Хани не нашлась, чем ответить. Она не понимала и половины из того, о чем говорила Шараяна, голос Темной заглушал мысли и лишал воли.

- Люди всегда поддаются своим желаниям больше, чем голосу разума. Неужели ты хоть бы на мизерное мгновение не задумалась о том, что, убив меня, сделаешь благо всем? Не хотела разменять свою жизнь и жизнь этого ничтожного румийца, на благо всех?

Хани не помнила и не хотела вспоминать. Какой в том прок, если темная богиня все равно сейчас разделается с ними обоими?

"Самонадеянно", - прогудел совсем рядом голос такой силы, что из глаз Хани хлынули слезы, а пальцы до крови впились в лицо.

Она не понимала языка, но отчего-то знала значение единственного сказанного на нем слова. Сквозь слезы северянка рассмотрела, что Раш какими-то чудом высвободился из хватки Шараяны, и теперь стоит в стороне. Его глаза горели так ярко, словно осколки Ярости севера, что некогда венчала башню фергайр. Шрамы налились пламенем, кожа раскраснелась, как железо в кузнечном горниле.

А темная богиня пятиться от него, недоуменная, и мгла удирает вслед за ней.

"Гниль. Черная отрава Эзершата", - прогудел голос. Румиец двинулся на Шараяну. Из его рта текла кровь, тело укрылось шрамами, трескалось од напором мощи, которая искала выхода. - "Тебе не совершить задуманного. Я пришел, первый. Идут и другие. Ваше время катиться в закат".

- Ты сгинул, Велаш взял твое тело!

"Велаш слеп даже с одним глазом".

В живой темноте, которая ютилась за спиной Шараяны, вспыхнули огненные столпы. Идеально ровные, точно каменные колонны. Одна за другой они окружили богиню, точно прутья клетки. Шараяна потянулась вверх, но, стоило ей коснуться огня, она заревела точно так же, как ревет раненый медведь. Раш повернулся в сторону Хани, и под его взглядом ашарад, что лежал около нее, метнулся к нему, точно собачонка. Темная богиня металась, кричала и посылала в Раша темные сгусти. Несколько рассеялись на половине пути, двое достали чужестранца - клубы впились в его лицо, присосались длинными щупальцами, словно многоножки. Раш или тот, кто был сейчас внутри румийца, сорвал их с себя. Сущности стали прахом и утекли сквозь пальцы. На лице Раша остались глубокие раны, но кровь запеклась быстро, шипя и дымя, словно ее прижгли углем.

Ашарад метнулся в сторону огненной клетки, скользнул между прутьями и вошел в тело темной богини. Шараяна охнула, перевела взгляд с румийца на клинок, что торчал из ее живота, и схватилась руками за обугленную рукоять. Одним движением выдернула из себя меч. Рукоять вспыхнула, кожа на ней истлела, а раскаленное лезвие свернулось вовнутрь.

- Посмотрим, кто останется после того, как отроется обратный мир! - выкрикнула Шараяна, и, истошно закричав, ухватилась за огненные столпы.

Ее тело пошло огнем, вступая в схватку с мглой, что окутывала тело богини. Раш упал на колено, его тело зашло судорогами. Шараяна развела прутья и протиснулась в них, крича и захлебываясь стоном. На мгновение Хани показалось, что темная воспользуется тем, что противник ее мешкает и расправиться с ним, но и богиня выглядела потрепанной. Она чувствует боль, как смертные, подумала северянка. Боги, те, кого привыкли считать неуязвимыми сущностями, которых меч не берет и волшебство. Пусть друг против друга, но они тоже бояться смерти - Хани запомнила, какими был взгляд Шараяны, когда она угодила в западню. На лице темной был страх.

Шараяна вскинулась - и исчезла, сливаясь с мглой, которая растаяла, словно ее и не было. Остался только серебреный пятак света, и они с Рашем. В сторонке валялся скрюченный ашарад. Хани подползла к карманнику, страшась притронуться к нему - ленты его ожогов все еще пульсировали огнем.

- Я здесь, - сказала она после долгого колебания.

Тишина в ответ казалась пыткой, худшей, чем гудящий голос сущности, что завладела телом румийца. Или она была там все это время? Северянка вспомнила его раскаленное тело и лихорадку, от которой чужестранца спасла Мудрая. Старуха говорила, будто в нем сидит что-то, но тогда Хани не потрудилась услышать ее.

- Чувствую себя так, словно с меня шкуру сняли ржавым ножом, а сверху солью поспали, - пробубнил Раш, не поднимая головы.

Остатки его волос торчали в стороны, делая голову румийца похожей на шипастые стены их темницы. Странно, что огонь не тронул их, отчего-то подумала Хани, а вслух спросила:

- Ты... со мной теперь?

- Как видишь, - глухо проворчал он, и северянка с облегчением улыбнулась - что ж, по крайней мере, недовольный Раш вернулся. Вернее всего, не волей Шараяны - стала бы темная освобождать его, если перед тем призналась, чего ради заманила их в это место.

Хани отважилась прикоснуться к нему - кожа Раша хранила жар, который только что отплясывал на нем, но достаточно остыла, чтобы не опалить пальцы северянки. Румиец поднял лицо с немым вопросом: под его левым глазом и до самой скулы лежала густая череда круглых ран, самой разной формы. Их неровные края торчали в стороны, кое-где кожа свисала лоскутами.

- Что случилось, Хани? - спросил он, поняв, что северянка предпочитает делать вид, что не видит его вопросительного взгляда.

Хани не хотела рассказывать, но Раш настойчиво требовал, и ей пришлось рассказать все. Под конец румиец скрипнул от злости зубами и из уголков его рта потекли ручейки крови. Раш вытер их тыльной стороной ладони. Он смотрел на Хани так, словно не знал - осуждать ее или благодарить. Она и сама не понимала, за что себя корить. Смерть, которая бродила за ней попятам, вдруг, настигла бы ее и от была бы польза. А вместо этго Хани вспомнила Раша на том столе - пустого, как ствол старого дерева. Она хотела спасти его любой ценой, и подумала о смерти только, когда Шараяна отказывалась слушаться. Благо, которое принесла бы погибель, девушка променяла на желание вернуть Раша, а теперь он сидит напротив, харкает кровью и не знает, подарить ей улыбку или бранное слово.

- Что бы ни сидело во мне, оно меня выпило без остатка, - попытался пошутить чужестранец. - Чувствую себя пустым мешком, который и выкинуть жалко, и тащить тяжко.

Он собрался с силами, осмотрелся, морщась от боли. Хани молча наблюдала. Говорить не хотелось. Хотелось щелкнуть пальцами - и воротить время вспять, заставить темную вернуть румийцу разум, а после сделать благо. Но внутренний голос подсказывал, что силы лишить себя жизни ей не стало бы. Чем больше слуги Гартиса гонялись за ней, тем сильнее сделалась жажда жизни. Жажда увидеть, как встает и садиться солнце, еще раз взглянуть на белые от снега равнины Северных земель, услышать крики альбатросов и поглядеть на туман над водой, когда в Артум приходит оттепель.

- Сдается мне, мы здесь в ловушке, - мрачно произнес Раш.

- Она сказала, что это место - ее обитель, - сказала Хани.

- Не скоро Шараяне захочется сюда воротиться. Он крепко потрепал ее.

- Ты все помнишь? - Хани недоверчиво посмотрела на румийца. Ей казалось, что та сущность, что прогнала Шараяну, завладела не только телом румийца, но и его разумом.

- Конечно. Не самые приятные ощущения в моей поганой жизни, чтоб его, но я помню каждое слово. Как будто сидел в стороне, жевал засахаренные орехи и наблюдал дрянной скомороший спектакль. Не очень приятно, когда тебя из своего же тела выставляют, знаешь ли.

Хани насупилась и, потратив немного времени, встала. Под ногами лежал песок, хоть раньше она могла бы положить свои косы за то, что ступни чувствуют прохладный и гладкий камень.

- Не знаю, что моя родня сделала со мной, но знаю, чем ты пожертвовала, чтоб я стал таким, как прежде, - словно поняв ее обиду, добавил Раш.

Хани обернулась, силясь казаться спокойной.

- Всего лишь всем Эзершатом, - назвала она цену.

- Дорого я стою. - Раш потрогал себя за лицо, пробормотал проклятия и поблагодарил богов, что оставили при нем глаза и уши.

Хани дошла до стены, провела рукой по острым камням и поморщилась от боли - на ладони осталась царапина. Она прошла вдоль всех стен, заглянула в каждый угол, но не нашла ничего похожего на дверь или лаз. Оно и понятно - Шараяне стены не были помехой, и замок ей был не надобен.