Были не одни победы. Бывали трагические ситуации.
Особенно в сорок первом году, когда однажды корабли под командованием Святова попали на минное поле, подорвались. И тогда по приказу Святова сняли моряков, а корабли, которые невозможно было спасти, расстреляли своими снарядами. Несмотря на трагизм положения это было единственно правильное решение. Правда, к «морскому Чапаю» тогда прибавилось «Иван-топитель». Но вскоре это было забыто, и Святов, всегда неудержимо рвавшийся в бой, остался славен своими делами.
Разумеется, кроме подвигов, была у Святова и каждодневная тяжелая морская работа. И, может быть, тысячи спасенных моряков не знают, что в памятные балтийцам августовские дни отступления из Таллина именно корабли Ивана Георгиевича, бывшего тогда морским начальством на острове Гогланд, круглосуточно находились в море, спасая моряков, доставляя их на Гогланд.
Спустя три года, вернувшись «на круги своя», в акваторию так хорошо знакомого ему Рижского залива, Святов снова «командовал морем», приняв на себя всю ответственность за высадку десантов на острова, переброску войск и техники. У него не было штаба в обычном понимании — под рукой несколько офицеров, да и время не позволяло тщательно, как на учениях, прорабатывать разные варианты. Я помню Ивана Георгиевича на пирсе местечка Виртсу. Сюда подтягивались войска 8-й армии генерал-лейтенанта Старикова и воины Эстонского стрелкового корпуса под командованием генерал-лейтенанта Пэрна.
Последнее совещание командования операцией в канун наступления на острова происходило в местечке Хапсалу. Там я впервые увидел командира 9-го Эстонского стрелкового корпуса генерала Лембита Пэрна. Он был спокойный, сосредоточенный. Командующий 8-й армией генерал Стариков то и дело обращался к нему и очень внимательно прислушивался к его мнению. Доложив о готовности корпуса, Л. Пэрн сообщил и такую деталь:
— Мы отобрали бойцов, уроженцев с островов Муху, Даго, Эзель, хорошо знающих местность. Они будут высаживаться с каждым новым броском десанта и ориентировать людей на местности.
— Очень мудро, — заметил Стариков.
После совещания я сфотографировал генерала Пэрна вместе с его штабом, и этот снимок обошел множество газет, журналов и до сих пор публикуется вместе с историческими документами.
Итак, было все обусловлено — сроки и место высадки десантов. 29 сентября 1944 года на песчаном берегу в местечке Виртсу у пирса Стариков, Пэрн и Святов наблюдали за посадкой на катера бойцов 925-го стрелкового полка Эстонского корпуса с проводниками, хорошо знающими местность, куда предстоит высаживаться.
Посадка пехотинцев закончена, погружена техника, боеприпасы. Святов протягивает руку командиру отряда торпедных катеров Г. Г. Олейнику: «Желаю удачи!»
Катера один за другим вырываются из гавани и исчезают. На полном ходу они несутся к недалекому, но таинственно притихшему берегу, полному неизвестности.
Ушли и словно растворились в ночи. Томительно долго тянутся минуты ожиданий. Молчит походная рация. Тревожные мысли: как-то все получится? Но вот, перекрывая все шумы, прорывается далекий голос по рации:
— Начали высадку… Зацепились за берег… Ведем бой…
И в подтверждение по воде донеслось эхо выстрелов. Вдали повисли ракеты. Темное небо прорезали огненные трассы. Да, там явно разгорелся бой. Теперь одна забота: наращивать силы, посылать подкрепления. Генерал Пэрн приказывает пехотинцам подтягиваться к пирсу, чтобы в считанные минуты совершать посадку на катера и опять тем же курсом — к острову Муху…
Командование операцией неустанно следило за ходом боев, внося необходимые коррективы. Когда потребовались новые подкрепления, в распоряжение Святова прибыло еще два дивизиона торпедных катеров. И катерники сразу включились в боевую работу. Затем пришли в район Моонзунда канонерские лодки, тральщики, бронекатера — почти все, чем располагал тогда флот на воде в этом районе. Непрерывно действовали самолеты, прикрывавшие плавсредства.
На очереди был остров Даго. Объединенными усилиями армии и флота он так же быстро был освобожден, что позволило вступить на острова «двумя ногами».
В разгар Моонзундской операции журналисты прилагали все старания, чтобы не отставать от событий. И все-таки отставали. Представьте себе около двухсот километров от места боев до Таллина. Учитывая плохие дороги да переправу через широкий пролив, поездка на машине занимала часов пять-шесть. А редакции ждут наших оперативных сообщений. Пока мы добирались до Таллина да пока «отписывались», смотришь — уже глубокая ночь, газета печатается. Опоздал… А между тем в сводке Совинформбюро одно за другим сообщения о боях на островах Моонзундского архипелага. Ох, уж эти сводки Совинформбюро: как трудно было поспевать за ними!
Редактор газеты «Советская Эстония» Даниил Маркович Руднев, с которым я держал самую тесную связь, подал мысль, что иметь бы самолет, тогда все было бы гораздо проще. Поначалу такая идея мне показалась несбыточной. Однако попытка не пытка, я обратился к нашему давнему знакомому — командующему морской авиацией генералу Михаилу Ивановичу Самохину и, к моему великому удивлению, услышал ответ:
— Тут нет никакой проблемы. Пожалуйста, будет вам самолет.
И в самом деле, ко мне был прикреплен маленький почтовый «У-2» самолетик, способный сесть куда угодно: в поле, на дорогу, даже на шоссе. А летчиком был назначен совсем молодой пилот младший лейтенант Володя Голенко.
И вот мы с ним отправляемся в первый рейс. Взлетели. Проносимся над морем. Впереди показалась длинная дамба, соединяющая Эзель с Муху. Я высовываюсь из кабины, держа наготове «ФЭД», и снимаю кадр за кадром… Летим дальше. Я прошу Володю чуть снизиться и с воздуха снимаю войска с пушками на марше, потом показались черепичные крыши города Куресааре. Спешу к генералу Пэрну.
Охотно рассказывая о боях, он как бы обобщает опыт, полученный за время наступления:
— Проведя несколько трудных, но весьма успешных десантных высадок, мы с полным правом можем заявить, что стали морской пехотой. Что особенно важно мы научились вести ночной бой. Почти все наиболее значительные успехи завоеваны нами в ночных боях. Мы овладели маневренной тактикой, сплошь и рядом ведем наступление, совершаем обходы и охваты противника. Не случайно за тридцать два дня наш корпус прошел с боями сотни километров.
И вместе с тем он не скрывал того, что впереди, быть может, самые трудные испытания:
— Дело в том, что немцы откатываются на полуостров Сырве и собираются его превратить в последнюю свою цитадель. А, кроме того, по данным разведки, к ним идут крупные артиллерийские корабли. Так что предстоят горячие денечки, прежде чем мы разгрызем этот орешек.
Из штаба мой путь в войска, участвующие в наступлении. Там — главный для меня материал. Я знакомлюсь с воинами, чьи имена должны стать известны. Теперь перелистывая блокноты, я нахожу имя офицера Кангур: его саперы по грудь в воде, под сильным артиллерийским огнем противника выполняли боевое задание. Или старший лейтенант Кийск со своими солдатами — высадившись на берег, взяли противника в клещи, пошли в рукопашную схватку. Или подвиг, совершенный сержантом Мурд, который во главе своих бойцов уничтожил расчет немецкого орудия, захватил пушку и из этой самой пушки открыл огонь по немцам. Были тут и печальные сообщения. Майор Миллер, не раз отличавшийся на поле боя — мы о нем писали, — в последнем бою управлял своим дивизионом на передовых рубежах и пал смертью героя…
В тот же день вернувшись в Таллин, я обо всем увиденном написал, и моя на сей раз вполне оперативная корреспонденция вместе со снимками была опубликована и в «Правде», и в «Советской Эстонии». Потом Володя Голенко еще не раз выручал меня, курсируя между Таллином и островами.
…Прилетая в Таллин на короткое время, я обычно спешил к машинисткам перепечатать материал, а затем стрелой мчался на военный телеграф. Однако всякий раз я старался забежать в Политуправление Балтфлота.
Пубалт размещался в правом крыле серого четырехэтажного здания на Карли-Пуэстее (теперь — Суворовский бульвар). Я чаще всего поднимался на третий этаж, где «квартировал» 2-й отдел (агитации и пропаганды) с отделением печати. Если службу наблюдения, оповещения и связи — СНОС образно называли «глазами и ушами» флота, то флотская печать являлась не только ушами и глазами, но и голосом боевой пропаганды. Всегда было полезно и интересно встретиться с работниками отделения, просмотреть подшивки многотиражек кораблей и соединений, получить свежие экземпляры изданий Пубалта.
Часто приходилось мне встречаться и с майором Ильей Лепским. Не будучи кадровым моряком, он хотя и старался выделиться особой подтянутостью, аккуратностью, даже четкой строевой походкой, но опытный глаз мог определить, что его ноги не ступали по палубе боевого корабля. Зато у него было умение поставить работу так, чтобы никого из подчиненных не тормошить и не понукать, но добиваться от каждого дела. Все его отделение, состоявшее из четырех инструкторов, успешно справлялось с довольно изрядным объемом работы организаторской, издательской, типографской… Тут и руководство многотиражными газетами (их насчитывалось более двадцати пяти), и выпуск бюллетеней пресс-бюро для низовой печати и радиоузлов, и подготовка оперативных изданий от гневных листовок «Балтиец, отомсти!» до брошюр на темы дня…
И люди в «команде» Лепского подобрались самые различные — от степенного, невозмутимо восседавшего за письменным столом майора Петра Степановича Мягкова, который обстоятельно и неторопливо писал пропагандистские статьи и составлял обзоры для начальства, до бурнопламенного капитана 3-го ранга Ефима Ковалерчука.