Следует иметь это в виду.

Лукас Оливер — непревзойденный актер. И его реакция не была обидой за нее. Нет, находясь в этом офисе, он ликовал, ведь его планы были на пороге осуществления. Именно это ожидание вызвало напряжения в его большом теле.

Месть, а не забота.

— Прошу прощения, если покажусь грубым, но у вас назначено на сегодня? — спросил ее отец, и маленькая морщинка искривила его бровь.

— Нет, у нас не было назначено, — Лукас опустил руку на ее спину, и она поборола инстинктивное желание отодвинуться. Сбежать от обманчивости этого защищающего жеста. — Сидней и я вместе. Я приношу извинения за внезапное вторжение, но мы должны поговорить с вами.

Взгляд Джейсона переметнулся к Сидней. Замешательство и недоверие омрачили его глаза.

— Это так? — тихо спросил он.

Страх змеей пробрался в ее грудь и обвил горло. Это чувство превратило ее рот в пустыню, и слова застыли на кончике языка.

— Сидней, — ее отец сделал шаг вперед, и в тот же самый момент незаметно приблизился Лукас, его стройное бедро прижалось к ее. Джейсон остановился, перехватив глазами это маленькое движение. Удивление уничтожило его разрастающийся гнев, но только на мгновение.

— Сидней, — повторил он с мягкой ноткой предупреждения в голосе. — Что здесь происходит?

Она призвала спокойствие в свой голос, который предательски разоблачал хаотическую бурю, крутящуюся у нее в голове, подобно буре в конце лета.

— Папа, Лукас сделал мне предложение. И я... — она замолчала, стук сердца мгновенно остановил ее дыхание. А потом рука на ее спине сдвинулась, нежно скользнула по ее руке. Его большая ладонь нашла ее ладошку, его пальцы переплелись с ее. Проявление поддержки? Или притворный акт демонстрации любви для ее папы? В этот момент, ее это не волновало. Она сжала свои пальцы, цепляясь крепче. — И я приняла его, — продолжила она.

Глаза Джейсона расширились, его губы расслабились, шок вывел все краски с его кожи, оставив восковую бледность. Встревоженная, она ослабила хватку Лукаса и подалась вперед, вытягивая руку. Господи, что же она наделала?

— Папа...

Его ладонь взметнулась вверх, останавливая ее на полушаге, как будто между ними возникла прозрачная стена. Постепенно, его изумление исчезло. Румянец расцвел под его кожей, покрывая крапинками его гладкую смуглую кожу. Белая линия очертила узкую, твердую линию его рта, словно яркая смазанная помада бывшей королевы красоты.

— Скажи, что это шутка, Сидней, — отрывисто проговорил он. — Или жалкая попытка привлечь внимание.

Она вздрогнула, когда его слова ее ударили. Попытка привлечь внимание. Как будто ей было пять, а не двадцать пять. Глубоко вдохнув, она спрятала пульсирующую боль и гнев в кармашек в своем сердце. В тот же самый кармашек, куда она прятала обиды, горечь и вину от подобных ремарок за все эти годы. И этот кармашек грозился разорваться по швам.

— Это не шутка, папа, — пробормотала она. — Извини.

— Извини? — язвительно переспросил он. — Извини? Ты хоть представляешь, что делаешь? Что делаешь со мной, со своей матерью? Подумай, что будет с нашей репутацией. Ты не можешь просто вышвырнуть Тайлера Рейнхолда. Тебе и так повезло, что он заинтересовался тобой, не говоря уже о предложении руки и сердца.

Боль яркой вспышкой взорвалась в ее груди. Она уставилась на своего отца, чувствуя кожей его ярость, набегающую волнами жара. Внутри она свернулась в позу эмбриона, защищая свои уязвимые органы от очередного эмоционального пинка. Внешне же она, напротив, расправила свои плечи и вздернула подбородок. Собираясь с духом для следующего удара его гнева, нового устного выпада.

— Я не согласен, — холодный, тяжелый протест возник за секунду до появления твердой стены мускулов, поддерживающих ее плечи и спину. Крепкие руки заключили в тиски ее бедра, придавая ее стойке устойчивость. — Рейнхолду очень повезло. У него была Сидней — красивая, умная, добрая, верная Сидни. Ваша дочь. И когда она решила разделить свою жизнь с ним, ему следовало упасть на колени, благодаря ее и Бога, потому что в тот момент он стал счастливейшим мужчиной на Земле. Совсем как я, когда она согласилась стать моей.

Красивая, умная, добрая, верная. Ложь, ложь, ложь — сигналил ее разум, как сирена темной, мрачной ночью. Все ради успеха предприятия. Но ее сердце — ее сердце, изрезанное и израненное пренебрежением, низкой самооценкой и чувством вины — впитало его слова, с жадностью набросилось на них подобно человеку, попавшему на чудесное пиршество после долгого путешествия по засушливой, бесплодной пустоши.

— Вы знаете ее пять минут и считаете, что можете говорить мне, кто моя дочь?

— Да, — ответил Лукас ровным, уверенным голосом. — Потому как, очевидно, это вы совершенно ее не знаете, раз вы позволяете себе делать комментарии, порочащие ее значимость, ее достоинства.

Джейсон вздрогнул — или ей это только показалось. Галлюцинация, вызванная ее отчаянным желанием найти одобрение в жестоком, грозном отцовском выражении.

— Если вы думаете, что через мою дочь заполучите мое состояние и связи, то вы жестоко ошибаетесь. Я лишу ее всех средств и отрекусь, если она доведет эту затею до конца, — он помахал рукой между ней и Лукасом, — этот фарс.

— Мне не нужны ваши деньги, — возразил Лукас. — Сидней они тоже не нужны. Но ей нужны вы и ваша жена.

Взгляд Джейсона переместился на нее, и насмешка с разочарованием, притаившиеся там, ужалили ее. Она не видела такой враждебности и беспомощности с... с инцидента с Джеем.

— Папочка, — прошептала она, чувствуя, как горло сжимается на последнем слоге. Прошло так много лет с тех пор, как она называла его так. Годы с тех пор, как он был ее смеющимся, любящим папочкой, а не далеким, холодным отцом. Только отчаяние могло выдавить это уютное имя из ее губ. Я делаю это для него. Я спасаю его бизнес и гарантирую ему свободу. Пусть он и видеть меня не захочет после этого. — Я знаю, для тебя это звучит безумно и безответственно. И Лукас прав. Я не хочу терять тебя и маму.

Она широко развела руки ладонями вверх, как если бы они содержали ответы, которые она не могла ему предоставить.

— Но я не люблю Тайлера, и провести остаток жизни в браке без любви, в конечном счете, сделало бы нас обоих несчастными. Он заслуживает того, чтобы быть с женщиной, способной отдать ему всю себя. Он заслуживает счастья. Если бы мы поженились, ни у кого из нас его бы не было.

Правда, звучащая в ее словах, отзывалась в ее душе. Еще пару дней назад она была довольна уготованной ей судьбой. Спокойная, но стабильная. Предсказуемая, но надежная. Без любви, но с взаимным уважением. В то время когда она была готова посвятить себя такой жизни, был ли готов Тайлер? Или однажды он бы проснулся и осознал, что ее ему было недостаточно? Она была недостаточно красива, недостаточно остроумна, недостаточно совершенна. Что, если в такой день он отправился бы на поиск других женщин? Как сделал ее отец. Что, если в такой день она стала бы отражением своей матери? Изысканно причесанный, невозмутимый манекен внешне, с бурлящим унижением, болью и несогласием под этой маской? Заполняя эмоциональные дыры в своей жизни комитетами, фондами по сбору средств на благотворительность и вечеринками? Сидней согласилась выйти замуж за Тайлера, чтобы избежать судьбы родителей... и встала на позолоченный путь, ведущий к этой цели.

Не то, чтобы она обрела покой или долгую счастливую жизнь с Лукасом. Но после истечения их совместного года, она бы освободилась — освободилась от удушающих пут семейных обязательств, ожиданий общества, общественного осуждения и чувства вины. Ужасная ноша вины.

Даже без поддержки отца или финансового соглашения, предложенного Лукасом, она смогла бы выжить. У нее были собственные средства, благодаря наследству от бабушки по материнской линии, полученному три года назад. Она могла жить, как захочет. Как мечтала. Она могла вернуться в университет и получить диплом в сфере образования. Проводить больше времени в молодежном центре. Понять, кем же Сидней Блэйк является на самом деле.

И полюбить ее.

На мгновение — совсем короткое — выражение ее отца смягчилось. Но не успели семена надежды пустить корни, как его глаза и рот затвердели. Возможно, ее потребность в любви и одобрении внушило ей проблеск участия, которое она заметила. Даже экстази сильно проигрывало отчаянию по части создания галлюцинаций.

— Ты уже сообщила Тайлеру? — спросил отец.

— Нет. Я хотела сначала поговорить с тобой.

— Хорошо, — Джейсон резко кивнул. — Тогда мы можем забыть об этой безрассудной глупости, и Тайлер ничего не узнает, — он хлопнул в ладоши и отвернулся, как будто его заявление положило конец делу. И она не могла винить его. В прошлом его последнее слово было именно этим — последним словом. Она бы сдалась и послушалась как идеальная, покорная дочь.

Но не в этот раз. Она не могла. Его разочарование в ней гарантировало ему свободу.

— Извини, отец.

Ее извинение остановило его на полуповороте. Медленно, как заводная игрушка, он повернулся к ней лицом опять. Печаль и сожаление нахлынули на нее, затягивая под их удушающую волну.

— Я не могу, — проскрежетала она.

Его брови высоко изогнулись, удивление вспыхнуло в его глазах, прежде чем он сузил их.

— Сидней, если ты доведешь затею с этой помолвкой и свадьбой до конца, ты выберешь его, — он кивнул подбородком на Лукаса, который тихо стоял позади нее, — а не семью. Подумай хорошенько, что ты мне сейчас скажешь.

Часть ее хотела закричать, как банши на поле битвы. Я уже выбрала тебя. Крик срикошетил о стены ее разума. Но она не проронила ни слова.

— Значит, ты приняла решение, — сказал Джейсон, его голос хлыстнул ее по сердцу грубым кнутом. — Куда мне приказать доставить твои вещи?