— А что скажете вы, сержант? — снова обратился к Чану Билл Ренкин.

— Город, называемый Пешаваром, расположен неподалеку от Хайберского прохода, ведущего в Афганистан? — спросил Чан.

Сэр Фредерик кивнул.

— Да. Но каждый фут прохода днем и ночью охраняется английскими стрелками, и ни один европеец не проскользнет там без специального разрешения. Нет, Ева Даренд не сумела бы покинуть Пакистан через Хайберс–кий проход. Это невозможно. А если бы она и преодолела горы, то не смогла бы и дня прожить среди диких людей, обитающих возле границы.

Чан посмотрел на сэра Фредерика серьезными глазами.

— Меня не удивляет ваш интерес к этой истории, — сказал он. — Более того, я и сам желал бы заглянуть за кулисы, о которых вы говорили.

— Вот оно, проклятие нашей работы, сержант. Несмотря на многочисленные отчеты об ее успехах, всегда остаются занавесы, за которые мы хотим, но не можем заглянуть.

Барри Кирк расплатился по счету, и они встали из–за стола. Перед расставанием они разделились в вестибюле на две группы. Ренкин, Кирк и девушка вышли на улицу втроем. Ренкин поспешно распрощался и убежал в редакцию.

— Непонятно, отчего англичане так обаятельны, ответьте, мистер Кирк, отчего? — воскликнула девушка.

— Неужели? — Кирк пожал плечами. — Лучше вы объясните мне это. Женщины вечно от них без ума.

— Просто они умеют создать какую–то особую атмосферу. Не то что провинциалы, которые только и болтают о водопроводе. Теперь он совершает кругосветное путешествие. Лондон и Пешавар! Я могла бы часами слушать его рассказы. Однако простите, мне пора.

— Подождите, вы не могли бы оказать мне услугу?

— После того, что вы сделали для меня, — улыбнулась она, — просите о чем угодно.

— Отлично. Этот китаец Чан — настоящий джентльмен и исключительно интересный человек. По–моему, он будет иметь успех, если я приглашу его вечером на обед. Но для компании потребуется еще и дама. Как вы? Надеюсь, старина Бакстон отпустит вас?

— Наверное.

— Прием планируется небольшой: моя бабушка и несколько человек, которых просил позвать сэр Фредерик. А поскольку вы считаете англичан обаятельными людьми, добавлю, что придет еще полковник Битхэм, известный исследователь Азии. Он покажет фильм о Тибете.

— Замечательно! Я видела фото полковника в газетах.

— Да, все женщины сходят по нему с ума. Даже бедная бабушка собирается финансировать его экспедицию в пустыню Гоби. Значит, договорились? Жду вас к половине восьмого.

— Пока точно не обещаю. После ваших слов о юристах…

— Да, я поступил очень легкомысленно, но обязательно искуплю свою вину. Предоставьте мне такую возможность. Мое бунгало… вы знаете, где оно?

Она засмеялась.

— Спасибо, я приду. До свидания, до вечера.

Тем временем сэр Фредерик усаживал Чана на мягкий диван в вестибюле.

— Я по многим причинам рад с вами повстречаться, сержант. Скажите, у вас нет знакомых в китайском квартале Сан—Франциско?

— Отчего же, кое–кто есть. Мой кузен Чан Ки Лим удостоился чести там жить.

— А вы случайно не слышали о странном юристе по имени Ли Ганг?

— Такое имя носят многие люди. Кого конкретно вы имеете в виду?

— Сейчас этот человек гостит у родственников на Джексон–стрит. И вы можете помочь мне, сержант.

— Это станет самым приятным воспоминанием в моей жизни.

— Ли Ганг располагает некоторыми необходимыми мне сведениями. Я уже пытался поговорить с ним, но безуспешно.

— Свет начинается на заре, — заметил китаец.

— Если вы познакомитесь с ним и…

— Прошу прощения, но я не шпионю за соотечественниками без достаточных оснований.

— Основания есть; и весьма серьезные.

— Только дурак начал бы в этом сомневаться. Но ваше поручение требует времени, а я завтра в полдень уезжаю обратно в Гонолулу.

— А вы не останетесь еще на неделю? Расходы я оплачу.

В черных глазах китайца блеснул упрямый огонек.

— Ценнее дороги домой для меня ничего нет.

— Я хотел сказать, что заплачу за…

— Еще раз извините. Я обеспечен и пищей, и одеждой, зачем мне деньги?

— Хорошо. Я только внес предложение.

— Сожалею, что вынужден отказаться.

Здесь к ним подошел Барри Кирк.

— Мистер Чан, — начал он, — позвольте попросить вас кое о чем.

Чан вежливо склонил голову.

— Я весь внимание. Вы — мой хозяин.

— Я только что пригласил к себе на обед мисс Морроу, и за столом потребуется еще один мужчина. Вы не могли бы прийти?

— Вы оказываете мне честь, которую бы отверг только неблагодарный. Но теперь я становлюсь вашим должником, и это приводит меня в замешательство.

— Пустое. Я жду вас в половине восьмого. Мое бунгало на крыше Кирк–билдинга.

— Превосходно, — заметил сэр Фредерик. — Там мы и побеседуем, сержант Чан. Вы убедитесь в том, что мои намерения честны. ;

— Китайцы — странный народ, — вздохнул Чан. — Произнося «нет», они имеют в виду совсем другое. А говоря «да», уже не отказываются от своих слов. Возвращаясь к обеду, я отвечаю: «да», и благодарю вас.

— Прекрасно, — улыбнулся Барри Кирк.

— А где ваш репортер? — внезапно спросил сэр Фредерик.

— Он куда–то заторопился, — обьяснил Кирк. — Похоже, рассказ захватил его полностью.

— Какой рассказ?

— За завтраком. И еще ваша встреча с сержантом Чаном…

Добродушное выражение слетело с лица детектива.

— Боже мой! Вы полагаете, что он собирается напечатать услышанное?

— Естественно. Я думал, что вы в курсе.

— Боюсь, что мое знакомство, с американскими обычаями чересчур поверхностно. Я принял его рвение за обычное любопытство. Даже не представлял себе…

— Иными словами, вы не хотите разглашать свои истории? — удивился Кирк.

Не ответив, сэр Фредерик быстро повернулся к Чарли.

— До свидания, сержант, был счастлив познакомиться. Вечером увидимся. — Потом схватил изумленного Кирка за руку и потащил на улицу. — Какую газету представляет ваш мерзавец?

— «Глобус».

Сэр Фредерик остановил такси и, усевшись вместе с Кирком в кабину, приказал шоферу:

— В редакцию «Глобуса».

Какое–то время они ехали молча.

Наконец сэр Фредерик заговорил:

— Наверное, вас грызет любопытство, мистер Кирк?

— Надеюсь, вы не считаете, что это мое нормальное состояние?

— Да, я знаю, что могу положиться на ваше благоразумие, мой мальчик… За завтраком я изложил только часть истории Евы Даренд, но даже и ее нельзя публиковать. По крайней мере не сейчас и не здесь…

— О Господи! Вы имеете в виду…

— Я имею в виду, что долго шел по следу и добрался почти до конца. Еву Даренд не убивали в Пакистане. Она убежала. Я даже догадываюсь каким образом. Более того…

— Неужели?! — воскликнул Кирк.

— Пока я ничего не могу вам объяснить.

Больше они не разговаривали до самой редакции.

А в это время в кабинете редактора городского отдела Билл Ренкин возбужденно докладывал своему шефу:

— Материал настолько великолепен… — Он запнулся, почувствовав на своей руке чьи–то стальные пальцы, и, повернувшись, увидел лицо сэра Фредерика Брюсса. — Почему… э-э… здравствуйте, — пробормотал Ренкин.

— Произошла ошибка, — объявил детектив.

— Разрешите мне объяснить, — вмешался Кирк, пожимая руку редактору и представляя ему сэра Фредерика Брюсса. — К несчастью, Ренкин, здесь ничего не поделаешь. Сэр Фредерик, не знакомый с методами работы американской прессы, не понял, что вы присутствовали на завтраке в качестве репортера. Он полагал, что вы руководствуетесь простым любопытством. Поэтому мы просим вас не публиковать ничего из услышанного за завтраком.

Ренкин побледнел.

— Как? Но я…

— Просьба относится к вам обоим, — добавил Кирк специально для редактора.

— Наш ответ будет зависеть от причин такого заявления, — произнес редактор.

— Моя причина — уважение к Англии, — объяснил сэр Фредерик. — Я не знал ваших обычаев. Но теперь скажу, что, напечатав хоть слово из утренней беседы, вы серьезно помешаете правосудию.

Редактор кивнул головой.

— Все ясно. Мы не станем ничего публиковать без вашего разрешения, сэр Фредерик.

— Спасибо вам, — поклонился сэр Фредерик, только теперь отпуская руку Ренкина. — В таком случае мы можем идти. — И, попрощавшись, он удалился. Кирк также поблагодарил журналистов и вышел следом.

Сэр Фредерик шагал по коридорам редакции. За бывшим главой Департамента уголовных расследований с интересом следил кот Экберт. У двери на улицу англичанин внезапно остановился. Возможно, ему просто показалось, или Экберт перед носом прошмыгнул, но дорогу будто пересекла чья–то тень.