Глава 15

Софи

— Мила? Мила, детка, пожалуйста, вытащи свои пальчики из носа, — я вздыхаю и шагаю вперёд, убирая их.

Она вскрикивает и хлопает по дивану.

— Нет! — и сразу засовывает пальцы обратно.

— Мила Лу! — снова вытягиваю их. — Сделаешь это ещё раз, и ты наказана!

Она смотрит на меня и демонстративно засовывает два пальца другой руки обратно в нос.

— Всё. Ты наказана, — я в сотый раз убираю пальцы и поднимаю её на руки.

Наказываю её и засекаю время на таймере, поставив его на столешницу. Возвращаюсь в гостиную и с тяжёлым вздохом падаю на диван, потирая виски.

Три дня перетягиваний каната взад-вперёд с Коннером сводят меня с ума. Не только я безумно скучаю по нему, но и Мила тоже, ставя меня в известность своим плохим поведением. После трехчасового сна вчерашней ночью моё терпение стало тонким, как бумага, и я готова оставить её в кроватке, позволив кричать.

Мила продолжает кричать, даже будучи наказанной, так что особой разницы нет.

Когда она начинает кричать невыносимо громко, я встаю, поднимаю её, открываю детский барьер и поднимаюсь наверх. Положив её в кроватку вместе с одеялом, вхожу из комнаты. Хотя бы на пять минут, чтобы немного передохнуть и не убить её. О Боже, мне необходимо передохнуть.

Захожу на кухню и делаю себе кофе. Конечно, было бы проще позвать Коннера, чтобы он пришёл и успокоил её. Прошло две недели с моего возвращения, а она была с ним восемь дней подряд. Теперь ей нужно привыкнуть к тому, что его не будет рядом всё время, потому что скоро его не будет здесь вообще.

Я выхожу на улицу и вижу Лейлу, появившуюся из леса.

— Что ты здесь делаешь? — спрашиваю у неё.

— Отдаю тебе это.

Я беру протянутый журнал и смотрю на обложку. На ней фотография нас с Коннером, сделанная четыре дня назад возле закусочной, на которой он обнимает меня за плечи. Я прикрываю лицо, но этого недостаточно. Все, кто меня знает, мгновенно всё поймут. Смотрю на заголовок:

«ЭТО МАМА РЕБЁНКА КОННЕРА ИЛИ ЕГО НОВЫЙ РОМАН?»

— Тьфу, — бросаю журнал в забор, паникуя внутри.

Как долго СМИ будут устраивать цирк возле моего дома, осадив его?

— Коннер видел это?

Лейла пожимает плечами.

 — Не знаю. Если он не с Милой, то всё время проводит в своей комнате или гараже, работая над новой песней.

— Да. Он спрашивал Милу о тексте, когда она оставалась у вас, — я сглатываю, позволяя мыслям уплыть.

— Образы. Не его сильная сторона. В любом случае, я просто хотела тебя предупредить. Сейчас я должна идти на работу, но позвоню тебе позже, хорошо? — она смотрит наверх, когда Мила кричит особенно громко. — Прячешь банши на чердаке?

— Двухфутовая брюнетка? Заперта. В своей комнате.

— Опаньки, — её губы кривятся в огорчённой улыбке. — Ну, весело тут у вас. Позже поговорим, — она возвращается в лес, помахав через плечо.

— Пока, — машу в ответ и прислоняюсь к стене дома. Мой пульс ускоряется, и я нехотя поднимаю журнал, сразу же перелистывая на статью.

«Сердцеед Dirty B. Коннер Бёрк оказался в середине торнадо из слухов. Самое меньшее, о чём нам стало известно, — у него есть ребёнок, о котором он не знал. Его менеджер никак это не комментирует и не отвечает на звонки, особенно с тех пор, как предположили, что мама его ребёнка — кто-то, с кем он познакомился во время первого тура с группой. Источники полагают, что она медленно выдаёт информацию, чтобы заставить его платить алименты.

Сейчас, меньше чем через неделю после того, как об этом стало известно, он был замечен за обедом с незнакомой блондинкой.

Самый главный вопрос, который мы задаём, кто она: мама ребёнка или новая пассия? И, действительно, кто она? Кто-нибудь знает? Если вы знаете, мы бы тоже хотели узнать.

В любом случае, мы все понимаем, что это не та фотография, которую мы хотим видеть. Коннер, если ты это читаешь, где твой ребёнок?»

— Какая чушь, — открываю мусорное ведро и выбрасываю глянцевый журнал, позволяя крышке с лязгом закрыться. — Утечка информации, как же. Мне не нужны его чёртовы деньги.

Поднимаюсь наверх к Миле, моему маленькому секрету, и прижимаю её к себе, ожидая, когда всхлипы превратятся в мягкое сопение, а вместо слова «папа» будет звучать «мама».

Десять вечера, одиннадцать тридцать, час ночи, два пятнадцать, а теперь уже три часа ночи.

На автопилоте я захожу в комнату Милы, взбалтывая бутылочку с молоком, и поднимаю ребёнка из кроватки. Возможно, она выпьет сейчас немного. Надеюсь, это поможет ей. Если она не перестанет плакать, то вряд ли сделает больше одного глотка.

Чёрт, я ненавижу использовать бутылочку. Я предпочитала кружку-непроливайку, но отчаянные времена требуют отчаянных мер.

— Ш-ш-ш, — сажусь на кровать рядом с ней и глажу её по попке.

Она тянется ко мне и всхлипывает, когда я прижимаю её к себе, покачивая на коленях. Она смыкает губы на бутылочке и начинает сосать. Две блаженные минуты проходят в тишине, прежде чем она выбивает бутылочку из моих рук на пол и снова начинает плакать.

— Мила, тише, малышка, — встаю, удерживая её перед собой и покачиваясь.

Она хныкает «папочка», но я качаю головой. Ненавижу видеть её такой, но не могу уступить. Из-за этого станет труднее справляться с подобным в долгосрочной перспективе. Пинаю дверь, оставив Милу на полу, и открываю ноутбук.

Захожу на Spotify и нахожу плейлист Dirty B. Дважды щёлкаю на первую песню, и она начинает играть. Мила немного успокаивается, когда слышит звук голоса Коннера, льющегося через колонки, но всё ещё остаётся безутешной.

Она подползает ко мне с текущими по щекам слезами и хватается за мои ноги. Я поднимаю её к себе на колени и обнимаю, покачивая из стороны в сторону.

Закрываю глаза, поглаживая её по волосам, как делала моя мама, когда я теряла своё одеяльце или мишку, или под моей кроватью были монстры. Она приходила и обнимала меня, пока папа убивал их. Когда Сти смеялся надо мной, отец говорил ему успокоиться, потому что я была принцессой, а принцессы не сражаются с монстрами.

Если бы только те мамины объятия продолжались на протяжении последних лет, а суперпапа убийца монстров всё ещё мог появиться.

Сейчас, в глухую ночь, держа своего ребёнка, мне хочется позвонить папе, чтобы он убил монстров под моей кроватью.

Мила закрывает глаза, посапывая. Я тихо вздыхаю с облегчением.

А затем она просыпается. И кричит.

Бормочу очень плохое слово.

В конце концов, спустя полтора часа она засыпает. Через пять минут, когда она перестаёт плакать и шевелиться, я решаю уложить её в кроватку и наконец-то поспать самой.

По крайней мере, я надеюсь, что мне это удастся.

Я медленно встаю и на цыпочках пробираюсь в её комнату, захватив со своей кровати зайчика. Задерживаю дыхание, пока качаю её, и кладу Милу в кроватку. Разворачиваюсь на пальчиках и включаю CD-плеер, позволяя голосу Коннера наполнить комнату, а затем медленно выхожу.

Тихо и медленно.

Тяну за собой дверь, но не усевает раздаться щелчок, как Мила снова начинает кричать.

Я всё равно закрываю дверь и прислоняюсь к ней лбом.

— Пожалуйста, Мила, — шепчу я, зажмурившись. — Мама хочет спать.

— Нет, нет! Папочка, мама, папа! — плачет она.

Раздражаясь, бьюсь лбом о дверь, потому что, чёрт возьми, я устала и хочу плакать.

И я сдаюсь. Я полностью сдаюсь.

Захожу в свою комнату, беру телефон из-под подушки и набираю номер Коннера. Нажимаю на повтор, ожидая, когда он поднимет трубку.

— Привет, — сонно вздыхает он.

— Коннер?

— Софи? Что случилось?

— Она не хочет спать, — говорю я заплетающимся языком. — Она всю ночь не спит, плачет по тебе. Я не могу...

Щипаю себя за переносицу и делаю глубокий вдох. Но слёзы всё равно падают, и я слышу движение на другом конце.

— Дай мне пять минут, и я приду. Хорошо?

Я снова шмыгаю носом и киваю.

— Хорошо? — уточняет он.

— Хорошо! — я практически кричу сквозь слёзы.

Положив трубку, роняю телефон на пол. Чёрт возьми, она ещё никогда не спала так плохо. И это о чём-то да говорит, учитывая, что я спала не более четырёх часов за ночь, пока ей не исполнилось восемнадцать месяцев.

Я испытываю одновременно и злость, и облегчение. Мне не следовало звонить ему, потому что я уже давно и всегда всё делала в одиночку. Я справлялась с этим каждую ночь. Я ни разу не сломалась, не звала на помощь, ничего не делала и справлялась.

Я не хочу, чтобы он видел, насколько я слаба, раз позвала его.

Но у всех нас есть переломный момент. И в ту секунду, когда я позвонила ему, произошёл мой. Последние две недели были настолько тяжёлыми и эмоциональными, что у меня просто нет сил бороться.

В этот момент у меня нет сил бороться с Милой. У меня нет сил скорбеть по отцу или двигаться по каждому дерьмовому закоулку этого проклятого города. Нет энергии на восстановление дружбы всей своей жизни, и, чертовски уверена, у меня нет времени бороться с Коннером Бёрком.

Я из последних сил заставляю себя подняться с постели и, шатаясь, пойти в комнату Милы. Она стоит в своей кроватке, её лицо ярко-красного цвета, а по щекам катятся слёзы. Я поднимаю её и прижимаю к себе. Меня наполняет чувство вины из-за того, что я позволила ей так расстроиться, но я просто делала то, что считала правильным.

Тяжело использовать это оправдание, когда всё, что я считала правильным, на самом деле не так.

— Папа придёт, — успокаивающе говорю прямо в ушко Миле. — Он скоро будет здесь.

Дверь открывается, и заходит Коннер. Он одет в толстовку Dirty B. и спортивные штаны, на ногах старые кроссовки, а волосы торчат во все стороны. Если бы я не была такой чертовски уставшей, то посмеялась бы над ним.

Он подходит к нам и молча забирает у меня Милу. Обняв его за шею, она так сильно зарывается в него, что с таким же успехом могла попытаться залезть ему под кожу.

Я отступаю, но Коннер вытягивает руку и прижимает меня к себе с другой стороны. Он крепко обнимает меня за плечи, пальцами поглаживая обнажённую кожу на плече. С каждым прикосновением напряжённость, связывающая мои мышцы узлом, покидает меня. Он прижимается губами к моей голове.