— Вы уверены в этом?

— Во всяком случае, Гитлера уже ничто не спасет. А Германию спасать нужно.

— Э-э, — отмахнулся Нечипоренко. — Мы про мораль, а они — про секретное оружие расплаты.

— Гитлер еще только надеется на секретное оружие, а у нас оно есть.

— Реактивные самолеты?

— Не только. Я имею в виду наше моральное оружие, которое помогло нам отстоять Сталинград и теперь поможет взять Берлин.

— Почему же оно секретное?

— А разве для миллионов людей мира это не секрет, не загадка: как мы выстояли, благодаря чему побеждаем. — И продолжал: — Это оружие появилось не сегодня. Оно — от Ленина, от баррикад Октября. Именно поэтому мы воюем против гитлеровцев, а не против немецкого народа. — Обращаясь к Березовскому, произнес: — Хочу поблагодарить вас, Иван Гаврилович.

— За что?

— За встречу с Гауптманом. Да и за речь лейтенанта Шаубе. Мы напечатали ее листовкой и разбрасываем с самолетов на вражеские окопы. Что называется, на голову самому Геббельсу.

Через три дня после смерти Рузвельта советское командование официально уведомило союзников о начале Берлинской операции. Это сообщение застало главнокомандующего союзническими вооруженными силами в Европе генерала Эйзенхауэра в его штаб-квартире вблизи Франкфурта-на-Майне. Сэр Дуайт-Девид Эйзенхауэр играл в крокет с лейтенантом Джоном Эйзенхауэром, своим сыном, офицером штаба. Главнокомандующему как раз нужно было провести деревянный шар сквозь «паука» — основную проволочную фигуру игровой площадки, когда адъютант Мекдоналд доложил ему о важном известии. Эйзенхауэр вытянулся, держа в руках легкий ясеневый молоток для удара по крокетным шарам. У него было некрасивое, обезьяноподобное лицо, он знал об этом, но зато выправкой обладал стройной, несмотря на то что ему шел пятьдесят пятый год. Это незадачливые газетчики выдумали, будто его увлечение игрой в гольф — чудачество, хобби. Святая наивность! И гольф, и крокет, и ежедневные спортивные упражнения — все подчинено одной цели.

Минуту-две Эйзенхауэр молчал. Потом передал молоток адъютанту.

— Поиграйте за меня, Мекдоналд. Извини, Джон. Дела…

Чтобы иметь эффектный вид, он четко отпечатывал шаги длинными худыми ногами. Со стороны могло показаться, что он ступает на котурнах. Джон улыбнулся: «Как не прячь старость, она все равно высунет нос!»

Штаб главнокомандующего разместился в подвалах разрушенного завода, который на протяжении последних лет работал для нужд войны. Такое размещение отвечало интересам безопасности: уничтоженные здания вряд ли кто станет бомбить вторично. Часовой эффектно отдал честь главнокомандующему. Так повторялось каждый раз, когда генерал входил в свое комфортабельное убежище или выходил из него.

В кабинете тускло мерцали плафоны искусственного дневного света, работала установка кондиционирования.

На стене, над генеральским креслом, портрет президента в траурном крепе. Лицо озабоченного интеллигента. Гримаса вечного неудовольствия, недоверчивое выражение утомленных карих глаз. Все теперь отошло в небытие. Прикованный к креслу калека активно боролся, завоевывал симпатии, устранял конкурентов, требовал покорности, прочно и долго держал руль управления. Единственного за всю историю страны, его четыре раза подряд избирали президентом Соединенных Штатов. Эпоха Рузвельта!.. С 1932-го по 1945-й!

Через несколько дней портрет покойника снимут и повесят изображение безликого владельца галантерейной лавки из Ламары, штат Миссури, Гарри Трумэна. Схитрил Рузвельт, сделал уступку правым элементам демократической партии, взяв себе в вице-президенты крикливого Гарри, который с 1934 года болтал одно и то же: обессилим и Германию, и Советский Союз! Доболтался: Германия летит в пропасть краха, а Советский Союз уже на вершинах триумфа.

На столе, как всегда, кроме деловых бумаг — толстенная книга в черной обложке с тисненным золотом крестом: Библия. Источник вечной мудрости. А рядом, на боковом столике — стопка детективных романов. Вот это и есть его настоящее хобби!

Снова и снова перечитал сообщение красных о наступлении на Берлин. Это не было для него неожиданностью. Разведывательные службы зафиксировали неслыханное сосредоточение сил на участках Жукова, Конева, Рокоссовского. Но мысль билась на одном и том же, будучи не в состоянии оторваться от крепа на портрете президента.

Трумэн, прибрав к рукам гигантский аппарат национальной администрации, на выборах 1948 года, наверное, выйдет победителем и просидит в Белом доме еще четыре года… Не более! В 1952 году простаку Гарри стукнет шестьдесят восемь, и он окончательно сойдет с арены. Вот тогда…

Снял трубку внутренней связи:

— Генерала Брэдли!

Начальник штаба знал об информации советского командования. Его мнение? Немедленно форсировать наступление на Берлин. Опередить русского медведя!

Продиктовав директиву об усилении наступательных действий, Эйзенхауэр повесил трубку на крючок и выключил микрофон. Разговор с Брэдли закончен. Историческим его никак не назовешь. «Усиление наступательных действий!..» И это в то время, как с берегов Одера вот-вот грянет буря. Возможности Москвы безграничны. И не только технические — моральные. Такой армии еще не было в истории человечества. Придется распределить роли на уборке урожая: одни польют ниву кровью, другие — срежут колоски. Военный должен быть стратегом, а политик реалистом.

Эйзенхауэр включил мембрану:

— Рад видеть полковника Бернстайна.

— К вашим услугам, генерал!

Бернстайн, вертлявый, лопоухий, льстиво улыбаясь, направляется от двери к столу.

— Как чувствуете себя, полковник?

— О’кэй, генерал.

— Операцию «Кайзерод» закончили?

— Почти, генерал.

— Это уклончивый ответ, Бернстайн.

— Нет, генерал. Все идет по плану. Запломбированные грузовики с имуществом, изъятым из шахты «Кайзерод», скрыты в лесах Тюрингии под усиленной охраной.

— Когда они будут отправлены за пределы Германии?

— При первом случае.

— Куда именно, известно?

— Да, в Роттердам. Там есть надежный банк.

— Отобрали все самое ценное?

— О, само собой разумеется, генерал. — Глаза полковника засверкали. — Слитки чистого золота… только чистого, сэр, со штампом имперского монетного двора Германии и пробой, утвержденной главными биржами мира.

— Что еще? — жаркий блеск жадности передался и генералу.

— Ящики драгоценнейших самоцветов, валюта разных государств, картины прославленных мастеров… Я составил полное описание… Оно утверждено генералами Поттоном и Зибертом.

Полковник положил на стол реестр, в котором были перечислены извлеченные из поташной шахты «Кайзерод» возле тюрингского хуторка Меркерс фантастические сокровища. Руки у него дрожали.

Эйзенхауэр внимательно вчитывался в каждую строку этого уникального документа. Вот что по праву принадлежит истории. Но никогда, наверное, не будет ею разглашено.

…Произошло это случайно. Передовой бронетанковый отряд третьей американской армии, продираясь сквозь лесные массивы Тюрингии, встретил на просеке три полуживых привидения в полосатых лагерных лохмотьях. Венгр, поляк и француз армянского происхождения Жозеф Артурянц рассказали о шахте и ее тайне. Все трое были узниками Бухенвальда, которых эсэсовцы группой пригнали в Меркерс разгружать «блиц-опели». Чувствуя близкий крах, заправилы гитлеровского рейха собрали награбленные сокровища, надеясь таким образом откупиться. Узники выполнили работу и направились в обратный путь, в Бухенвальд. По дороге эсэсовцы всех их перестреляли, кроме этих троих, прикинувшихся мертвыми.

— За эту операцию, Бернстайн, вы отвечаете головой.

— Так точно, генерал!

Полковник дрожал как в лихорадке. Такое имущество! Двадцать четыре железнодорожных вагона, заполненных до отказа. Вот бы получить один процент от такого богатства! Хотя бы один процент!..

— Где хранится этот реестр, полковник?

— В штабном сейфе, генерал.

— Принять самые строгие меры предосторожности!

— Именно так, генерал.

— Ол райт!

Отпустив Бернстайна, Эйзенхауэр снова поднял глаза на портрет президента. Сейчас по всей стране — дни траура. После торжественных церемоний в Вашингтоне, проделав путь между Потомаком и Гудзоном, тело президента навеки упокоится в тихой усадьбе Гайд-Парка. На горизонте демократической партии угасла яркая звезда.