Глава 5. Новые прозрения и изгнание злых духов
На следующее утро в дверь комнаты на втором этаже, где отдыхал оракул, вкрадчиво постучали.
— Войдите, — разрешил я, с наслаждением потягиваясь.
— Доброе утро, лама Уваата, — возник в двери, свежий как огурец настоятель, став низко кланяться. — Как почивали?
— Вашими молитвами. Спасибо.
— В таком случае мы приглашаем вас на завтрак.
— Сейчас буду, — сказал я. — Ожидайте.
Настоятель исчез, лама Уваата встал с постели, и, совершив утренний моцион, спустился в трапезную.
Там, во вчерашнем порядке уже сидели известные мне лица, перед которыми стояли блюда с горячим рисом, всевозможные закуски и небольшая бутыль ара.
— Только на опохмелку, — понял я. — Молодцы святые отцы. Не пьяницы.
После взаимных приветствий Уваата занял свое место, выглядевший помятым иерарх благословил хлеб насущный, мы приняли по грамульке и закусили.
Далее появился мальчик-служка, водрузил на стол медную бадью горячего чая с молоком и маслом, разлив его серебряным черпаком в кружки.
— Мне доложили, уважаемый Уваата, о вашем первом прорицании в святом месте, — прихлебывая из своей, сообщил мне Верховный лама.
— Какое еще прорицание? — подумал я, покосившись на Каймана. Тот только пожал плечами.
— В наших монастырях целая армия ученых, толкователей и философов, но никто из них даже предположить не мог, кто истинный автор Камасутры. Даже я, — самолюбиво изрек старец.
Вот оно что, — мелькнуло в голове. — Теперь понятно.
Далее иерарх сообщил, что отправляется назад обрадовать короля, а заодно собрать религиозный совет. Для обсуждения столь важного открытия.
— Чем бы дитя не тешилось, — подумал я. — Но виду не подал. Пусь будет, как будет.
После завтрака Верховный лама под рев труб и крики ослов, с почетом убыл в столицу, а мы с вождем стали готовиться к тому, зачем прибыли.
Для начала, выяснив у настоятеля, что на крыше храма есть смотровая площадка, поднялись на нее втроем и осмотрелись. Оттуда во все стороны открывались необъятные дали, что располагало к высоким размышлениям.
— Здесь Уваата будет общаться с небом, — обойдя периметр, строго заявил я ламе.
Тот с готовностью кивнул головой и втянул голову в плечи. Совсем как большая черепаха.
— А поэтому на площадку никого не пускать, — покачал пальцем перед его носом Кайман. — Надеюсь, вы все понимаете?
— П-понимаю, — заикаясь, прошептал толстяк, проникаясь значимостью события и исходящими от нас флюидами.
— Ну, вот и хорошо, — потрепал его по плечу приятель. — Умничка.
Спустя час я сидел в кармической позе на мягком узорчатом ковре, рядом стоял кувшин пенного напитка (то и другое доставили монахи по приказу настоятеля), глядел вдаль и, бормоча мантры, погружался в нирвану.
— Ну как, готовы? — спросил у составляющих, когда погрузился достаточно.
— Не, — стали брюзжать те. — Головы болят, дай опохмелиться.
— Так я ж вам утром отправил внутрь целую чашку ара?
— Мало.
Делать было нечего, я вышел из транса и, присосавшись к кувшину, опорожнил его наполовину.
— А теперь? — утерев губы, снова погрузился, навострив уши.
— Теперь в самый раз, — довольно забалабонили внутри. — Жди. Щас будем оживлять извилины.
Перед глазами поплыл туман, в голове приятно закружилось, а затем память выдала целый хаос будущего на год вперед. Включая природные катаклизмы.
— Эй, там, внутри, полегче, — промедитировал я.
— В смысле?
— Мне нужны наиболее значимые события в мире на ближайшие два месяца.
— А пива еще дашь? — захихикали составляющие.
— Не выводите меня из себя, — разозлился Уваата. — Иначе будете пить только чай и воду.
После этого внутри затихло, а в сознании всплыло следующее:
10 ноября 1982 года в Москве умрет Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев, а на его место назначат Юрия Андропова; спустя сутки, в результате теракта в израильском штабе в городе Тир Ливана будут убиты сто военных, а 13 ноября произойдет разрушительное землетрясение в Йемене. Которое унесет три тысячи жизней и причинит ущерб стране в двести миллионов долларов.
— Насчет генсеков не пойдет, — оценив полученную информацию, сделал я очередной посыл. — Бутану это до лампочки. — А что за декабрь? Или во всем мире тихо? Что удивительно.
— Да там так, сплошная мелочевка, — доложил от имени всех прокурор. — Точно, — поддержал его чекист. Оперативная обстановка в норме.
— Искать, — приказал я и внутри стали совещаться.
— Можно мне? — сказал, наконец, моряк. — Я кое-что вспомнил.
— Валяй, — разрешил Уваата. — Слушаю.
— У берегов Гайяны, — назвал он координаты, — на дне лежит торпедированный немецкой подводной лодкой U- 87 в июне сорок второго транспорт. Он перевозил из России в Англию платину, золото и бриллианты, в качестве оплаты по «ленд-лизу» на два с половиной миллиарда фунтов стерлингов.
— Источник? — оживился я.
— Об этом было в морском бюллетене «Совфрахт» за 2009 год. — После того, как клад отыскали американцы.
— А вот хрен им! — ткнул я в пространство кукиш. — Поможем Родине и Бутану! С меня бутылка, орлы. На связи.
Вслед за чем вернулся в объективную реальность.
Кругом стояли покой и тишина, на полях в долине крестьяне убирали урожай, по небу к югу тянул журавлиный клин. Совсем как у нас в России.
Потом в воздухе поплыли звуки гонга (монахов призывались к обеденной молитве), снизу заскрипела лестница, и на площадке возник Кайман. Зевая и почесываясь.
— Ну как, осенило? — уселся он рядом и осушил остатки в кувшине. — А то жрать пора. Вон монахи уже молятся.
— Осенило, — провожая взглядом птиц, сказал я, и на душе почему-то стало печально.
— Слышь, Этьен, — извлек приятель из кармана пачку сигарет и, предложив мне одну, щелкнул зажигалкой. — А почему бы нам не заняться изгнанием злых духов?
— Это как? — не понял я, выдувая вверх струйку дыма.
— Да очень просто, — ухмыльнулся Кайман. — Ты же помнишь вчерашнюю беседу?
— Смотря, в какой части, — наморщил я лоб. — В конце весьма смутно.
— Ну, где про баб, из которых здесь изгоняют злых духов, — заерзал на ковре вождь. Что ты такой непонятливый?
— Ах, вон оно что, — рассмеялся я. — Конечно помню.
— Так давай и мы этим займемся, а? — с надеждой воззрился на меня Кайман. — Тебя уже осенило, времени полно. Не будь аскетом, соглашайся. Совместим полезное, так сказать, с приятным.
— Я окутался дымом — предложение было заманчивым, и, чуть помыслив, заявил, — а почему нет? Коль это святое дело.
Затем мы растерли бычки[194] в пыль, пустив ее по ветру (курение в Бутане строго воспрещалось) и спустились вниз, где были встречены настоятелем.
— Стол накрыт, — растянул в улыбке губы лама Норбу, сделав плавный жест широким рукавом в сторону трапезной.
Когда же плотно подкрепившись, мы втроем пили чай, отдуваясь и промокая лица шелковыми платками, Кайман повел с настоятелем дипломатическую беседу в нужном русле.
Из нее следовало, что лама Уваата со своим спутником, не ограничиваясь тяжким бременем прорицания, желают присоединиться к усилиям служителей монастыря в части изгнания злых духов из прихожанок.
Как и ожидалось, настоятель сразу согласился. Он помнил указание Верховного ламы и блюл интересы святой обители.
Появление в ней оракула, о чем уже стало известно, могло принести монастырю еще большую известность, а заодно и дополнительные дивиденды.
Далее было оговорено время приема одержимых — после вечерней молитвы, после чего лама Норбу, оглядевшись по сторонам, доверительно сообщил, что у него имеются первые две кандидатуры.
— Одной, жене индийского брахмана, весной я изгонял демона сам, но теперь она приехала вновь и просит о дополнительном сеансе, а вторая — богатая вдова из местных.
— И как они из себя? — вопросил Кайман. — Надеюсь не очень древние?
— О, что вы. Нет, — зачмокал губами служитель культа. — Обе молоды и красивы.
— В таком случае индианкой займусь сам, с деланным безразличием сказал я, глядя в никуда — Поскольку налицо тяжелый случай.
— Ну а я, как ассистент, второй, — добавил Кайман. — С вдовами всегда проще.
— Так значит им назначать на вечер? — вопросил лама.
— Назначайте, брат, — возвел я к потолку глаза. — И да поможет нам Святой Сумасшедший.
После обеда, испросив у настоятеля чистого пергамента, кисточку и чернила, которые были немедленно доставлены, я снова уединился на площадке, где начертал иероглифами в стиле «чжуань», свои пророчества для монарха.
Далее спустился вниз, в свои покои, и запер их до времени в дорожный кофр[195]. Купленный в Тхимпху по случаю.
После этого я зашел к Кайману, который листал словарь тибетских диалектов (вождь значительно продвинулся в языках), предложив прогуляться на свежем воздухе.
— Хао! — отложил приятель книгу в сторону, и чуть позже мы расхаживали по тенистым лужайкам вокруг монастыря, чинно раскланиваясь со встречными монахами. Все они были доброжелательны и предупредительны, чувствовалось хорошее воспитание. Затем, сняв одежды, мы искупались в горячем источнике под горой, которые именуют в этих местах «цачу» и немного позагорали.
Ко времени вечерней молитвы каждый вернулся к себе, настроиться для изгнания злых духов.
Я хлебнул из имевшейся в вещах бутылки с виски грамм сто, зажег в медном, стоявшем на полу канделябре свечи, а рядом на ковре раскрыл Священную книгу «Типитака». Далее извлек из кофра колоду игральных карт (в свободное время мы перекидывались в них с Кайманом) устроился на тахте и, насвистывая турецкий марш, стал раскладывать пасьянс, коротая время.
Вскоре из дальнего крыла монастыря чуть слышно донеслось хоровое пение мантр, что свидетельствовало о начале моления, а спустя четверть часа в дверь покоев постучали.
Я встал с тахты, убрал с глаз долой карты, после чего уселся в позу лотоса у потрескивающих свечей, взял в руки развернутый фолиант и изрек «ши!». В смысле, войдите.
Дверь чуть приоткрылась, в нее скользнула женщина, в шелковом индийском сари, расписанном павлинами, с пышным бюстом и в скрывающей лицо вуали.