Изменить стиль страницы

Вот только понимание этого заставляет меня вникнуть в этот взгляд получше.

— Эта девушка, с которой ты сидела рядом. Лесли. Ты хорошо ее знаешь?

— Она моя лучшая подруга, — отвечаю ему.

Томас наклоняется и кладет руку на стол, загоняя меня в ловушку.

— Она стала свидетелем нашего поцелуя. Ты пошла за ней. И что ей сказала?

— Попросила ее успокоиться, — говорю я.

— Что еще? — спрашивает он меня.

— Ничего…

— Должно быть что-то еще, — шипит Томас. — Как мы узнаем, можем ли ей доверять?

— Можем. Она никогда не предаст моего доверия.

— Откуда тебе наверняка это знать?

Я хмурюсь от его слов.

— Она — моя лучшая подруга. Не знаю, как ты, но для меня это не пустые слова.

Его губы подрагивают.

— Не говори мне, что это значит. Мне прекрасно известно. Всего лишь хочу убедиться, что она не расскажет о нас всему миру.

— А что вдруг? Боишься, что кто-нибудь узнает?

— Конечно, да! — кричит Томас. — Это может испортить мою карьеру.

— Очевидно. Это все, что важно.

Он вздыхает.

— Не все. Я просто не хочу рисковать, — профессор наклоняет голову. — Ты должна понять. Это может разрушить и тебя.

На моем лице появляется гримаса.

— Я сказала тебе, что ты можешь ей доверять. И ты также должен доверять мне.

Томас приоткрывает рот, но не произносит ни звука, рыча про себя.

— Блядь. Нам стоило запереть эту сраную дверь, когда была возможность.

— Слушай, извини, ладно? Я не знала, что она придет и увидит тебя. Ее никогда не волновали ее оценки.

— Оценки? Так она пришла за ними? Вот по какой причине она застала нас? — Томас накрывает глаза рукой и медленно проводит вниз по лицу. — Мать же ж твою трижды за ногу, — он так сильно ударяет рукой по столу, что заставляет меня вздрогнуть на месте.

— Господи, — кричу я.

— Черт. — Профессор отворачивается, его плечи поднимаются каждый раз, когда он переводит дыхание.

Напряжение в комнате убивает меня.

— Тебе не обязательно так злиться.

— Ну, ничего не поделать, — он снова поворачивается ко мне. — Послушай, я очень забочусь о своей репутации.

— Заметно, — усмехаюсь я. — Поэтому занимался со мной сексом? В целях поднять репутацию?

Прямо передо мной снова опускается его рука.

— Ты прекрасно понимаешь, что не знала, что я твой учитель, и я не знал, что ты моя студентка. Но, будь все иначе, я бы никогда не трахнул тебя.

— О, да неужели? Так ты сожалеешь, что занялся со мной сексом? Спасибо, что сказал.

Томас снова вздыхает и рычит, отворачиваясь, чтобы совладать с яростью.

— Не жалею. И трах с тобой не угробит мою репутацию. Ей конец, если люди узнают.

— Так ты хочешь трахать меня... только тайно, — подвожу я итог.

— Разве мы это не выяснили? — сузив глаза, спрашивает он меня. — Нет, Хейли, я ни о чем не жалею. Кроме того, Лесли узнала о нас. И это меня очень злит.

— Понятно... — веду бровью и отворачиваюсь.

Профессор делает еще один глубокий вдох.

— Ладно... просто... убедись, что она будет держать язык за зубами. Для всех. По поводу нас.

— Она не расскажет, — продолжаю настаивать.

— Просто следи за ней, — говорит он, глядя прямо на меня. — Если это выйдет...

— Не выйдет.

Томас закрывает глаза, не двигаясь пару секунд.

— Ладно, слушай. Думаю, нам нужно прекратить это.

— Прекратить что? — У меня отвисает челюсть. — Почему? Ты сердишься на меня или что-то в этом роде?

— Нет, не сержусь, — говорит он, сжимая кулак. — Я зол на себя. За то, что дошло до этого. За то, что она увидела нас.

— Я же сказала, что этого больше не повторится.

— Ты не знаешь наверняка. Это может оказаться кто-то другой. Кто угодно. Все это может вырваться наружу, — говорит Томас.

— Значит, ты просто хочешь сдаться? Прекратить?

— Да. — Он делает еще один резкий вдох. — Это было весело, Хейли. Пока не закончилось.

— Весело... — вторю я.

То, какими словами он называет нас, оставляет в моем животе чувство, будто кто-то хватает его и сдавливает.

— Да. И это было приятно. — Томас наклоняется и хватает свободную прядь моих волос, заправляя ее за ухо. — Ты мне нравишься, Хейли. И мне нравилось наше время вместе, пока оно у нас было.

— Пока было? Мне не нравится такая формулировка.

— Ну, извини, но так я это называю.

— И у меня нет права голоса? — спрашиваю я с кислым выражением на лице.

— К сожалению.

— Черт, нет, — возражаю я.

— Пожалуйста... — Он потирает глаза указательным и большим пальцем. — Прошу, не усложняй.

— Усложнять? Как будто так чертовски легко взять и все прекратить.

— Для меня — да, — выплевывает он.

— Ну, я не согласна, Томас. — Я складываю руки, бросая на него свой дерзкий, бунтарский, такой ненавистный ему взгляд.

— Ты в последний раз называешь меня так, — говорит профессор. — Для тебя я мистер Хард. Запомни.

Он разворачивается и уходит, но я кричу вслед:

— Почему? Чтобы никто не узнал, что мы называли друг друга по имени?

— Мы никогда не делали этого, — бросает он через плечо. — Для тебя я всегда буду «сэр».

— Ага, и знаешь, что еще? Буду называть тебя мистер Нахрен. Потому что ты — охреневший отморозок.

Томас сужает глаза, но не отвечает, продолжая идти.

— Или буду величать тебя сэр Говнюк! Сэр Мудак! Иди и трахни сам себя, сэр!

Но как бы я ни обзывала его, он не вернется, чтобы отшлепать меня за это.

Он даже не оборачивается, чтобы посмотреть на меня.

Твою ж мать.