Глава 14

— Я не буду брать его в рот.

— Сидней, — начал Лукас.

— Нет. Совершенно точно, нет.

Лукас вздохнул.

— Ты не сможешь узнать, нравится тебе что-то или нет, пока не попробуешь.

Сидней пристально посмотрела на него.

— Мне не нужно выпивать бутылку жира, чтобы понять, что мне не понравится и что он забьет мне артерии. А съесть вот это… — она указала на завернутое в фольгу явство в его руке, — …это как выпить коктейль из сала.

Он развернул серебряную упаковку и со стоном вписался зубами в хорошо прожаренный «Твинки» (прим.: бисквит с кремовым наполнителем), его сверкающие зелено-голубые глаза ставились на нее. Она отвернулась, скрывая пульсацию возбуждения в животе и тихий звук наслаждения.

— На эту штуку надо лепить предупреждения Минздрава, — проворчала она.

— Да ладно, Сидней.

Он отщипнул кусочек золотисто-коричневого пирожного и поднес к ее губам, принимая на себя роль Евы, предлагающей Адаму яблоко. Только это яблочко, с кремовой начинкой, было обжарено в жире.

— Один кусочек. Ты сама удивишься, как тебе понравится.

Говоря это озорным голосом, он был воплощением соблазна. И сопротивляться ему могла женщина сильнее ее. Вздохнув и мысленно пропев песню «Я — женщина, услышь мой крик», она потянулись к угощению. Но он покачал головой и указал на ее рот, его томный взгляд сконцентрировался на ее губах. Подчиняясь его безмолвному приказу, она открыла рот и позволила ему положить еду ей на язык. Шершавая подушечка его пальца скользнула по ее плоти, когда он отнимал руку, оставляя его собственный уникальный вкус, смешанный со вкусом пирожного.

Она сдержала дрожь. Боже. Этот мужчина мог и простой процесс дыхания превратить в прелюдию.

Сочетание хрустящего теста бисквитного десерта и жирных сливок таяло на ее языке. Она опять вздохнула, но уже по другой причине.

— Так вот какой на вкус сердечный приступ. Всегда мечтала узнать, — она сделала глоток своего черного кофе в попытке стереть изо рта слишком сладкий вкус. — Фу, одним словом.

Он рискнул и с наслаждением доел сладость. Его очевидное удовольствие было непостижимым и чувственным. Прислонясь к перилам, она изучала серо-голубые воды бухты Элиот, надеясь, что красочная картина знаменитого «Пайк Плейс Маркет» не даст ей пялиться на лицо Лукаса, как если бы на нем были ответы на самые таинственные загадки Вселенной (прим. ред.: англ. Pike Place Market — общественный рынок, находящийся на побережье тихоокеанского залива Эллиот в Сиэтле, штат Вашингтон, США). Например, что случается с самолетами в Бермудском треугольнике? Или что на самом деле произошло с Амелией Эрхарт? И как долго надо лизать, чтобы добраться до сердцевины конфеты «Тутси»?

Лукас Оливер был еще одной загадкой, которую предстояло решить.

За последние три дня он сопровождал ее по всему Бэйнбридж, отвез в Сиэтл на тридцатиминутной поездке на пароме по Саунд (прим. ред.: залив Тихого океана у западных берегов Северной Америки). Они передавались множеству простых вещей, как плавание и поход по магазинам, а в Сиэтле сходили в музей и в кино. Потом они отправились на вершину Спейс Нидл и пообедали в ресторане, поскольку она никогда там не бывала, а также прошлись по множеству магазинчиков и заведений на «Пайк Плейс Маркет». А когда солнце садилось, они возвращались в шестикомнатный домик на восхитительный ужин, приготовленный личным поваром Лукаса.

Вечера проходили за распитием кофе или вина у камина или в гостиных битвах в монополию. Приятно. Неожиданно. Она могла применить к этим вечерам эти слова, но никак не спокойно. Слишком много жизни, энергии и сексуальности было в Лукасе, чтобы она могла полностью расслабиться рядом с ним. Но он все равно очаровывал ее. Манил ее проникнуть под слои мужчины безжалостного в один момент, соблазнительного в другой, а потом дразнящего.

Она опять посмотрела на него и встретила его спокойный, твердый взгляд. Будто он терпеливо ждал, когда она повернется к нему, чтобы словить в паутину своего взора.

— Даже если бы у меня были фотографии в доказательство, как Лукас Оливер, генеральный директор «Бэй Бридж Индастриз», с наслаждением поедает «Твинки» во фритюре, никто мне не поверит.

— Эйдан поверил бы.

— Потому что он твой друг?

— Потому что раньше он трижды неделю ходил со мной в супермаркет покупать их.

Удивление дернулось в ней.

— Я и не думала, что ваши отношения с Эйданом длятся так долго.

Он кивнул.

— Мы встретились в старшей школе, и с тех пор он был моим лучшим другом.

— Я должна была догадаться, что ваша дружба основана на чем-то большем, чем просто бизнес. Он единственный, кого я видела осмелившимся дразнить Чудов... — черт.

Его темная бровь вздернулась.

— Чудовище? — его губы изогнулись. — Все в порядке, Сидней. Я знаю, как меня называют.

— Извини, — сказала она. Холодный ветер, набегающий с моря, не мог остудить жар, обжигающий ее кожу. — Это было грубо.

— Но это правда, — заявил он. — Я предпочитаю нарушать правила вежливости общества и быть честным, а не политкорректным.

Ей такого никто и никогда не говорил. Покачал головой, она поправила себя:

— Я имела в виду, он поддразнивает тебя в моменты, когда другие колеблются между неуверенным бормотанием и поклонниками и дракой. А он... Он тебя не боится.

— Как и ты.

Конечно же, она боялась.

Боялась ли она, что он поднимет на нее руку? Нет. Только трусы бьют женщин, а у Лукаса было много качеств: безжалостный, решительный, упорный — но трусом он не был. Она боялась не его, а того, что он заставлял ее чувствовать. Во что, он мог ее превратить.

Женщину, отчаянно нуждающуюся в любви и внимании. В его любви и внимании.

В ней пробился росток паники, такой же маленький и раздражающий, как камешек в туфле.

— Мы с Эйданом прошли ад вместе, — продолжил он. — Я знаю его самые глубокие страхи и секреты, а он — мои. Такая верность и дружба не может зародиться в конференц-зале, — он приумолк, изучая ее. — Чем же твой отец заслужил такую верность с твоей стороны?

Она дернулась, удивленная резкой сменой темы разговора.

— О чем ты? Он мой отец, — с запинкой ответила она.

— А он не самый нежный, любящий и поддерживающий мужчина. Он хотел, чтобы ты вышла замуж только ради финансовой выгоды для себя. Твое счастье для него не приоритет. Так что же в нем вдохновляет тебя на такую преданность?

— Дело не в том, как он поступает, а что я сделала.

Признание сорвалось с ее губ до того, как она могла бы сдержать его. Охваченная ужасом, она сильно ущипнула себя за переносицу. О Боже, почему она это сказала? В особенности, перед ним? Он не поймет. Не сможет понять, как сильно вина и стыд могут изводить человека, пока от того останутся только обломки. Не Лукас...

Широкая ладонь скользнула по ее затылку. Притянула ее ближе, пока ее щека не уткнулась в твердую грудь.

— Расскажи, — раздался у ее уха приказ, став ключом, открывшим историю, которую она никогда никому не повторяла.

— Мой брат, Джей, был вымоленным долгожданным ребенком моих родителей, они были так счастливы и горды. Мне было шесть, когда он родился, и, хотя я его и любила, я также ненавидела его за то, что он украл все внимание, бывшее единолично моим, до определенного мгновения.

Поначалу рассказ неуверенно шел с ее губ. Но постепенно он набрал темп, и слова посыпались с ее языка, будто отчаянно желая убежать от нее. В мгновения ока она перенеслась в тот полдень жарким летом пятнадцать лет назад.

— В год, когда мне исполнилось десять, летом папа часто путешествовал, и мама иногда уезжала вместе с ним. В тот самый день их обоих не было, поэтому я не могла пойти к моей подруге. Я спросила няню, можно ли пойти купаться, но она запретила, потому что Джей, обожавший воду, простудился и не мог пойти со мной. Разозлившись, я подождала, пока она пойдет к брату, а потом натянула купальник — черно-белый с розовыми оборками вокруг ног. Никогда его не забуду, — прошептала она. Вдохнув, она сделала паузу в рассказе, сердце громыхало ее в груди наковальней по грудной кости.

— Я тайком выбралась через задние французские двери и направилась к бассейну. Только-только войдя внутрь, я поняла, что забыла полотенце, и побежала обратно в дом в ванную. Потом я вспомнила, что не захватила плавательные очки, так что пришлось поискать и их. Примерно через десять минут с очками и с полотенцем подмышкой я побежала опять к бассейну. Тогда я и услышала его. Этот крик. Я никогда его не забуду, — прошептала она. Даже сейчас, спустя все эти годы, она слышала его, ужас и боль отпечатались в ее сенсорной памяти. — Я сбежала по лестнице к задней части дома. Через французские двери, которые я оставила открытыми, я увидела няню, стоявшую на коленях рядом с бассейном, а рядом с ней недвижимое тело Джея. Мои родители были опустошены. Они вернулись домой почти сразу после приезда скорой. Я помню. Мать упала на колени и зашлась в крике, а папа качал тело, завывая. Он посмотрел на меня и закричал: «Это твоя вина...»

Ее голос затихал вместе с шумом рынка. Единственным звуком, доносившимся до нее, было ровное биение сердца Лукаса. Его ладонь погладила ее шею расслабляющими движениями, зарылась в волосы и обхватила голову. Другая рука проскользила вверх и вниз по спине, его успокаивающее движение вернуло ее в настоящее.

— И все эти годы ты винила себя за ошибку? Трагическую и ужасную, Господи, да. Но всего лишь ошибку. Ради всего святого, Сидней... — его хватка в ее волосах усилилась, и он оттянул ее голову, чтобы она посмотрела в его глаза, яркие от сочувствия и гнева. — Тебе было десять. Кто, черт возьми, станет винить ребенка? — когда она не ответила, он еле слышно выругался. — Черт, это безумие.

— Он потом извинился. И он, и мама были опустошены, шокированы, они скорбели. Мне все было понятно. Но все же... — она изучила жесткие линии его рта, сильный подбородок. — Я усвоила жестокий урок по выдвижению себя и своих желаний выше других. Моя ошибка стоила им сына. И никакая жертва не может быть слишком большой, ничто не сможет восполнить их потерю.