После этого мы втроем удобно расположились у камина, в котором плясал огонь, самодержец несколько минут глядел на него, словно что-то там наблюдая, а затем обратился ко мне. — Послушайте, Уваата.

Когда я впервые услышал о вас от своего учителя, у меня возникли некоторые сомнения. Мне приходилось видеть буддийских оракулов в Индии, где я учился, а когда продолжил образование в Кембридже, слышать о Вольфе Мессинге. Но это был совсем инойуровень.

Вы же, в чем я убедился, необычный человек, осененный свыше, а потому хочу сделать вам предложение.

— Я весь внимание, ваше Величество, — почтительно ответил я. — И в чем оно заключается?

— Мой Верховный лама древний старик, — продолжил король. — Ему пора на покой, и я предлагаю вам эту должность. Она вторая в государстве после моей, и вместе мы могли бы многое сделать для процветания Бутана. Ваш друг, — перевел глаза на внимавшего Каймана, — тоже будет при делах. Мой и его народы могут взаимовыгодно сотрудничать.

Закончив свою речь, монарх замолчал и снова уставился на огонь. На поленьях шипя, пузырилась смола, где — то далеко в горах сошла лавина.

Когда похожий на вздох гул затих, я нарушил молчание.

— Мы с другом (переглянулся с Кайманом), весьма благодарны вашему Величеству за столь лестное предложение. Но когда Уваата встречался с НИМ на небесах, — возвел я глаза к потолочным балкам, — то обещал стать странствующим монахом. Разве можно нарушить данное САМОМУ, слово?

— Нельзя, — оторвался от созерцания огня король, и на его лице мелькнула тень. — Я этого не знал. Но все же?

— У меня имеется другое предложение, — скрипнул я тростниковым креслом.

— Слушаю.

— Ввиду глубокого уважения к «Стране громового дракона», каких больше нет в мире и его королю (приложил я к груди руки), Уваата готов сообщить вам несколько пророчеств на пользу страны и ее народу.

— Да, — поддержал меня Кайман. — Мы это можем.

Судя по прояснившемуся лицу, предложение монарху понравилось, и он тут же согласился.

— Когда это возможно и в какой форме? — осторожно поинтересовался гость. — Предсказания дело не простое.

Я углубился в размышления и выдал сигнал составляющим, которые внутри внимали всему происходящему.

— Говори сейчас, — безапелляционно изрек шахтер. — Покажи квалификацию.

— Точно, — поддержал его моряк. — Чего тянуть кота за яйца?

— Не слушай этих дураков, — возмутились правоохранители. — Серьезные вещи так не делаются. Кстати, вы имеете что-нибудь предложить? — обратились они к первым двум. — Нет? Ну, тогда и не гавкайте.

Когда составляющие угомонились, Уваата подумал еще чуток, после чего выдал решение.

— Это будет зависеть от результатов медитации, ваше Величество. Думаю, в течение недели. Далее я изложу все на бумаге, а затем вручу ее вам лично.

— Может вам понадобится помощь наших лам? Или священное место? — предложил король. — В стране таких несколько. Но самое почитаемое, — монастырь Святого Сумасшедшего.

— В котором проповедовал лама Друкла Кюнле? — спросил я, а Кайман добавил, — великий человек. Уважаю.

— Именно так, — последовал ответ. — И что вы о нем знаете?

— Только то, что Святой победил злого духа своим фаллосом. И завещал его народу в качестве оберега.

— Немного, — чуть улыбнулся король. — Я расскажу вам больше.

Друкла Кюнле родился в Тибете в 1455-м году, помнил все свои перевоплощения и достаточно точно предрекал многие события.

После того как враги убили его отца, он решил стать монахом и двадцать лет странствовал там нищий и полуголодный. Борясь с лицемерием, алчностью, эгоизмом, а также другими пороками. При этом не чуждался вина, любви женщин и дружеского застолья.

«Ну, прямо Ходжа Насреддин»[188], - подумал я, однако не подал виду.

— Приобретя духовную чистоту, а также понимание Мира, — продолжил рассказчик, — Кюнле встретил и победил злого духа, совершив известный вам первый подвиг.

— А разве был и второй? — удивились мы с Кайманом.

— Еще какой, — многозначительно изрек король. — Он победил дьяволицу. Та была красавицей, убивала людей, питаясь человечьим мясом, и как-то попалась Святому на пути, где все выяснилось.

Он не стал церемониться с исчадием зла, вступил с ней в схватку и вновь применил фаллос как оружие, вонзив его в женское начало. Когда же все закончилось, наложенное на девушку проклятие исчезло, и она стала добропорядочной женщиной, познавшей радостиматеринства.

Затем Кюнле в честь своих подвигов воздвиг храм, который в Бутане считается святым местом, и его регулярно навещают бездетные семьи или искушаемые дьяволом женщины. Где просят помощи у духа Великого ламы, который там незримо присутствует.

— И как, помогает? — поинтересовался Кайман.

— Министр здравоохранения докладывает, что «да», — с гордость заявил монарх. — Число моих подданных множится и прирастает.

После столь убедительного рассказа, обменявшись несколькими фразами на пираха, мы решили воспользоваться предложение, поскольку медитация в столь святом месте была отличной рекламой для новоявленного оракула.

Король тоже остался довольным, ибо пекся о религии, составляющей часть его власти, и напоследок заявил, что все будет организовано на высшем уровне. А для этого на следующий день нас навестит Верховный лама, с которым следует оговорить все детали.

Затем мы тепло распрощались, Кайман подал гостю накидку, после чего самодержец убыл в столицу. Управлять страной и ждать пророчеств.

— Да, действительно великий человек был этот Друкла Кюнле, — сказал Кайман, когда проводив гостя, мы вернулись в дом. Не только прорицал и совершал подвиги, но еще бухал и от души трахался. У нас с последним напряженка.

В этом плане у нас действительно был облом. Из-за отрыва от европейских ценностей, борделей со жрицами любви в стране не наблюдалось, а нарушение нравственности по бутанским законам каралось весьма строго.

Спустя короткое время, осенним днем, как и другие, теплым и погожим, по обширной долине Пунакха, окаймленной рекой Мо-Чху с синеющими вдали горами, среди полей и разбросанных в них селениях, по дороге двигалась процессия.

Впереди, за знаменосцами с флагами, время от времени трубя в длинные, увитые разноцветными лентами дангчены[189], шел десяток бритоголовых монахов в парадных одеяниях, за ними следовал открытый «лендровер», в котором сидели Верховный лама и мы с Кайманом; замыкали шествие несколько груженых лошадей с погонщиками, жующими бетель[190] и двое полицейских.

На праздничную процессию взирали из полей занимавшиеся уборкой риса крестьяне, в горле першила пыль, но настроение было приподнятым.

Кругом открывались чудесные виды, сменявшие один другой, на холме в центре долины, золотился шпилем на крышах храм. Конечная цель нашего путешествия.

— «Чими Лхакханг», — величаво указал на него сидевший рядом иерарх, и мы с Кайманом изобразили почтение на лицах.

Еще через пятнадцать минут процессия остановилась у подошвы холма (дальше дорога заканчивалась), мы вышли из автомобиля, после чего процессия с лошадьми в арьергарде двинулась вверх по извилистой тропинке.

На плоской вершине, с купами деревьев в разных местах, высился белокаменный храм, с затейливым орнаментами на фасаде и тремя, выступающими одна под одной, плавной формы крышами. Венчающимися по углам головами драконов.

У центрального входа нас встретил рев труб местных монахов, развивающиеся на стенах и лужайке флаги и низко кланявшийся настоятель. Один в один похожий на известного советского актера. Только бритый наголо и с раскосыми глазами.

— Ну, вылитый Леонов, твою мать, — восхищенно протянул Кайман. — Это ж надо!

— Тихо вождь, — прошипел я. — На нас смотрят.

Между тем, всхлипнув, трубы замолчали, настоятель отдал иерарху рапорт, и почетные гости были приглашены в храм. Куда с достоинством и проследовали.

Он был небольшим, внутри располагался мощеный гранитными плитами чистый двор, окруженный внутренними постройками с резными деревянными галереями и балконами.

После того как мы смыли с себя дорожную пыль в одной и привели себя в порядок, лучащийся счастьем настоятель (не знаю, лукавил он или нет) сопроводил всех в трапезную. Она была перекрыта потолочной балкой, в виде фаллоса и украшена разноцветными фресками на стенах. Изображающими подвиги Друкла Кюнле в этом бренном мире.

Верховный лама, подогнув ноги, уселся на почетном месте, в центре длинного, лакированного стола, уставленного блюдами с бутанскими яствами, мы с Кайманом справа от него, а настоятель с еще одним монахом, судя по виду — кастеляном[191] (у того висела связка ключей на поясе), устроились напротив.

На столе, в китайском фарфоре, исходили душистым паром похожие на пельмени мясные клецки «момос», золотилась корочкой жареная свинина со специями и редькой; пряно пахло непременное блюдо «ма-датое», представляющее собой тушеные в масле стручки жгучего перца, белели сыр из молока яка, а также целая корзина горячих лепешек.

А еще красовалась здоровенная стеклянная бутыль с чистой как слеза «ара», а к ней пара запотевших кувшинов, издававших терпкий запах пшеничного пива, что вызвало у нас с Кайманом некоторое удивление.

Заметив его, иерарх важно изрек, что в других монастырях потребление горячительных напитков запрещается. Этот же на особом положении.

— Так завещал Святой Друкла Кюнле, — хихикнул настоятель — которого звали лама Норбу, масляно блестя глазами.

Далее Верховный благословляя трапезу, изрек несколько мантр, после чего Норбу лично налил и поднес каждому по фарфоровой чашке ара.

Иерарх принял свою, что-то пробормотал и, не отрываясь, выпил.

— Не хило, — подумал я, повторяя. Ара оказалась крепким как спирт, в разных концах стола крякнули, и все принялись закусывать.