Глава 1

Софи

— Ой! Вот дерьмо!

Я отпрыгиваю от машины и трясу рукой. Мой палец горит так, будто побывал в аду, и, посмотрев на него, я вижу причину.

Я сломала ноготь, пока поднимала чемодан. Это знак. Ещё одна причина, объясняющая, почему возвращение в Шелтон Бэй является ошибкой. Если бы я осталась в Шарлотт, то все мои десять ногтей остались бы в целости.

Засунув палец в рот, чтобы унять жжение, я оглядываюсь на заднее окно машины. Мила всё ещё спит, слава Богу. Если бы она проснулась и застукала меня матерящейся, то наверняка бы закричала «Мама! Плохо!».

А затем последовали бы несколько раундов увлекательного мата.

Вздохнув с облегчением, я возвращаюсь к багажнику и снова дёргаю чемодан, в результате чего он вылетает из машины. Гравий хрустит, когда чемодан соприкасается с ним, и я отпрыгиваю в сторону. Грёбанное дерьмо. Понедельник — отстой.

Больше никогда не стану переезжать по понедельникам. Особенно туда, откуда мне хочется сбежать в первую очередь.

Я вынимаю конверт, который дал мне адвокат, и ищу ключ. Нахожу его между смятых бумаг. Ещё раз взглянув на Милу, направляюсь к парадному входу.

Колеблясь, я делаю глубокий вздох. Меня не было здесь около двух с половиной лет, и я понятия не имею, что изменилось с папиной смерти, произошедшей восемь месяцев назад.

Я просто знаю, что откладывала это на столько, на сколько было возможно.

Мои руки дрожат, когда я вставляю ключ в дверь и поворачиваю его. Тяжело вздыхая, толкаю её, и в тишине раздаётся зловещий скрип. Мой внутренний голос кричит мне бежать, потому что, чёрт возьми, здесь могут обитать какие-нибудь зомби, только и ждущие меня!

Слава богу, мой мозг рациональнее, поэтому велит мне без колебаний войти внутрь. Стоит перестать смотреть «Ходячих Мертвецов».

Здесь всё осталось точно таким, как я запомнила. Всё те же детские фотографии на стенах: где мама обнимает меня, стоя позади; где папа и брат Стивен держат огромного лосося, пойманного во время их рыбалки в Орегоне; где я стою в платье с оборками, как у принцессы, рядом с папой; где я, Стивен и наши родители на одной из его баскетбольных игр — последнее наше совместное фото.

Тот же узорчатый ковёр, лежащий вдоль коридора, с загнутыми к верху от возраста углами, и, Господи, он ужасен. Такие должны храниться только у пожилых бабушек.

И пахнет здесь всё так же: лавандой и свежими полотенцами из стиральной машины. Я закрываю глаза и делаю вздох. Чёрт. Долго же меня здесь не было. Мне следовало приезжать почаще. Несмотря на то, что папа лёг в больницу в Шарлотт, а не в Роли, чтобы быть ближе ко мне. И несмотря на то, что он решил приезжать ко мне сам.

Я была слишком эгоистична, чтобы ездить к нему, когда он нуждался во мне.

Я откинула голову назад и решительно моргнула. Никаких слёз. Он ясно дал мне это понять. За несколько дней до смерти он сказал, что я не должна плакать, когда вернусь в Шелтон Бэй. Мне не разрешалось плакать, потому что счастливые воспоминания лучше.

Он запретил мне думать о нём, лежащем на больничной койке с впалыми щеками и запавшими глазами, слишком слабом даже для того, чтобы поднести ко рту стакан воды. Я должна помнить его здоровым, улыбающимся, держащим на руках свою новорождённую внучку. Вспоминать о том, как он готовил домашнюю пиццу и пытался играть для меня роль обоих родителей.

Было бы проще, если бы без него дом не казался таким пустым.

— Мам! Ма-ама! Где ты?

— Чёрт, — бормочу я, выходя на улицу. А я ведь надеялась, что успею перенести все сумки до того, как она проснётся. Думаю, это из-за эмоционального взрыва в коридоре.

Я открываю дверь машины и улыбаюсь:

— Привет, детка! Хорошо поспала?

— Выйти! Выйти! — Мила тянет ко мне свои пухлые ручки.

— Ладно, ладно, подожди, — я расстёгиваю ремни на сиденье и вытаскиваю её.

Мила начинает дёргать ножками, и я опускаю её на землю, кивая с улыбкой, когда она показывает на дом.

— Подойдёшь к лестнице, и ты наказана! — предупреждаю я, когда она бежит к открытой двери.

Я захлопываю багажник, хватаю два самых больших чемодана и пристраиваю их позади себя. К тому моменту, как я добираюсь до двери, мои пальцы уже горят. Чёрт, эти чемоданы такие тяжёлые.

— Я сказала держаться подальше от этих ступеней, Мила Лу! — кричу, закрывая за собой дверь. Когда она игнорирует меня, я быстро опускаю чемодан, беру её за руку и увожу подальше от лестницы.

— Будь здесь, — я вытягиваю из сумки куклу и отдаю её Миле.

Она следует за мной, когда я открываю дверь в гостиную. Закрыв глаза, снова погружаюсь в детские воспоминания. О маме и папе, о том, как пряталась за диваном и выпрыгивала на Стивена, заставляя его визжать. Об открытии подарков рождественским утром и поиске спрятанных яиц на Пасху.

Сделав глубокий вдох, я подхожу к окну и открываю его, чтобы избавиться от затхлого запаха, что витает внутри. Воздух в комнате испортился из-за того, что в ней никто не жил, и она сильно изменилась с тех пор, как я была здесь в последний раз. Нашей следующей остановкой будет магазин, чтобы закупиться чистящими средствами.

Мой взгляд машинально перемещается к маленькой, лепечущей со своей куклой девочке.

Боязнь выйти из дома — глупость. Так. Чертовски. Глупо. Я словно ребёнок, который очень боится вылезти из постели из-за придуманных монстров под кроватью. Но я должна это сделать. Рано или поздно.

Посмотрим, рано или поздно.

Я могу с тем же успехом выйти прямо сейчас и разом пресечь все слухи.

Но… Я не двигаюсь. Я остаюсь на месте, наблюдая за дочерью.

Её невинность приводит в восторг. Хотела бы я видеть мир таким же простым, как и она. Она понятия не имеет о моём внутреннем дисбалансе, о том, как я разрываюсь. Столько жизней может перевернуться в мгновение ока из-за одного её существования.

Я включаю телевизор, чтобы приглушить свои мысли и сразу переключаю на музыкальный канал. Это вошло в привычку. Мои пальцы автоматически нажимают на кнопки, перенося нас туда.

Кабельное всё ещё работает, несмотря на то, что с папиной смерти прошло восемь месяцев. Я знала это, потому что платила за него с тех пор, как начала ждать, когда же у меня вырастут достаточно большие яйца для возвращения домой.

Дом. Теперь он здесь. Мой. Снова.

Когда папа умер, а завещание было оглашено, Стивен позвонил из Афганистана и отдал свою половину дома мне. У него есть квартира, поэтому он решил, что мы с Милой получим от этого дома больше пользы, учитывая жизнь без арендной платы, — и он был прав. В конце концов, у меня осталось только пара сотен баксов после работы официанткой в Шарлотт. Когда они закончатся, я вынуждена буду жить за счёт своего наследства, чего делать не хочу.

Дом большеват для нас, но здесь есть огромный двор, где Мила сможет поиграть. В моей крохотной двухкомнатной городской квартире этого точно нет.

— Папочка! — Мила хлопает в ладоши.

Я резко оборачиваюсь. Она тянется к подставке телевизора и смотрит на экран, как влюблённый подросток. Моё сердце начинает колотиться в два раза быстрее, ладони вспотевают. Требуется несколько тактов для того, чтобы понять, что на МТВ играет последняя песня «Dirty B.», а не сам мужчина вошёл через дверь.

Я с усилием смеюсь над собой. Чёрт, я вернулась в Шелтон Бэй десять минут назад и уже думаю, что Коннер Бёрк ворвётся в мою дверь, чтобы познакомиться с дочерью, о существовании которой даже не подозревает.

Я запускаю руку в волосы. Чёрт.

Мой живот скручивает от вины, которую я чувствовала последние два с половиной года из-за от того, что держала дочь вдали от него.

Мила визжит, когда лицо Коннера заполняет экран. Он улыбается, напевая что-то через динамики, и дрожь волна за волной проходит по моему телу. Как и всегда. Он жил мечтой, своей мечтой. Я бы никогда не смогла отнять это у него.

Я знаю, что от моего поступка будет только лучше. Убежать в тот же день, когда я увидела маленькую синюю полоску, было как лучшим, так и худшим решением, которое я когда-либо принимала.

Это не оправдывает моих действий, независимо от того, как часто я пыталась себя в этом убедить. А говорила я себе об этом миллион раз, может даже и больше. Но тот факт, что лгала я только одному из них, немного улучшало ситуацию.

Я смотрю, как Мила подтанцовывает под песню. Смотрю на свой секрет, свой дорогой скелет в шкафу, зная, что близится конец. В течение сорока восьми часов о моём возвращении в Шелтон Бэй будут знать все. Сорока восьми часов, если удача будет на моей стороне.

Они узнают, они проследят и они будут говорить. Потому что это маленький город. Здесь каждый знает дела каждого. Не останется и камня на камне, не останется никаких секретов.

Достаточно скоро они узнают. И Коннер тоже узнает. Второго числа «Dirty B.» вернутся в город для перерыва в середине тура. Он узнает.

Я вынимаю ключи из кармана, выключаю телевизор и подхватываю Милу одной рукой:

— Давай, детка. Пройдёмся по магазинам.

Магазин будто смотрит на меня, бросая вызов выбраться из машины. Я смотрю на него в ответ и гадаю, хватит ли мне храбрости, чтобы прямо сейчас взглянуть реальности в лицо.

Я не присутствовала на папиных похоронах, слишком трусливая, чтобы показаться всем на глаза. Поэтому в последнюю минуту просто проскользнула в церковь и спряталась в самом дальнем углу. Смотрела, как его хоронили издалека, как слабачка.

Но я больше не могу убегать.

Вытираю свои потные ладони о бёдра и делаю глубокий вдох. Выходя, я пропускаю волосы сквозь пальцы. Будто импровизированная смена имиджа скроет от других моё лицо.

Мила тянется ко мне, и я, удерживая её на бедре, толкаю дверь машины. Заблокировав её, иду к передней части магазина за тележкой. «Давай покончим с этим».

Я сажаю Милу на сиденье, потому что мне нужны свободные руки. Не без причины.

Достаточно одного человека, который заметит вас, и вам конец.