Глава четырнадцатая

Человек под Зыряновым слабо трепыхнулся и затих. «Это мы проходили, — отметил Женька. — Усыпить думаешь? Чтоб потом извернуться? Ну попробуй, попробуй…». Правда, его сразу же удивило то, с какой легкостью соперник позволил завалить себя, какими слабыми оказались его руки, и сейчас, идя на болевой прием, Зырянов все же сделал поблажку: рванул чужой локоть не так сильно, как надо было.

— Пустите, — провыл незнакомец. — Чего вам надо? У меня кошелек в правом кармане пальто.

Вообще-то валяться в деревне перед забором дома не стоит, решил Зырянов. Хоть и поздний вечер уже, но на шум борьбы могут выскочить Котенковы или соседи, а это и лишние разговоры, и ненужная нервотрепка для Леси.

— Сейчас мы встаем и шагаем к твоей машине, — сказал Женька. — Прошу без фокусов: предупредительный выстрел делать не буду, завалю сразу.

Человек поднялся. По его испуганному лицу Женька понял, что этот тип на фокусы долго еще будет не способен.

Прошли к «Таврии», уселись в тесный салон. Старенькие обтертые чехлы на сиденьях, переднее стекло в паутине трещин. И еще: на машине немосковские номера. В деревенском доме Пилявин машину не держал, и почти невозможно предположить, что на такой рухляди ездил по столице заместитель генерального директора какой-то там фирмы. Да и сам он одет хоть аккуратненько, но без лоска. Трудно представить его в бабочке. Но схожесть с фотографией, той, которая на визитке, все же есть. Или кажется?

— Пилявин?

— Как?

Ну вот, он даже не понял, о чем его спрашивают. Ошибочка вышла. Курьез. А может быть, и нет, если предположить, что этого типа подослали выманить Лесю из дома. В таком случае Пилявин должен быть где-то поблизости.

— Я говорю, чего под чужими окнами торчишь?

— Я… Я не торчал, я хотел нормально войти и постучаться в окно. Мне надо было поговорить с Лесей Павловной.

— О чем?

— А почему я должен перед вами…

Зырянов схватил его за отворот пальто и сильно тряхнул:

— Должен! Тебя кто сюда послал и что пообещал за это?

— Да не трогайте же меня! — Человек по-бабьи, неуклюже, попытался освободиться от железной хватки бывшего спецназовца, но не добился своего и тут же затих. Попросил теперь уже жалобно: — Не трогайте. Вы, я так понимаю, родственник Леси Павловны, я видел, как вы их сегодня у детского сада встречали, а я там преподаю музыку. И… И вот.

Женька отпустил музыканта, наконец-то расслабился и откинулся на спинку сиденья. Вот оно что, личная жизнь! Леся столько лет одна в деревне, с мальчишкой на руках. Не могла она предугадать, что Макаров узнает о рождении сына, найдет ее, захочет быть рядом. Не могла! Не в монастырь же записываться молодой женщине.

Это можно понять. Олегу Ивановичу он ничего не скажет, пусть они сами как-нибудь разберутся с этим. Дело Женьки — уберечь сейчас Лесю с Олежкой от беды, вот и все.

— Вы давно с ней встречаетесь?

— В каком смысле?

— В прямом. Сюда давно ездите?

— Как это… Что вы! Я полгода назад только переехал в эти края, жил в Тамбове, там жену похоронил, а тут у меня мама живет… Леся Павловна, я знаю, одинока, мы, правда, ни разу не говорили с ней на эту тему… А сегодня я вот отважился и приехал. На работе не та атмосфера, чтоб можно было объясниться.

— Тут тоже не та, — невесело улыбнулся Зырянов. — Видишь, как я тебя встретил…

— Понимаю, вы ведь переживаете за нее. Вы очень похожи. Брат, наверное? Я не знал, что у нее есть брат.

— Теперь будешь знать, — сказал Женька. — У Леси не только брат есть, но и муж, соображаешь? Олежкин отец. Они когда-то расстались, но теперь решили быть вместе. Это тебе о чем-то говорит?

Музыкант вздохнул:

— Я не знал. Я просто вижу, что она такая грустная и одинокая…

— Тихо! — сказал Женька. — Тихо!

Зеркало, укрепленное у окошка со стороны водителя, вспыхнуло желтоватым светом. По дороге беззвучно шла машина. Даже зимними ночами в привычное бездорожье увидеть едущую через деревню иномарку ныне не диво, но Зырянов подобрался, не отрывая настороженного взгляда от зеркала, еще раз повторил:

— Тихо! Молчи, что бы ни происходило.

Серебристый «Форд» медленно проехал мимо «Таврии», потом вообще сбросил скорость и остановился. В его салоне, Женька это увидел отчетливо, сидели двое. Один, который за рулем, так и остался в машине, второй вышел, не спеша направился в их сторону.

Номера «Форда» были московские.

Ловить удары в тесной «Таврии» не хотелось. Зырянов открыл дверцу, словно бы нехотя ступил на снег, встал, чтобы спиной ощущать металл машины. Земля скользкая, отталкиваться, если что, будет плохо, а так какая-никакая, а все ж опора.

Человек из «Форда» остановился метрах в двух от Женьки. Правильная дистанция, чтоб вести серьезный разговор. Правая рука его в кармане. Китайский ТТ, изъятый у Крашенинникова, у Зырянова лежит так, что в любую секунду можно выхватить, но это лишь в крайнем случае.

Подошедший на Пилявина не похож, ему лет сорок, он невысок. Жаль, отсюда не разглядеть того, кто остался за рулем.

— Товарищ, где здесь дом Котенковых?

Ну вот, похож не похож — это уже не имеет значения. Хорошо хоть то, что немного пришлось повозиться с музыкантом — мышцы разогрелись.

— А зачем вам Котенковы?

Вообще-то они действуют не совсем правильно: какого черта остался в «Форде» второй? Надо подходить вдвоем, брать в «клещи»…

Взгляд незнакомца чуть задержался на правом рукаве куртки. Смотри-смотри, подумал Женька, вряд ли тебе от этого будет намного легче. Ты ведь не знаешь, что я от рождения левша.

— Вы Евгений Зырянов?

Так, хорошо, что за спиной хоть какая, но машина, можно к ней прислониться, чтоб не упасть от неожиданности.

Мужчина вынул руку из кармана. Пачка «Явы». Протянул ее Женьке:

— Угощайтесь.

Тот сделал шаг навстречу, все еще готовый к нападению, собранный, сгруппировавший нужные мышцы. Взял сигарету.

— Вам поклон от Олега Ивановича Макарова.

Женька чуть кивнул.

— Мы не нашли пока Пилявина, — мужчина щелкнул зажигалкой, поднес огонь к лицу Женьки, потом закурил сам. — Но не думаем, что теперь он сюда сунется. Во всяком случае, мы постарались сделать так, чтобы он понял это.

— А если не поймет? — Женька жадно глотнул дым и только теперь чуть расслабился.

Мужчина холодно улыбнулся:

— Будем растолковывать. Мы — со своей стороны, вы — со своей. И без всяких церемоний. Спецназ, да еще разведка, краем уха слышал, — его улыбка стала теплей, — не очень любят церемониться, так? Особенно с негодяями.

«Форд» бесшумно и очень ловко ухитрился развернуться на узкой дороге, мужчина подмигнул Женьке, сунул ему в руку пачку сигарет, сел на заднее сиденье, и через минуту серебристая машина исчезла, будто ее и не было.

Музыкант, мышкой затаившийся в кабинке во время Женькиного разговора с незнакомцем, теперь приоткрыл дверцу, поинтересовался:

— Чего они хотели?

— Хотели угостить меня сигаретой. Из Москвы для этого приехали.

Хозяин «Таврии» помолчал, понял, что Женька не намерен с ним разговаривать, и задал очередной вопрос:

— Ну а что же мне делать?

— Учить детей музыке.

— Я по поводу Леси Павловны.

— Лучше не давать повод для того, чтоб в следующий раз из Москвы приехали намылить шею тому, кто сюда по ночам ездит.

— Я ведь все объяснил, у меня нет плохих мыслей, Леся Павловна даже не знала, что я приеду, вы верите этому?

— Верю. Пусть она никогда и не знает об этом — мой совет.

«Таврия» долго пятилась задом, развернулась, только добравшись до развилки, но потом поехала шустро.

Женька направился к дому, уже открыл калитку, когда навстречу ему с крыльца спустился Павел Павлович:

— Ты не против по пять капель пропустить, а?

— Так мы весь вечер это и делаем. Филипповна уже ругается, наверное.

— Нет, теперь она ругать не будет. Она понимает, я же на радостях пью. У дочки все нормально вроде образуется, и у внука, понятно. Олег Иванович серьезным человеком оказался, не отрекся от ребенка, и нас уважает.

— Ну, за него можно выпить.

— Так я ж и говорю. Только давай разольем тут, на крылечке. Я и закусь взял, банку с грибочками. Хлебушек держи… Бабка хоть ругать и не будет, но лучше, чтоб не видела.