, задержалась из любопытства, чтобы увидеть, чем закончится этот разговор.

Желваки на скулах Бенедикта заходили ходуном, он почувствовал жгучую злость и выпалил:

- Неужели, чтобы вызвать твое расположение, нужно быть смертельно больным ребенком?!

Договаривая эту фразу, он уже понимал, что пожалеет о сказанном, но остановиться не мог. Повисла пауза и помещение заполнилось невыносимой, жуткой тишиной, которая парализовала каждого из присутствующих. Бенедикт спохватился поздно, когда женщины демонстративно громко вернули свои кружки с кофе на стол и вышли прочь, таким образом намекая Микки и Саттешу, следовать за ними. И все четверо прошли мимо Хоуп и Купера, окатив последнего осуждающими взглядами.

Однако, Нэд этого уже не заметил, он смотрел на Хоуп, которая за эти несколько секунд будто уменьшилась в росте, ссутулилась и ее нечеловеческая уверенность явно дала трещину. Это была не просто обида, а акт вандализма по отношению к чему-то священному. Вот бы сейчас, она обрушилась на него самыми гневными словами, но ничего страшнее не звучало для Бенедикта, чем эта звенящая тишина.

Даже воздух окружающий Хоуп, словно стал холодным и колючим, а если бы его можно было попробовать на вкус, то рот наверняка, бы заполнила нестерпимая горечь.

В коридоре кто-то истошно прокричал.

- Доктор Ванмееееееер!!!

Без Луизы и Роуз палата опустела и рассказ Бенедикта, конечно же, отвлек Сэма от этого факта, но далеко не обрадовал.

Мальчик сидел на кровати мрачнее тучи и тяжелым, взглядом, полным той самой чистой и сильной ненависти, которая бывает только у детей, буравил свою или своего «сиделку».

Как правильно, надо будет спросить у Питера!

- А что тут думать? Попроси прощения, если простит, то простит, а если нет, то … Ух! Попрошу у медсестер баночку для анализов, неделю спать не буду, но насобираю туда слюней и вылью тебе на голову в самый неожиданный момент.

- Только попробуй! Я тоже не промах, подготовлю такую же баночку и посмотрю, что ты семилетний! - парировал Нэд, изо всех сил сохраняя серьезный вид, хотя его распирал смех от услышанного. - Совет, разумеется, дельный, но с женщинами не все так просто. Тут прощение нужно делом подкреплять!

- Цветы, подарки? - авторитетно спросил мальчик.

Купер сморщил нос. Как же это банально прозвучало, но именно в таком порядке и выстраивались его дальнейшие действия.

- Не хотелось бы попасть впросак. Я Хоуп еще со школы знаю, но как оказывается, даже не догадываюсь, что ей нравится.

- Сначала поговори, а потом...Розы, конфеты, игрушки, - напрягая память, Сэм вспоминал, что сюда приносили многочисленные визитеры.

- Добрый день, Сэм! Физиопроцедуры я тебя отвлеку на часик? - сестра Санди появилась в дверях так не вовремя.

Бенедикт поднялся со стула и отошел в сторону, наблюдая за тем, как Сэм нехотя поднимается с кровати. Мальчик был заметно ослаблен и как-будто успел похудеть, но не это поразило Купера больше всего.

Пропитанный концентрированной женской обидой взгляд Милы Санди, которая была ветераном детского онкологического отделения, проработав здесь одиннадцать лет, прошелся по нему с головы до ног, без тени приветливой улыбки, украшавшей лицо медсестры еще утром, когда они виделись в ординаторской.

«Неужели все в курсе?» - догадался Нэд, понимая, что в столь локализованном коллективе, новости разносятся со скоростью света.

- Поменяйте белье! - выплюнула медсестра, обрушив в руки красивого, но, увы, хамовитого, мужчины стопку хрустящих простыней.

- Ты бы поискал Хоуп, пока без дела сидеть будешь, а то потом обед, анализы. Не успеешь опомниться, вот и вечер. Замотаешься, а она домой уйдет.

- Хорошо, Сэм, - Бенедикт оценил сочувствующий взгляд ребенка. Вот уж он не подумал бы, что это милое создание будет испытывать к нему жалость. Это было странное ощущение, над которым стоило поразмыслить.

- Сестра Санди, не подскажете, где найти доктора Ванмеер?

- Она сейчас занята. Наверняка, будет в четвертой операционной. Экстренный случай.

«Разве, что в лоб не дала!», - усмехнулся Бенедикт.

- Спасибо, - только и произнес он вслух, аккуратно сложив чистое белье на тумбочку и спокойно убирая смятую простынь с кровати.

Все шло в точности по его плану, но с пунктом «закрепить за собой репутацию избалованного великовозрастного идиота», вышла неувязка, которая теперь ощутимой занозой кружила вокруг совести.

О чем можно думать перед экстренной операцией?

Наверняка, отсеивали сомнения, прокручивали в голове отдельные моменты предстоящего вмешательства, может быть вспоминали где слышали песню, которая засела в мозгу два дня назад, или внезапно у кого-то срывался смех от старой шутки, которая, вообще, непонятно каким боком промелькнула в голове.

После оперирования Ребекки Ормонд, Хоуп пару дней ощущала эйфорию, которая была быстро смазана рутиной будней, стрессом и личными проблемами, но в этот коктейль, примешивался еще один ингредиент, который она никак не могла разобрать.

Только сейчас, когда она стояла начищая руки мылом перед рядом раковин, в комплекте стерильной одежды, доктор Ванмеер вдруг четко осознала и мгновенно залилась краской то ли стыда, то ли удовольствия, что одной психологической загогулиной в ней стало меньше. Она жаждала снова оказаться в операционной, в обстановке шаткого баланса неизвестного, неизбежного, частично подвластного только ей одной. Руки «чесались» за скальпелем не из-за кровожадности или тщеславия, в этих часах или минутах реализовался смысл ее жизни и, казалось, именно в эти минуты она жила.

Мозг затягивал память в эти моменты чистейшим хламом, чтобы личность, которая должна была являться в мир обратно из операционной, была не ущербной и прагматичной, сдабривал порцией едкой тревоги, от которой пальцы начинали подрагивать, и хоть умри, но даже голова непроизвольно дергалась пару раз.

Нехолодная вода смыла густую пену с кистей рук, а бумажные полотенца впитали лишнюю влагу, за спиной суетился штат операционных медсестер, подоспел Брайель, хирург-офтальмолог, на поверхность световых коробов уже вывесили снимки МРТ.

Шон Лаудер был пациентом Хоуп с доброкачественной глиомой, расположенной в области зрительного перекреста. Опухоль резко переродилась и стала расти с огромной скоростью, что привело к выпиранию глаза. В глазной орбите свободного места нет, поэтому разрастающаяся опухоль стала вытеснять глаз. Новообразование экспансировала бы и второй глаз через считанные дни. Мальчик последние два дня жаловался, на то, что ему давит на левый глаз изнутри головы. Заключение офтальмолога было неутешительным, зрительная функция левого глаза будет потеряна, но вопрос стоял о сохранении жизни ребенку.

Никоим образом, ситуация с Шоном не добавляла Хоуп острых ощущений, кроме старого доброго страха, но, как говорил Ганс Селье: «Страсс — аромат жизни». Ощущая избыток энергии, которая требовала выхода, Хоуп не могла не удивиться откуда у нее брались силы и воодушевление, после отвратительного утра, ее временному отчуждению с отцом и понимания того факта, что она снова нарушила обещание данное, Сэму провести с ним хоть пол часа.

Развернувшись на девяносто градусов влево, Хоуп стала перед дверным проемом в операционную, ей на лицо отточенным движением одна из медсестер надела маску, другая, с тихим треском раскрыв упаковку, растянула перчатку, в которую хирург ловко сунула руку, проделав то же самое со второй конечностью.

Шесть шагов и дверной проем уже за спиной и... О чудо! Снова невидимый фильтр выудил из головы тревогу и сомнения, заменив их на азарт профессионала. Бросив взгляд на небольшой перекатной столик с набором инструментов для малоинвазивного вмешательства, доктор Ванмеер глянула на Робсона, и анестезиолог уверенным голосом подтвердил стабильность основных показателей жизнедеятельности.

На обритом участке головы, слева, ближе к виску скальпель легко рассек кожу, захваты оттянули ее в сторону, обнажая желтоватую кость черепа. Инструментом, напоминающим миниатюрную дрель, Хоуп просверлила отверстие, по диаметру подходящую для проникновения в него стетоскопа с камерой, специальные очки, в которые проецировалось изображение закрыли глаза хирурга.

Затаив дыхание, студенты, наблюдали за тем, как чужеродное проникало в человеческую голову, ювелирными, выверенными и даже где-то слишком смелыми движениями, крохотное лезвие отсекало нездоровую ткань, лавируя между сетью жизненно важных кровеносных сосудов, то и дело кто-то восторженно вздыхал, глядя на монитор, а два десятка человек оббегали брошенные предположения и только один человек с восхищением смотрел на ту, которая стояла на небольшой подставке, в виду своего скромного роста.