— По моему мнению, вы сами отлично знаете, что я ничего не крал...

— Ну конечно! Но, по словам страхового общества, еще ничего не доказано. Они не станут платить, пока вас не осудят, А я тем временем должен ворочать делами, стоящими миллионы, не имея денег. Я занимаю у Поля, чтобы отдать Пьеру, прибылью от одного мероприятия затыкая дыры другого. К тому же плохая погода отразилась на строительстве и мне пришлось сделать дополнительные затраты, чтобы предотвратить обвалы.

— Я очень огорчен, — вставил Хенсон.

Хелл раздраженно провел руками по волосам.

— Тупой кретин! Если приспичило похищать деньги из сейфа, вы могли, по крайней мере, оставить мне турецкий проект. Если бы я заключил тот контракт, то лично вручил бы вам эти проклятые семьсот тысяч! Проект мне совершенно необходим. Позолотив лапу кому следует, я бы мог получить семь миллионов! Но нет, угораздило же вас выбрать именно ту ночь, чтобы бежать со своей курочкой, утащив с собой содержимое сейфа!

Хенсон не нашелся, что возразить ему. Он только повторил:

— Я очень огорчен за вас.

Хелл вскочил и забегал по комнате.

— Послушайте его! Он огорчен! Лучше бы я сразу поехал в Стамбул, не заходя в контору. — Он остановился перед Хенсоном и. посмотрел ему в глаза.— Знаете, старина...

— Да?

— Я хочу предложить вам одно дело...

— Какое?

— Оно касается денег.

Хенсон притворился непонимающим, чтобы выиграть время.

— А конкретнее?

Хелл решительно поставил точки над «i»:

— Сообщите мне, где вы их спрятали, и я возьму ровно столько, сколько потребуется для завершения турецкого проекта, а потом и остальные дела принесут прибыль.

— А каково мое участие в этом плане?

Хелл закурил сигарету.

— Сейчас объясню. Между нами говоря, я неплохо осведомлен о ходе расследования. Как только вы вернете деньги, я заплачу вам пятьдесят тысяч долларов. Даже сто. Вы сможете отправить на все четыре стороны жалкого адвокатишку, которого вам навязали, и взять самого лучшего. Ну, что скажете, Ларри?

— Это просто замечательно. Только существует одно печальное обстоятельство.

— Какое?

— Я не имею ни малейшего представления, где находятся деньги.

— Может, вы опять станете утверждать, что вообще не брали их?

— Совершенно точно.

— И вы воображаете, что я вам поверю?

— Тем не менее это правда.

Хелл стремительно распахнул дверь в коридор.

— Грязная свинья! — заорал он.— Вот какая благодарность меня ожидала за то, что я пытался протянуть вам руку помощи! От всей души желаю, чтобы вас признали виновным в убийстве Коннорса и зарыли в землю, чтобы потом выкопать и сделать с вами то, что вы сделали с Ольгой!

Продолжая выкрикивать оскорбления, Хелл удалился по коридору. Хлопнула входная дверь, и вскоре перед Хенсоном появился сторож.

— Все, пошли в камеру,— произнес он.

Когда Хенсон последовал за ним, с другой стороны коридора показался лейтенант Эгап.

— Не мистер ли Хелл только что выскочил отсюда? — спросил он у охраниика.

— Именно он.

— А кто позволил ему встретиться с Хенсоном?

— Я.

— Каким образом?

Охранник вытащил из кармана сложенную бумагу.

— Таким, что он предъявил пропуск, подписанный начальником, — объяснил он, кивнув головой на местный телефон. — Но, чтобы убедиться в ее подлинности, я еще позвонил в нашу контору. Вы тоже можете проверить.

Лейтенант снял шляпу и вытер ее кожаный край кончиками пальцев.

— Мне достаточно вашего слова. Чего он хотел?

— Он спрашивал Хенсона о деньгах. Я подслушивал за дверью. Сказал, что заплатит ему пятьдесят или сто тысяч, чтобы нанять хорошего адвоката.

Хенсон стоял уже на пороге камеры; Эган пристально посмотрел на него и спросил у охранника:

— И что ответил Хенсон?

Тюремщик почесал голову.

— Пусть меня повесят, но он хочет сохранить весь куш целиком. Он заявил мистеру Хеллу, что не знает, где находятся деньги, потому что он не брал их.

— Все ясно,— пробормотал лейтенант.

— Вы, наверное, пришли поговорить с Хенсоном?

— Я могу сказать ему все прямо здесь.

Хенсон прислонился к железной решетке.

— Вы принесли хорошую или плохую информацию,. лейтенант?

— Это зависит от вас или, вернее, от ваших чувств.

— К кому?

— К Ванде Галь.

— А! И что же случилось?

Эган, казалось, с трудом подбирал нужные слова.

— Ну так вот,— начал он,— я, конечно, не мог не слышать, как вы спорили в самолете из Ларедо. А в кабинете Ферри я присутствовал при том, как вы влепили ей пощечину и назвали грязной девкой, заявляя, что теперь она может быть довольной. Она очень переживала, и не столько из-за пощечины, сколько от того, что вы не верите ей в чем-то.

Рука Хенсона ухватилась за прутья металлической решетки камеры.

— В чем же?

— Не трудно догадаться, о чем шла речь. И так как по ходу следствия требовалось произвести медицинское освидетельствование, я попросил одного полицейского врача сделать ей реакцию Фридмана.

— А что это такое?

— С помощью этой реакции определяют беременность.

Хенсон глубоко вздохнул. Потом спросил, понизив голос:

— Ну и?..

— Для большей уверенности,— продолжал Эган,— врач взял еще один анализ, и обе реакции оказались положительными. Она беременна примерно месяц. Возможно, с того времени, когда позвонила вам, чтобы вы помогли ей избавиться от Коннорса, или немного раньше. Вы же понимаете, какой вывод отсюда сделает помощник прокурора. Он скажет, что вы убили свою жену, потому что Ванда ждет ребенка от вас. И присяжные поверят ему.

Хенсон, казалось, не слушал его. Он опустил глаза и посмотрел на свою правую руку.

— И я ударил ее по лицу! — прошептал он.—Я перед всеми назвал ее грязной девкой! А она никогда не лгала мне. Она действительно хотела, чтобы мы вместе покинули страну и поехали в Мозамбик. Она мечтала, чтобы я работал на Джонни Энглиша. Она ни секунды ни в чем не сомневалась.

Лейтенант молчал.

— Можно написать ей? — спросил Хенсон.

Эган отрицательно покачал головой.

— Сложившиеся обстоятельства не позволяют это сделать. Я рискую своим местом, даже сказав вам так много.

— Я вам очень благодарен.

— Подождите, пока не увидитесь с ней на свидании.

Но я подумал, что вам будет приятно узнать об этом заранее.

— Спасибо,—еще раз поблагодарил его Хенсон, входя в камеру.

Он влез на верхнюю койку и обнаружил, что уже наступила ночь. Но он еще видел кусочек пруда, отсвечивающего красным, как пятно на щеке любимой женщины, которую он ударил в порыве гнева.

Он чувствовал себя пошлым и подлым. Ему было стыдно. Новость о ребенке ничего не меняла в его положении. На нем по-прежнему тяготели обвинения в двух убийствах и в краже. И тем не менее он изменился сам. Он стал более сильным, более уверенным, и у него появилась надежда выкрутиться из той невозможной ситуации, в которую он попал.

Выходит, с самого. начала Ванда говорила ему правду; Значит, мерзавец, который украл деньги и ожидал Ванду в условленном месте, существовал лишь в его воображении!

У Ванды был только он один. Он должен основательно обдумать все обстоятельства дела. И начинать надо с начала.

Кто убил Коннорса и почему? Кто ненавидел Ольгу до такой степени, чтобы изнасиловать ее и задушить, бросив обнаженной на обозрение всем любопытным, предоставив насмешкам полицейских и журналистов?

Еще более важно — кто украл деньги? И куда спрятал? Связаны ли между собой эти три преступления?

Хенсон принуждал себя размышлять. Он словно воскрес. Еще пять минут назад ему было безразлично — жить или умереть, но теперь жизнь снова приобрела для него смысл.

Он должен уточнить все детали случившегося. И не оттого, что он боялся умереть, а ради Ванды и ребенка, которого она носит.