— Гвейн! Гве-е-ейн! Ты чего обмер, брат? — потряс он за плечо чернокнижника.

— Лихой… Лихой, леди Вэллина… Она ведь, скорее всего, обо всем не знала и принесла Эзраэля… Она брала в руки корону, Лихой! Она брала её в руки, чтобы приложить к своему сыну! И артефакт «защитил» Эзраэля! Это не Рай неосознанно выпивал свою мать, это корона медленно, но верно, убивала её за «покушение на власть»!

— Спокойно — спокойно, — прервал поток его восклицаний меланхоличный голос атамана, как ни в чем не бывало продырявившего очередную бочку и наполняющего вином свою кружку. — Лорд Див сказал же, что корона признает супруг королей, над ними даже изумруд сияет. Леди Вэллина была замужем за папой, с чего бы артефакту озлобиться на неё?

— Не была, — едва слышно прошептал Гвейн. — Они не могли быть женаты, Лихой. Потому что леди Вэллина уже была женой дяди Джанго. Она, наверное, сама думала, что их брак с отцом возможен, ведь с Ветром Смерти их обвенчал её отец на корабле, скорее всего, перед ликом Мрачного, а в церкви их брак с Кандором должен был признать Единый. Только все Боги как один запрещают как многоженство, так и многомужество. Случайность… это была досадная случайность, и привела она к смерти. Глупой и безвременной…

— Что ж, каждому по заслугам, — голос Лихого не дрогнул, так же как и его рука, поднёсшая вино к губам, и его сердце, продолжающее равномерно и спокойно биться в груди.

— Как ты так можешь? — скривился Гвейн. — Леди Вэллина любила отца, они могли бы жить долго и счастливо, воспитывая сына вместе! Отец мог убить Эзраэля просто так, ни за что, ни про что утопить в реке собственного ребенка, но его жена все равно умерла бы! Они могли бы…

— «Они могли бы»!!! — внезапно взорвался Лихой и от злости запустил в брата полную кружку. — Мне плевать, что они могли бы! Эта ведьма никогда не любила папу! Такая, как она, не могла любить! Не умела! Она за одно мгновение забыла о том, что не более года назад уже клялась другому в любви и верности! Потому что для неё это ничего не значило! Для неё существовали только её сиюминутные желания и капризы! Папа носился вокруг неё, как над единственной дочерью, он потакал всем её прихотям! Он в очередной раз погрызся с Отче, чтобы она могла продолжать практиковать Темную магию! Он сделал для неё языческий «храм»! Он терпел все её вспышки ревности! Он готов был ради неё принять ребенка из приюта, а мог бы заявить, что раз она не может подарить ему сына, то его наследником станешь ты, его первенец, она может поучаствовать в судьбе бастарда! Папа был готов на все ради неё! А чем отплатила ему эта ведьма?! Она визжала ему в уши, что двор — это сборище высокомерных петухов и куриц, что она не будет рядиться, как ей подобает по статусу, и от своих дикарских замашек не откажется! Пока он надрывался, чтобы изменить весь Веридор ради неё, она не соизволила даже дать цирюльнику сделать приличную прическу! Скажи мне, кто когда-нибудь любил своих избранниц больше, чем папа? И чем ему отплатила эта так называемая жена? Она изменила ему! Изменила с его родным братом, держа в голове холодный расчет. Не думаешь же ты, что она просто так притащила своего Одержимого к этой демоновой короне?! Уверяю, случись что-то с папой, первое, что бы она сделала, это избавилась от нас, бастардов, тех, кто старше её Эзраэля и имели бы куда больше прав на престол, если бы это отродье Хаоса хотя бы зачато было по законам Божьим! Но нет, она кинулась к королевскому артефакту, потому что боялась за своего выродка! Боялась, что Кандор Х как маг Жизни почувствует свою с «сыном» степень родства и подобного уже не стерпит! А так она могла одним словом свалить «супруга» с трона и стать регентшей при малолетнем демоненке! Что бы ты сейчас не задвигал о вселенской доброте и сочувствии к каждому человеку, я останусь при своем: эта ведьма ничего хорошего не принесла в жизнь папы и лучше бы они никогда не встречались, а сдохла она справедливо, хоть здесь Боги не согрешили, смягчив приговор! Если бы не она, папа тогда вернулся бы в Сарату! Он повернул, потому что почувствовал неясный зов и не мог разобрать точно из-за расстояния. Он бы вернулся и увидел, что у неё под сердцем уже затеплилась жизнь, и забрал бы её…!

— Твою мать? — сумел вклиниться в поток слов Гвейн, ошарашенный столь пламенной и длинной речью обычно молчаливого блата.

Лихой не ответил, только яростно выдохнул. Сорвался. Просто по больному резануло, а ножом по живому — больно даже камню, а он каменным не был, хотя порой казался бесчувственнее гранита. В самом деле, к чему думать, что было бы? Этого уже не случилось, а жаль. Не будь в папиной жизни этой ведьмы, он забрал бы маму с собой в Веридор и женился бы на ней. Ей не пришлось бы изображать дорогую шлюху, чтобы снова встретиться с ним, а он, Лихой, родился бы наследным принцем и никогда не обжег бы сердце любовью к Лотти. Она бы всю жизнь провела в монастыре, так и не узнав ни имени, ни рода своих родителей, не отравив душу жаждой власти, не встретила бы Гвейна и не замарала бы себя кровью, пытаясь избавиться от соперницы. А Ад не был бы «золотым бастардом», он был бы Его Высочеством младшим принцем Веридорским Синдбадом Прекрасным, он бы нарушил семейную традицию ужасных прозвищ, не был бы запечатан столько времени и никогда не чувствовал бы себя ущербным. Даже гипотетической совести дяди Джанго было бы легче! А Конда… Она была бы леди Кандидой, графонессой Ла Виконтесс дю Трюмон, законной дочерью маршала Веридора и леди Лилиан, чей брак благословил бы сам Жестокий король. И они могли бы спокойно пожениться…

— Кстати, о пожениться, — вслух продолжил ход своих мыслей атаман. — Правильно ли я понял хохот дядюшки, и Одержимый где-то между делом умудрился незаметно для себя самого обвенчаться с Кондой?

— В точку, — подтвердил Гвейн, и на его губах растянулась знакомая с детства, шкодливая улыбка. — Мне даже свидетелем побывать довелось. Тейша меня, конечно, с неохотой отпускала от себя, боялась, что братья просекут, что со мной что-то не так. Но в Праздник Весны нам все же удалось удрать в бедные кварталы на гуляние. А там — бац! — и облава «черных колпаков». Ну мы и драпанули, не хватало еще сыновьям короля, пусть и «бастардам на особом положении», попасться в лапы ставленникам Отче. А этих гадов в ту ночь столько развелось, что пришлось залечь на дно до самого утра, и я, по счастливой случайности, не нашел иного места, где можно было бы схорониться, кроме церкви этих самых «черных колпаков». Там же я подглядел церемонию бракосочетания. которые так любят устраивать после подобных облав. Каково же было мое удивление, когда место обычного пьянчуги подзаборного, играющего роль жениха в этом фарсе, занял не кто иной, как Рай! А уж когда он сорвал мантилью с невесты, и вместо дешевой шлюхи я разглядел Конду…

— Представляю картину, — весело хмыкнул атаман. — Отче отдал бы Единому душу, если бы узнал, что его черноколпачные поборники нравственности обвенчали брата с сестрой, причем не свинопасов каких-нибудь, а королевских отпрысков.

— А самое главное, что лик Единого за алтарем на миг озарился светом в знак принятия брачных клятв и одобрения этого союза, хотя сами молодожены не произнесли ни слова в течение всего обряда. Признаюсь, я аж вздрогнул, когда Рай назвался Синдбадом Лихим, когда священник вписывал в церковную книгу имя состоявшегося мужа. А Конда назвалась Констанцией Мервар…

— Вот тебе и промысел Божий… — задумчиво пробормотал атаман, уже не слушая, что там говорит брат. Значит ли это, что Единый благословил сразу из троих на женитьбу? Нет, пред алтарем стоял Эзраэль, значит, и жена его… Только вот ни он, ни новобрачная б этом не знали и не знают… А его милая — молодец какая! — назвала имя не случайное, хотя сама вряд ли об этом догадывается. Лихой то ясно помнил скандал, который разгорелся вокруг новорожденной принцессы, когда Веридор оправился от Красной Смерти и пришло время крестить малышку. Священники Единого, присланные самим Отче для такой ответственной миссии, в один голос твердили, что у короля, должно быть, помутился разум, если он надумал назвать дочку именем не одной из святых, а Кандидой, традиционным южным, выдуманным умершей от чумы матерью крошки. Также святые отцы настаивали, что первая дочь правителя должна быть названа в честь одной из её славных предков-королев. Что ж, Жестокий король пошел на некоторые уступки, но все равно умудрился вывернуть все так, что Отче остался недоволен: девочку крестили Констанцией, самым похожим на Кандиду церковным именем, и Мервар, в честь Кандора Мервара, отца первой великой королевы Веридоры. Но в семейном древе принцесса значилась как Канида Веридорская, и о том, как её крестили, вспоминали разве только чтобы посмеяться над раздосадованными святошами. Какая же ирония, что первым попавшимся именем Её Высочество выбрала свое собственное, давно всеми забытое…

Внезапно по ушам ударила тишина, и Лихой даже вздрогнул от неожиданности. Только что Гвейн болтал без умолку о Празднике Весны, и тут умолк, словно вмиг онемел, но не так, как несколько минут назад, догадавшись, что же на самом деле стряслось с матерью Эзраэля. Чернокнижник напряженно прислушивался к чему-то, хотя, что до атамана, никогда на слух не жаловавшегося, так вокруг раздавался только шелест волн за бортом, грозные голоса с палубы, слова, впрочем, разабрать не было абсолютно никакой возможности, да плеск вина в бочках. Но Гвейн определенно что-то слышал, и лицо его омрачалось все больше. Наконец он вымолвил:

— Своих чую.

Атаман вздрогнул. Лихой главарь западных разбойников многое повидал и знал не понаслышке, что самое страшное — это неизвестность. И тем более жутко звучали слова брата, потому что Лихой даже предположить не мог, кто для Гвейна «свои».