2

В июне пришла наконец весна и в Северную Атлантику. Солнце не заходило, висело в холодном небе круглые сутки, и под его белесоватым светом желтели и крошились плотные, слежавшиеся льды. С берегов Гренландии сползали ледники, откалывались, дрейфовали к югу сверкающими айсбергами… Все в полярных широтах искрилось, переливалось бликами, и человеку, окажись он в этих праздничных, почти сказочных разливах света, в мерцании горизонтов, трудно было бы поверить, что наступило лето сорок второго года, что где-то идет беспрерывная битва за океан — и на воде, и в глубинах, и в небе. Отзвуки этой битвы время от времени появлялись только у кромки льдов: сюда прибивало обломки судов, разбитые шлюпки, плотики с мертвыми моряками. Нерпы, высунув головы из полыньи, подолгу разглядывали побелевшие лица людей, удивляясь их неподвижности. Волосы и бороды странных пришельцев были покрыты инеем. В глазах покоилось то же безмолвие, что и в арктических льдах.

В широтах южнее весна о себе заявляла непроглядными косяками туманов. Они повисали над океаном, окутывали Исландию и Шпицберген, доползали до норвежских фиордов и островов Великобритании. В такие дни англичане облегченно вздыхали: туман затруднял налеты вражеской авиации на их города. Улицы Лондона оживали, люди брели по ним, не поглядывая с опаской на небо. Склонные к юмору лондонцы называли туманы и затяжные дожди самой приятной летней погодой: война как-то сразу отодвигалась от берегов страны в далекую туманную мглу.

Чины военных и правительственных учреждений покидали подземные укрытия, служебные бункеры, возвращались в кабинеты старинных министерских зданий. Здесь, в кабинетах, где обстановка не менялась веками, все было знакомо до мелочей, привычно и потому невольно создавало впечатление незыблемости и устойчивости не только самой Великобритании, но и всего подлунного мира. Кабинеты возвращали чинам спокойствие и уверенность в будущем.

Возвращались в кабинеты на Уайтхолле и чины адмиралтейства. Но здесь покой воцарялся ненадолго… Звонили переключенные телефоны, увел связи принимал донесения с морских театров военных действий. Донесения не радовали, и офицеры-операторы, морща лбы, задумчиво замирали у оперативных карт… Несколько месяцев назад пал Сингапур, что осложнило для англичан обстановку в районе Индийского океана. А совсем недавно пал Тобрук — армия Роммеля теснила английские части в Северной Африке.

Неужели придется оставить ее? Нет, нет… Представить себе Британскую империю без Сингапура, без Суэца и Египта было так же немыслимо, как без королевской семьи или без флота.

Ох как нужны сейчас были подкрепления на театре Средиземного моря! Чтобы удержать Гибралтар и Мальту, Суэц и Египет. Чтобы сохранить, наконец, британское влияние на Балканах. А тут, как назло, — конвои в Россию… Рузвельт настаивает на них: мало того что адресуют в Советский Союз часть грузов, в которых нуждается Великобритания, так еще отвлекают для этих операций английские транспортные суда и военные корабли. Не считаться с американцами, конечно, нельзя. Да и в самой Англии раздаются настойчиво голоса за помощь восточному союзнику. Далась им эта Россия… Почему Великобритания должна поступаться своими интересами в пользу Москвы?! Не случайно сэр Паунд, первый морской лорд, назвал конвои в Россию камнем на шее для англичан.

В годовщину нападения Гитлера на Советский Союз премьер Черчилль направил восторженное послание маршалу Сталину. Не жалея слов, он восхищался стойкостью русских, сражавшихся против фашистов на тысячах километров фронта, торжественно заверял, что английский народ не пожалеет усилий, чтобы выполнить с честью союзнический долг. Означало ли это послание, что премьер одобрял посылку конвоев в советские порты? Никогда не догадаешься, что на уме у этого Уинстона. Успокаивало лишь то, что интересы Британской империи были всегда для Черчилля превыше всего.

Да, много тревог возникало у офицеров адмиралтейства. Моряки, привыкшие к мостикам кораблей и к точным приказам, зачастую терялись, когда дело касалось изгибов политики. Указания первого морского лорда не вносили в эти тревоги ясности: офицерам они казались порой такими же смутными, как туман за окнами. Но указания выполнялись, и моря бороздили авианосцы, линкоры и крейсеры, открывали огонь, атаковали противника — тогда в адрес адмиралтейства снова текли донесения, которые либо сообщали об успехе, либо оправдывали утраты.

У всех еще в памяти был февральский прорыв германской эскадры из Бреста… В начале сорок первого года в этом порту на западном побережье Франции укрылись немецкие линкоры «Шарнхорст» и «Гнейзенау». Позже к ним присоединились тяжелый крейсер «Принц Евгений», миноносцы и тральщики — образовалась целая эскадра. Почти год она проторчала в Бресте. А в первые дни февраля союзная авиаразведка донесла, что германские корабли, по всем признакам, готовятся к выходу в море. И действительно, на рассвете 12-го они выбрали якоря. Три английские подводные лодки, развернутые в дозоре на подходах к французскому порту, выхода вражеских кораблей не заметили. Их обнаружили самолеты только через четыре часа, уже в море. Летчикам запрещалось вести радиоразговоры и, чтобы доложить об эскадре, им пришлось вернуться на аэродромы.

Запоздалые атаки английских торпедных катеров и устаревших тихоходных самолетов-торпедоносцев «суордфиш» успеха не принесли. «Шарнхорст» ушел в норвежские воды, а два других тяжелых корабля — в Балтику.

В мировой прессе поднялась буря возмущения. Англичан обвиняли в беспечности, в нерешительности, даже в нечестной игре; донесения авиаразведки давали возможность заблаговременно и надежно блокировать Брест. Когда о нелестных выпадах прессы доложили первому морскому лорду, тот лишь усмехнулся в ответ: «Что ж, мир не так глуп, как порою кажется…» Быть может, с помощью вражеских кораблей, обретших свободу, лорд хотел снять с шеи Великобритании тот самый камень русских конвоев, о котором как-то упомянул? И убедить наконец не только свое правительство, но и союзников в том, что конвои в Советский Союз невозможны? По крайней мере, в условиях полярного дня… Другое дело — конвои в Средиземное море.

Замкнутые штабные офицеры адмиралтейства лишь пожимали плечами. Те же, кто служил на кораблях королевского флота, для кого указания Главного морского штаба превращались затем в тяжкие недели пребывания в море, в схватки с подводными лодками и самолетами, в горящие палубы и стоны раненых, отзывались о действиях адмиралтейства более определенно, не стесняясь в выборе слов.

И все же разговоры о конвоях то и дело возникали среди офицеров морского штаба. Высказывались самые различные мнения. Одни доказывали необходимость срочно увеличить помощь экспедиционному корпусу Средиземного моря, где на африканском побережье Роммель теснил английские части; другие утверждали, что, если Россия не выстоит, Гитлера уже не остановить ни в Африке, ни в Европе, ни в Азии. Но решения принимались морским лордом, и офицеры выполняли эти решения безоговорочно.

В туманные дни в кабинете главы английского флота царил полумрак. Комната казалась огромной и мрачной, высокие зашторенные окна придавали ей вид крепости. Все здесь подчеркивало старину: дубовые книжные шкафы с золотистыми фолиантами энциклопедий за стеклами; кожаные кресла, в которых посетители утопали по макушку; широкий, как палуба авианосца, стол с бронзовыми наборами письменных принадлежностей… Из углов гордо глядели бюсты прославленных флотоводцев Джервиса и Нельсона. Потемневшая картина изображала Трафальгарский бой — величественную страницу морской славы, которой уже давно не хватало бывшей владычице морей. В парусах написанных маслом фрегатов, казалось, застыло время. И только горстка телефонов да оперативная карта во всю стену напоминали о других временах. Карта вбирала в себя военные театры трех океанов и всех континентов: интересы людей, заседавших здесь, были обширны.

Вице-адмирал, вызванный для доклада, записав указания первого лорда, в конце беседы робко напомнил о том, что в бухтах Исландии собралось свыше трех десятков судов с грузами для России. В разное время эти суда пришли из портов Америки и Канады и теперь формировались в новый конвой, чтобы продолжить путь в Архангельск и Мурманск. Некоторые из них стояли в Хвал-фиорде уже третий месяц.

Лорд поморщился. Но вице-адмирал, словно не заметив этого, добавил:

— Премьер Черчилль считает, что риск будет оправдан, если хотя бы пятьдесят процентов судов дойдет до русских портов.

— Да, да… — кивнул первый лорд. — Но именно и те, и другие пятьдесят процентов нам сейчас очень нужны.

Он поднялся, зашагал по комнате. Взглянул на карту, точно сверял свои думы с положением в перепаханном мировой войной мире.

— Рисковать флотом, терять торговые суда, наконец, делиться военными грузами — во имя чего? Кто наверху окажется в этой схватке — Сталин или Гитлер, — сегодня неведомо даже богу. В конце концов, это дело русских и немцев. Но при любом исходе войны Великобритания должна сохранить позиции в мире. Помните старую мудрую истину? У Англии нет ни постоянных друзей, ни постоянных врагов — у Англии есть постоянные интересы.

— Времена меняются, милорд, — нахмурился вице-адмирал. — Со старыми истинами фашизм не считается.

— Мы для того и воюем, чтобы заставить Гитлера с нами считаться. Поэтому Мальта, Египет, Балканы — вот ключевые точки нашей войны в Европе! И распылять ресурсы и силы, согласитесь, не самое разумное для нас.