Хани

Никогда прежде Хани не видела, чтоб стены дышали, будто живые. Она не знала, в какую часть Румоса перенесла ее и румийца Шараяна - Румоса ли? - но когда разноцветный вихрь стал стихать, она различила острые камни. Когда мир остановился, а глаза вернули способность видеть все в истинном цвете и форме, девушка нашла себя посреди просторного зала. Походил он на колодец. Стены напоминали вывернутую внутрь шкур гранитного ежа - камень даже издалека выглядел устрашающе острым. Ступнями северянка ощущала песок, но не могла его видеть - туман стелился вокруг, поднимаясь до самых бедер. Он колыхался, будто черная вода. Хани случайно макнула в него ладонь, чувствуя липкий покров, а на пальцах осталась вязкая черная жижа. Она скоро испарилась без следа. Девушка задрала голову вверх - где-то там был просвет, из которого в зал попадал яркий серебристый свет, странно теплый для такого мрачного места. Круглой монетой, будто гигантский лорн, он освещал часть пола. Тьма не смела ступить за серебренные границы, но вдвое яростнее клубилась вокруг них, словно злилась, что не все в ее владениях всецело принадлежит ей.

"Становись туда", - насмешливо приказал голос.

- Почему я, а не он? - Хани посмотрела на Раша - лицо румийца так и осталось скудным эмоциями, словно маска.

"Где, по-твоему, мне силу черпать, а? Я в тебе слаба и немощна, чтобы вернуть этому человечишке то, что отняли у него мои преданные дети. Здесь темный источник, Хани. Такой силы, что даже я изредка из него черпаю".

- Разве богам надобна магия?

"Была бы не надобна - стили бы мы так за людьми ходить? Разве не знаешь ты, колдунья, откуда магия берется?"

- От богов, - честно ответила северянка. Она отпустила ладонь Раша, в последний раз глянула на него, ища хоть одну искру жизни в его странных глазах, но румиейц был "слеп".

"Вы - наша магия. - Шараяна заговорила громче. - Ваши мысли, ваша вера и ваши ничтожные души. Не я извратила магию, но моя сестра. Был один источник. Но она решила разделить его надвое после того, как я отказалась повиниться воле остальных. Она питается человеческими слабостями, а я - пороками. Оттого магия моя сильнее, людях плохого больше, чем хорошего. Зло в вас заложено еще в давние времена. Вы нарочно созданы с изъяном, чтобы легче было покорить вас, когда придет время. А теперь ступай в круг".

Девушка послушно вошла в столп света, не выпуская из рук ашарад. Если вдруг... Мысли путались, стоило оказаться внутри теплого сияния. Будто за пределами его границ время текло иначе, а здесь - то ускорялось, то замедлялось. А сверху все сильнее и сильнее давила невидимая сила, и под ее тяжестью Хани чудился хруст собственных костей. Вялой и легкой оказалась пришедшая мысль о смерти. В самом деле - с чего вдруг Шараяна сохранит ей жизнь, когда высвободится? Так и так не станет она больше рисковать и соваться в тело смертной снова. А значит, как только все будет кончено, оборвется и ее, Хани, жизнь.

"Ты так наивна, девочка", - насмешничала Шараяна, а северянка все сильнее и сильнее гнулась к земле.

Хани будто со стороны увидела себя стоящей на коленях, покоренной и униженной, а из ее тела, словно беспалые руки, сочился черный туман, похожий на тот, что заполонил это странное место. Девушка ничего не чувствовала, только слабость одолевала все сильнее и сильнее. К затылку будто приставили острый камень, и невидимый кузнец вдалбливал его в самый череп - медленно, но так, что каждый новый словно отсекал часть сущности. Воспоминания - далекие, о которых она не помнила. Они возвращались вспять, таяли, словно снег, обнажая прошлогоднюю листву. Раш и их ночь на берегу - видение немедленно отступило, на смену ему пришло иное - Рок, мертвый Рок на грязном снегу. Следом еще - она сама с уродливым птенцом в руках. Он дрожит и прячет голову под крыло, но жар его тела обжигает ладони до крика. Северянка попыталась вырваться, встать на ноги, но невидимый кузнец уже опустил молот и воспоминания разлетелись вдребезги, лопнули, как тонкая глиняная чаша, которую уронили с огромной высоты. Осколки разлетелись на столько кусков, что девушка даже не пыталась их собирать - видения прошлого таяли, уходили. Дальше Хани увидела себя, совсем маленькую, в тот день, когда ее смотрела Мудрая. Отметины, темная и светлая - отчего-то обе виделись ясно, будто каждый мог разглядеть их. Они сплетались, словно чудные лианы - черная и белая, обвивали одна другую, и расползались по коже. Потом Хани и вовсе стало казаться, что они - одно растение, одна сущность, неделимая. Видение растворилось, выгнало наружу совсем иное - озеро и корзина на берегу. Охотник, что поднимает ее, вынимает сверток и откидывает край покрывала. А следом - пустота. Новый удар, теперь такой сильный, что Хани ухватилась за голову.

"Прости меня, прости меня моя маленькая..." - шепчет чужой, тонкий голос.

"Я люблю тебя..." - будто бы отвечает ему мужской, резкий и ласковый одновременно.

"Пусти, за глаза богов ведь..." - смеется женский.

"Я ждал тебя всю жизнь, не отпущу!" - страстно шепчет мужской.

И тьма. Черный орнамент, висящий в серебреном круге света - он шевелится, разбрасывает щупальца, словно ищет, за что бы ухватиться.

Хани свернулась калачиком, словно это могло облегчить боль. Молот бил снова и снова, вколачивал в душу пустоту. Северянка попробовала открыть глаза - веки неохотно поднялись, но взгляд не нашел ничего, кроме мглы. Она шевелилась и щупала Хани, ворошила косы, будто малый ребенок.

- Раш... - Хани не хотела подниматься, почти уверенная, что умерла. У нее ничего не болело и голова, освободившись от лишних воспоминаний, мыслила как никогда ясно. Если это мертвое царство, отчего здесь нет огня? Или она только где-то на половине пути?

- Хани? - позвал голос в ответ. Его голос.

- Мы умерли, Раш, - ответила девушка. Она не видела румийца и не знала, откуда доносился его голос, но хоть бы после смерти они снова вместе. И чужестранец помнит ее по имени. Пусть это будет единственная отрада, подаренная Гартисом, Хани с радостью приняла и такую малость. - Прости, я не смогла нас спасти.

Вместо ответа послышался сдавленный хрип, будто кто-то схватил румийца за горло. Девушка попыталась подняться - ноги не слушались, но она не прекращала пробовать снова и снова.

- Глупые люди, - из мглы вышла Шараяна.

Хани никогда прежде не видела истинного облика темной богини, но сразу узнала ее. Богиня была высокой - вдвое больше самого высокого северянина, которого знала Хани. Ее кожа, ее лицо - все было покрыто черными орнаментами плетений, точно таких же, как те, что Хани видела и на своем теле. Ее одежда будто была соткана из мглы - она постоянно менялась, словно у Шараяны было бесчисленное количество всяких нарядов, и она вздумала перемерить их все сразу.

Темная улыбнулась, обнажая красивые крепкие зубы, а рука ее, облаченная в паутину, будто во вторую кожу, сжимала горло Раша. Румиец болтал ногами, словно беспомощный ребенок. Лицо его стремительно багровело, глаза наливались кровью.

- Ты так доверчива, - повторила Шараяна. - В твоем теле я ограничена в своих чарах - это верно. Но не до такой степени, чтобы не смочь вернуть моему неверному сыну его рассудок. Моя магия лишила его разума и мне же в силах отдать сыну то, что у него отняли. Я думала, ты окажешься умнее.

Хани сделалось горько от собственной глупости. Конечно, разве могло быть иначе? Шараяна в ее теле обращала шарашей в пыль, творила такие чары, ничтожную часть которых не повторили бы и все фергайры Белого шпиля. Не ради спасения Раша темная богиня заманила их сюда, а только чтоб высвободиться из ловушки в теле смертной.

- Все так, - отвечала Шараяна, и Хани не удивилась, что та слышит ее мысли. - То время, пока я сидела в тебе, девочка, было для меня проклятием, а для всего Эзершата - благословением. Я почти поверила, что тебе хватит уме воткнуть в себя меч. Это было бы разумнее всего - тебе легкая погибель, а мне - забвение. Вряд ли люди этого пропадающего мира, что доживают свои последние дни, знали, кого благодарить в своих молитвах, но моя -твоя - смерть отодвинула бы их кончину. Пришлось изворачиваться, чтобы заманить тебя в нужное место.