Глава сорок седьмая

Посадку еще не объявляли, женщина, у ног которой стояла огромная черная сумка, стояла и мерзла на платформе. Людей было немного, так что Макаров увидел ее сразу, как только выскочил из здания вокзала на перрон.

Наташа до того удивилась его появлению, что даже не поздоровалась, только ресницами захлопала:

— Ты как меня нашел?

— Случайно, — ответил Олег. — Пришел товарища проводить…

— А вот и врешь. В этой шубке ты меня еще никогда не видел, а узнал сразу и издали, я это заметила. Значит, ты знал, что я здесь.

— У тебя женская логика, — не скрыл улыбки Макаров. — Но ты права. Соседка мне выдала тайну твоего местопребывания. У тебя, кстати, разговорчивая соседка.

— И что же она сказала?

— Что ты оформила отпуск и уезжаешь навестить приболевшую мать.

Наташа кивнула:

— У меня хорошая соседка.

— А хороших ведь грех обманывать. Я уже знаю, что Бен уволил тебя и ничего не заплатил.

— Я действительно еду к матери.

Двери вагона раскрылись, полная пожилая проводница попросила приготовить билеты и документы, но тут же перешла на доверительный тон и сказала, что это можно будет сделать и в купе:

— Холодина на перроне.

— Войдем, согреемся, — Олег приподнял кейс. — Есть испанское вино и виноград. Не зря же я это все тащил сюда.

— Не зря, конечно. Чтоб проводить товарища. — Она улыбнулась. — Ладно, у нас еще полчаса до отправки, согреемся вином.

Макаров подхватил ее сумку, она чуть придержала его за локоть:

— Я специально сюда раньше пришла. Почему-то надеялась, что ты придешь.

— Наташа, — Олег тоже не спешил входить в вагон, — послушай, давай все разыграем по-другому. Давай подумаем…

Она улыбнулась:

— Давай. Думать всегда полезно. Ты чувствуешь свою вину, предлагаешь выбросить билеты, ехать к тебе. Я знаю, ты именно это хочешь сказать. Но я не люблю мужчин, которые каются. И не люблю сидеть у окошка и ждать их. А ты такой, у тебя всегда масса дел. И еще сын, и еще мать сына. Я никогда не соглашусь, чтоб ты делал выбор между ними и мной. Если ты понял меня, то пойдем пить вино и говорить о том, что ныне очень паршивая зима. Если не понял, то поцелуй меня в щечку и позвони примерно через месяц, я вернусь не раньше.

— У тебя какое место? — спросил Макаров.

— Тринадцатое.

— Ну естественно. Мог бы и не спрашивать. Пойдем. О зиме потолкуем. Нормальная, кстати, зима. Просто у нас что-то не ладится.

Вино не пилось. Разговоры о зиме не получались. Наташа поцеловала его, попросила, чтоб он ушел, не дожидаясь отправки поезда. И он ушел. Уже у входа в подземелье метро оглянулся: состав бесшумно набирал скорость.

Людей на вокзале было на удивление мало. В переходе стояла старушка, продавала газеты. Макаров купил одну просто по инерции, читать не хотелось, он бросил ее в кейс.

Поднимаясь на эскалаторе, он вдруг услышал:

— Олежка, бля, не дергайся, не крутись и не ори, договорились?

Макаров, конечно, сразу понял, кто это шепчет ему в затылок. Он с трудом сдержал себя, чтобы все-таки не дергаться и не орать.

— Предлагаю сесть в головной вагон, там обычно людей побольше толпится. Тебе ведь, кстати, в головной и надо?

Шиманова Олег увидел только в вагоне. На омоновце была потертая турецкая куртка, темные джинсы, серая кепка. На улице Макаров мог бы задеть его плечом, извиниться и не узнать.

— Ты как меня нашел? Все равно ведь не поверю, что случайно встретились.

— Элементарно, Ватсон. Когда от порядочного человека уезжает любимая женщина, то он обычно провожает ее.

— От порядочных не уезжают.

— Это нам так хочется. Уезжают, Олежка. Даже чаще, чем… Чем надо. Теперь поздравь меня с воскрешением, бля, и спроси, не как, а зачем я тебя нашел. В отличие от первого этот вопрос не праздный.

Головной вагон, против ожидания, был тоже почти пуст, и можно было не только найти места для сидения, но и разговаривать, не боясь, что слова их достигнут чужих ушей.

— Считай, что уже спросил.

— Олежка, я в курсе, что ты встречался с Беном, кое-что уже знаешь. Так вот, завтра должна состояться сделка, большая сделка. В результате ее в Чечню пойдет партия оружия. Огромная партия. Его может хватить еще на одну такую кампанию, которая недавно прошла.

Макарову стало зябко. Он почему-то вспомнил покойного Кобозева: «Когда мы в следующий раз пойдем туда…»

— Толик, как же так? Там же все закончено, они же братаются вовсю.

— Да, и там еще трупы в траншеях лежат, и наши у них по колодцам сухим в плену сидят… Ты эмоции, бля, отбрось. Дело не в мире и не в трупах. Сделка больно хороша. Миллиардами пахнет. Для господ этот запах ныне — определяющий.

— И вы их не можете взять? Господ?

Шиманов тихо хохотнул:

— Кто же их возьмет, они же памятники. Охраняются государством. Мы еще можем взять того, кто пистолет китайский продает, но если речь о бронетехнике и снарядах заходит… Тут торгаши солидные, с военно-политической «крышей». Соваться сюда никому просто не велено. Одному Бену все — не указ, как частному лицу. Он на свой страх и риск может и должен еще что-то предпринять.

— Должен? — спросил Макаров.

— Должен. И я тоже должен, и ты. Потому что у нас особый счет к тем, кто на смерти бойцов деньги делал. Так?

Немного помолчали. На очередной остановке в вагон вошли две девицы, сели напротив, поигрывая коленками. Девицы явно хотели общения, бросали на мужиков откровенные взгляды, то и дело облизывая губы, но Шиманов в свойственной ему манере вежливо прервал любовную игру:

— Сгиньте, телки. Не до вас, бля.

Место напротив тотчас опустело.

— У нас, Олежка, свои счеты. Мы потеряли много и многих и продолжаем терять.

— Да, — сказал Макаров. — На днях Кобозев из окна своей квартиры выбросился, мой комбат. Такой хороший офицер был…

— А Бен вчера помощника своего потерял. Игоря. Тоже золотая голова. Да что я тебе об этом говорю, ты ведь должен помнить его.

— Игоря?

— Зарезали, бросили у пивбара, чтоб выдать за жертву пьяной разборки, даже нож в руку сунули. А он не пил, пиво так вообще терпеть не мог. Игорь вышел на этих самых господ, чисто вышел, но есть подозрение, что кто-то из своих же его заложил. Из-за этого Бен ограничил круг лиц, которые должны принять непосредственное участие в операции «Транзит».

— «Транзит»? — Макаров вспомнил, что встречал это слово на дискете, которую приносила Наташа.

— Да. Оружие с заводов-изготовителей через Москву идет на Кавказ, так что название операции отвечает сути на все сто. Но проблема вот в чем: завтра сделка, а у меня нет ни людей, ни, сам понимаешь, времени.

— У Бена мало сотрудников?

— В его конторе сотрудников много, но все они занимаются бизнесом и свято верят в то, что для этого Наставший и пригласил их на работу. Готовят для других фирм телохранителей, технических шпионов, гетер-секретарш… И за это получают деньги. Они не знают и даже не должны знать, какая на самом деле цель стоит перед крутым Беном. Я не могу привлечь никого из них. Потому разыскал тебя.

— Я готов, Толик.

— Погоди, ты же еще не знаешь, что предстоит сделать.

— Я готов.

— Тогда слушай. Завтра в двенадцать дня Мусаргов, это представитель стороны, покупающей оружие, выезжает на своей машине со стороны поселка, где расположены правительственные дачи, в сторону Юго-Запада. Черная «Вольво», номера известны, примерный маршрут тоже — он, по крайней мере, дважды следовал им. Нам бы тоже где-нибудь добыть легковушку…

Вечером Олег позвонил Павлу Базарову, тому самому, с кем когда-то ехал по ночному шоссе в сторону Калуги и кого вызволял из плена в подвале деревенского дома. Тот был рад звонку:

— О чем речь, Олег Иванович! Конечно, помогу. Теперь уже две монтировки с собой обязательно прихвачу! Где встречаемся?..

Только после этого Макаров сел за чай и чтение газеты.

Из подборок информации на первой полосе он сразу выбрал одну.

«ДИАГНОЗ: СУИЦИД

Вчера во второй половине дня покончил жизнь самоубийством Насонов Георгий Викторович. Событие это было бы рядовым и не привлекло бы внимание вашего корреспондента, если бы не личность покойного. Насонову было тридцать лет, он состоял клерком в преуспевающей фирме, имел свою квартиру, иномарку. До этого довольно успешно занимался профессиональным спортом, но начались войны, и Анатолий поехал в Приднестровье, Абхазию, Нагорный Карабах, Чечню… Здесь был ранен, но тем не менее неоднократно говорил друзьям, что готов опять к сражениям, если появятся на карте новые „горячие точки“.

Война стала для молодого человека способом самовыражения, самоутверждения, и он уже не мог жить без адреналина в крови. Поднявшись на крышу жилого дома, стоявшего неподалеку от места его работы, он бросился вниз головой на асфальт…

Характеризовался Насонов как старательный, честный сотрудник, но сослуживцы замечали, что он тяготился кабинетной работой, с удовольствием брался за задачи, которые подразумевали активные действия.

Примечательно, что чуть раньше, но по тем же мотивам и тем же путем ушел из жизни офицер спецназа подполковник Кобозев. Выжив в сражениях, эти люди все равно стали жертвами войны. Она еще долго будет напоминать о себе ее участникам».

— На одну доску поставили, негодяи, — Макаров отбросил в сторону газету и потянулся к ожившей телефонной трубке. — Написали так, что Насонова хоть в святцы заноси. А ведь его наверняка с этой крыши скинули.

Звонила Леся. Рассказала об Олежке, о погоде, о том, что отец настоял самогонку на дубовой коре, напиток получился лучше любого коньяка.

— Не пьет, тебя ждет. Мы с сыном тоже скучаем. Но я понимаю: если бы у тебя появилась возможность приехать, ты бы был уже здесь. Так?

Он чуть не назвал ее Наташей, сдержался лишь в последнюю секунду. С силой зажмурил глаза, постоял так мгновение, и только тогда ясно всплыло в памяти лицо Леси.

— Думаю, мы уже скоро увидимся.